Последняя исповедь медсестры

Белый листок, и надпись на нем «Последняя исповедь медсестры» Весна. За окном все объято огнем И крики солдат повсюду слышны. «То было лето, и я соврала. Я ложью сломала жизни. Могла ли иначе? Возможно, могла… Но страх мне сжал горло в клешни. Насильник ли он? Нет…конечно же нет! То выдумка, детские бредни. «Но мне показалось… Я видела… Он…» И лживые дальше плела я сети». — Сестра! Сестра Таллис! Солдат вас зовет, облегчить душевные муки. Он ранен. Смертельно. Он скоро умрет. Он хочет французские слышать звуки. — Да, я учила французский… когда-то давно… В то лето… — Сестра, поспешите! — Конечно, конечно, сейчас же иду. Прошу, вы меня извините! Я просто забылась, писала письмо… — Кому? — Разве это так важно? Она поднялась, и к солдату ушла. Лишь взгляд, и страх сковал сердце. Парнишка, на вид, девятнадцати лет. Увидел ее. Улыбается. Дышит. Она говорит, а он слушает... Слышит. И он отвечает, хоть корчится в муках Они говорили так мало минут! Он вскоре покинул землю. Ушел, лишь сказав на прощание «Люблю. А ты меня любишь?» «Конечно». И снова вернулась медичка к письму. Писала до поздней ночи. Прощенья, конечно, она не ждала И все она делала молча. «То лето. Та ночь. Тот Леона приезд. Как быстро вся жизнь поменялась! С тех пор я не виделись больше с сестрой, Она для меня потерялась. Зачем я открыла то злое письмо?! Ах, это мое любопытство! Зачем посмотрела тогда я в окно? Ведь знала: мне это не снится. Я ль ревновала? Не знаю. Вряд ли. Сестру ли спасала? А это возможно. Теперь-то я знаю, чем все обернулось, И даже сейчас мне поверить сложно... Как жаль, что то лето давно позади! Вернуться бы, все исправить… Сейчас сорок первый уже на дворе И, знаю, меня невозможно простить…» Но полночь пробила, и лампа потухла, Остался листок лежать на столе. Сейчас сорок первый, а Робби с Сесилией Уж год как зарыты в холодной земле.