Игра на удержание

Ставя подпись на контракте с новым клубом, Улк мельком подумал о Бруну. Тот тоже променял солнечный Порту на холодный Питер. Снова был первым, как и в ту единственную ночь после матча, разделившую Улка на "до" и "после". Улк и сам не знал, что на него нашло - то ли вино, которого много было не надо, то ли Бруну Алвеш, которого всегда было слишком много - а в ту ночь не хватало. Улк тогда гладил горячие, полные солнечного света, плечи Бруну, пытался напитаться от них так, чтоб надолго. Наслаждался необычной для Алвеша молчаливостью. Только стоны, только отрывистые приказы, куда переместиться и где поцеловать. Бруну был старше, опытнее, развратнее. Он был просто Бруну Алвешем - тем, который всегда знает, что ему надо. А Улк собирал губами его звезды на предплечье и боялся, что сотрет их до утра. Проверить не удалось. Утро оставило лишь след на подушке, жгучий самум внутри и запах легкой горечи и песка. Бруну всегда умел находить аргументы. Улк мотнул головой, ставя свой росчерк под бумагами. Слишком много оказалось этих воспоминаний как для одной ночи. Два года - это две жизни. За них Улк уже избавился от Брунузависимости. Под чем и подписался. *** Санкт-Петербург встретил холодным дождем, база - напряженностью. Улк вошел в раздевалку и увидел улыбчивого кудрявого парня, завязывающего шнурки на бутсах по какой-то схеме. - О, Халк (правда, прозвучало это скорее как Алк), - то ли спросил, то ли констатировал факт кудрявый и солнечно улыбнувшись, добавил: - А я Аксель, твоя вторая половина. Увидев расширенные зрачки Улка, уточнил: - Я Аксель Витсель, которого купили вместе с тобой. Ты стоишь 60 миллионов, я 40 - вот и складываемся в сотню. Не знал? Улк мотнул головой, то ли подтверждая, что не знал, то ли пытаясь привыкнуть к новому вырезу на тренировочной форме. Раздевалка постепенно наполнялась новыми сокомандниками. Кто-то подходил знакомиться ("Я - Миммо, привет"), большинство держалось отстраненно-холодно. Видно, погода в городе влияет и на модель поведения. И лишь когда плечо прожгла неожиданно горячая для этого холодного дня ладонь, а за ухом чьи-то губы прошептали: "Ну здравствуй, Улк, рад тебя видеть", он понял, что от себя не убежишь. Но за попытку был себе благодарен. *** Спустя несколько месяцев Обнимая Витселя, первым прибежавшего с поздравлениями, Улк тешил себя мыслью, что он справился. Теплое дыхание на шее скорее согревало, чем жгло. Как по нередким ночам, которые они проводили вместе. Витсель был как ребенок: взбалмошный, поддающийся чужому влиянию и жутко мнительный. Он переживал, что не нравился одноклубникам из-за внешнего вида, неуверенных действий на поле, слишком большой трансферной стоимости. Религиозный до предела и нарушающий все правила, прописанные во всех догмах мира. Он грел Улка своими неспешными или порывистыми, но всегда неумелыми, ласками, будто сомневаясь. Когда Улк спросил у Витселя, зачем тот напросился в его кровать и кусочек жизни, Аксель поднял ярко-голубые глаза и улыбнулся: - Боюсь спать один. Улк понимал. Он тоже боялся спать один. Потому что тогда ему снился Бруну. Выжигал его самумом, оставлял на дне песчаной воронки, из которой были видны звезды. Один-в-один как на его предплечье. Улк просыпался в такие ночи от собственного крика и облизывал свои сухие губы, от которых пахло песком и безысходностью. На тренировках, на базе, на сборах Улк держался всегда один. Максимум - рядом со своим ручным колибри Акселем, который поставил себе за цель подружиться со всеми в команде, даже с массажистами. Улк не стремился - не до того было. Все ждали от него суперсилы, голов, умелых проходов, видящих пасов. Он же не ждал от себя ничего, кроме внутреннего дождя, который прибил бы хоть немного пыль в его пустыне. А личный самум Улка был и рядом и невыносимо далеко. У него была своя жизнь, свои друзья, любовники (Улк врал самому себе, что кем они приходятся Бруну - ему неинтересно). Дразнил Данни, подначивал Миммо, все было в рамках личной Улковой нормы, пока однажды на тренировке Бруну не включился в их перепасовку с Витселем. И начался ад. Бруну облизывал свои чертовы губы, изобретал личные жесты, которыми приветствовал Витселя на тренировках и с удовольствием демонстрировал их на камеру для видеозарисовок. Обнимал того по поводу и без, каждый раз прожигая Улка своими вишневыми глазами, будто предлагая сыграть в игру "А ну-ка отними", только не сообщая пределов правил. Трогал Витселя ровно по тем точкам, которые так любил Улк. Он ведь неспециально, правда? Он ведь не мог помнить, ведь правда же? Улк срывался, Улк искал знак свыше для того, чтобы понять, кого и к кому он ревнует. Ему было больно играть в пас втроем - и он делал это снова и снова, деля Акселя и Бруну пополам где-то у себя в голове. Просто чтобы не сойти с ума. Задержавшись на отработке штрафных и заходя в дверь раздевалки, он не сразу услышал шуршание одежды и стоны. И эти две секунды могли бы стать его спасением. Но не стали. Видеть, как Бруну целует Витселя было больно. И почему-то сладко. И на грани. Правда, Улк и сам не понимал, почему. Улк заставлял себя смотреть, как летят в угол тренировочные футболки, как прижимается его разгоряченный Бруну к его же Витселю. Звезды перед глазами мешали понимать, кто из них и почему делает Улку больнее. Звезды на предплечье Бруну которые дрожащий от возбуждения Аксель целовал, стали размером с планеты, когда Улк почувствовал в себе суперсилу - учиться не вмешиваться. Освободиться от Брунузависимости невозможно. Но превратить ее в БрунуАкселезависимость можно было попробовать.