Мечта — это замок, существующий лишь до тех пор, пока его не начали строить (Владислав Гжегорчик).
Музыкальное сопровождение: Strange Birds — Birdy. Над Туманным Альбионом* стоял такой туман, густой, как студень и казалось, его можно резать столовым ножом. Люди, давно привыкшие к подобной слякоти и сырости, уже не обращали на это внимание и продолжали заниматься своей привычной рутиной. Серое небо, свинцовые тучи и серая жизнь. Кара бодрым шагом направлялась на работу. Её длинные рыжие редкие волосы, заплетенные в две косички, развевались на сильном ветру и девушка пыталась спрятаться за теплой вязанной шалью. Её бледные руки были спрятаны в кожаные перчатки, которые удерживали силу девушки, заключенную в икс-гене (о правильном названии которого она совершенно ничего не знала). Светло-зеленые глаза Кары сощурились от ярких фар мимо проехавшей машины марки Bristol**. Вашингтон помнит, что у дедушки раньше была такая же, только красная с черными вставками. Он частенько катал девушку до того самого момента, пока не слег с брюшным тифом. Кара смахивает непрошеные слёзы с глаз, понимая, что тушь неминуемо растечётся и испортит весь облик. Перепрыгивает небольшую, но глубокую лужу и еле успевает увернутся от какого-то полицейского, скачущего во весь опор на своей лошади. Чуть ли не бегом влетает в паб и беглым взглядом пробегается по посетителям, их сейчас не много. Паб «Хромая лошадь», в котором работает Кара Вашингтон расположен на совсем неприметной улице. Вывеска давно выцвела, но изображенная лошадь без одной ноги всё так же виднеется, хотя и краска немного сползла. Само помещение насквозь пропахло ромом и коньяком, официанты несмотря на ранний час уже снуют туда-сюда. Кара отряхивает черный плащ, поправляет платье. Зацепляется взглядом за странного незнакомца, которого раньше здесь никто не знал, а теперь… Незнакомец представляется мистером Эйзенхартом и каждый раз заказывает одно и то же — крепкий кофе без сахара. Хотя кофе и является не самого лучшего качества, мистер всегда учтиво, но отстранёно улыбается, прикрываясь полами шляпы и воротником пальто. Впервые Кара увидела его задумчиво сидящим за столиком у самого окна их небольшого паба. Льдистые глаза незнакомца настороженно скользили по посетителям и, и без того тонкие губы, складывались в тонкую ниточку. Одна из официанток, работающих вместе с Карой, Линда Балтимор, говорит, что этот мистер прибыл из США и вообще он шпион, так что с ним следует быть поаккуратнее. Хозяин паба, Энди Ларсон, тоже не очень рад новоиспеченному постоянному клиенту, но тот «платит хорошие деньги каждый день, Вашингтон, так что обслуживай его по высшему разряду». Губы Кары складываются в тонкую ниточку, она вновь поправляет коричневое платье и проходит в небольшую и очень узкую комнатёнку, которую Линда предпочитает называть помпезно: «Служебное Помещение». Там Вашингтон надевает фартук и небольшой бейджик, удостоверяющий её личность. Сейчас такое время, когда паспорт спрашивают на каждом шагу. Кара возвращается мыслями к своей тяжело больной маме, самой себе обещая попозже после работы зайти к ней и проведать. Её отец, офицер Вашингтон, погиб еще во Второй Мировой войне, когда Кара была ещё совсем малышкой. Мама одна тянула и её, и сестру. Вскоре и сестры не стало. В их дом за городом, где она находилась вместе с живой еще тогда бабушкой попал снаряд. Маленькая Кара думала, что Ирэн, сестру, ещё можно спасти, но офицер полиции, отвечающий за это «рядовое происшествие» жестко сказал, что разорванного на части человека обратно не склеишь. Бабушке повезло чуть больше, если можно так сказать: ей раздробило кости и ноги пришлось ампутировать. Вашингтон зажмуривается и не замечает как в мгновение ока оказывается у барной стойки, куда её вытаскивает неугомонная Линда. Балтимор что-то щебечет про заказы и про то, что у официантов сейчас ноги отвалятся от такой работы. Кара закусывает губу. Слёзы воспоминаний об ужасающей войне застилают ей глаза, но девушка глубоко вздыхает и выравнивая дыхание, берёт поднос. — Обслужи этого… — Линда брезгливо указывает рукой на толстого, сального человека, сидящего у самого входа. Человек, очевидно состоятельный, облизывает наваристый суп со своих пальцев-сосисок. Он делает это с необычайно довольным лицом и у Кары он не вызывает отвращения, как у Линды. Кара не привыкла издеваться над людьми, она верит, что в каждом — каждом — есть что-то хорошее. — Доброе утро, мистер, — Кара учтиво улыбается, рыжие волосы упрямо лезут в глаза. — Вы готовы сделать заказ? Мистер Толстячок, как прозвала его про себя Вашингтон, поднимает на нее тёплые голубые глаза и его широкий рот растягивается в улыбке. — Ну и чучело… — пробормотал он, но звучало это не очень-то тихо. — Что за «дивные» веснушки по всему лицу?.. Они не красят тебя, моя милая. — Что вы будете заказывать? — девушка повторила свой вопрос и её улыбка постепенно превращалась в натянутую. Она привыкла к подобным высказываниям по поводу своей неидеальной кожи или цвета волос, иногда отзывались и о щербинке между зубами, но тут, ровно как и со всем остальным, ничего не поделаешь. — Принеси, ведьмочка, чудесный яблочный штрудель, который готовит ваша великолепная повариха, — во весь рот улыбаясь, ответил посетитель. Кара уже раздумала называть его «Мистер Толстячок». Слишком милое прозвище для такого неумолимого человека. Вашингтон записала заказ в небольшой блокнот и развернувшись, прошла к кухне. Она явственно чувствовала на себе взгляд таинственного незнакомца, который буквально прожигал её взглядом и этот взгляд казался ей колючим и злым. Девушка втянула голову в худенькие плечи и расправила спину. Её каблучки застучали по кафельному полу кухни и она, пришлёпнув листок с заказом, вышла из кухни. Линда прекрасно понимала состояние подруги. Рутина надоедала Каре. Девушка вышла из паба и облокотилась о крыльцо. Кожаные перчатки неприятно зудили кожу, ввиду того, что это была даже не кожа, а обыкновенный поддельный кожзам. Просто сейчас семья Вашингтон не могла позволить себе нормальные перчатки, которые как глоток воздуха нужны были Каре. С детства у неё такая особенность: дотрагиваясь до человека и заглядывая ему в глаза, она видит всё, что он пережил, всю его жизнь, всю-всю до мельчайших подробностей. От собственной беспомощности девушка не смогла удержаться. Светлые глаза наполнились влагой и Кара рывком подняла голову вверх, в надежде увидеть тёплое солнце. Но на небе свинцовые тучи, застилающее всё. Слёзы всё-таки одержали победу и девушка сползла по кирпичной стене и осела на намокший и отсыревший от продолжительных дождей, деревянный пол. Рыдания вперемешку с отчаянием волнами распространялось по телу несчастной Кары, её худенькие плечи подрагивали и девушка сжимала руки чуть ли не до боли и спазма в мышцах. Мир тлел на глазах, как сигарета мистера Ларсона. Кара выдохнула клубы пара и тупо смотрела на грязную лужу перед собой. Как же ей надоело взваливать на свои плечи чужие проблемы, надоело становится немой свидетельницей жизни чужих людей. — Вы в порядке, мэм? — вкрадчивый голос мужчины заставил Кару резко, словно от удара током, подпрыгнуть и предстать перед тем самым таинственным незнакомцем, который изо дня в день появлялся в пабе. — Да… — Кара почти потеряла дар речи, когда рука мужчины дотронулась до её худенького плеча. — Может… — Нет, всё в порядке, сэр. А вам, чтобы не простудится, лучше пройти в паб. Кара выпалила это на одном дыхании и взмахнув полами платья, скрылась в двери «Служебного Помещения». Мужчина хмыкнул и покрепче перехватив свой чёрный чемодан, тоже скрылся из виду. Только пальто и было видно за углом каменного домишки. Кара вернулась в зал. Здесь всегда была какая-то волшебная атмосфера, которая без остатка наполняла лёгкие и заставляла Вашингтон хотеть просто подпрыгнуть до самой лампы с песнями и плясками. Сам воздух здесь был таким… вдохновенным и вдохновляющим, что сюда часто приходили какие-нибудь важные писатели. Им, как и Каре, нравились таинственные поскрипывания дубовых половиц, дуновения небольшого сквознячка, который всегда уносил из паба вкусные запахи, аромат шлейфа вкусных духов Маргариты, кассирши, небольшие деревянные круглые столики, на которые всегда с таким громким стуком ставились подносы с едой. Этот паб «Хромая лошадь» был какой-то странный, как и его обитатели. Вашингтон прошла к столику странного джентльмена. На дубовом столике лежал словно бы разорванный пополам стальной ключ.***
После своей смены, Кара как всегда решила зайти к матери, предварительно забежав в булочную и купив булку свежего и ещё пахнущего мукой и печкой, хлеба. Дождь, ливший утром, уже прошёл, но солнце и не думало нагрянуть с визитом к жителям Лондона. Каре всегда казалось, что и она, и другие жители столицы Великобритании живут словно в какой-то наглухо закрытой коробчонке, куда не проникает ни свет, ни тепло, ни радость. Многие так и умирают, никогда не увидев настоящего солнечного дня. С его пением птиц, с шуршанием ярких зелёных листков, с теплым, припекающим солнышком. Кара всегда мечтала поехать куда-нибудь, где солнце печёт круглый год и где царит веселье и радость. Место, где даже на работу хочется идти в новом платье и с улыбкой во весь рот. Мать Кары, Вирджиния, жила в бедном районе, куда водопровод-то провели совсем недавно. Еды было мало, а матери, которая ходила-то с трудом, пенсию выплачивали мизерную, на которую купить можно было только одну несчастную бутылку молока, да со счетами на дом расплатится. Вирджиния Вашингтон почти не вставала с постели, кряхтела и пыталась встать с постели. На лице у неё, рассекая всю щёку, да касаясь уголка рта, красовался тонкий шрам. Бедная женщина заработала его в то непростое время, когда рыжий цвет волос считался уродством, клеймом, что ставили на человеке другие люди, которым повезло родится с шикарными золотыми или тёмными кудрями. Кара тихонько, словно мышка проскользнула в дом матери. Сама она недавно обосновалась у Линды, которая сердобольно разрешила пожить у неё, пока мать Вашингтон не станет лучше. В кармане плаща у Кары лежали две половинки стального ключа, найденного на столе незнакомца. Почему-то Каре показалось подозрительной такая вещь и девушка решила тихо стянуть со стола ключ, прикрывшись тем, что счищает со стола невидимые пылинки. — Это ты, Кара? — раздаётся из затемнённой спальни хриплый голос несчастной старухи. — Да, мамочка, — Кара, едва разувшись, проходит в пыльную комнату и трогает материн лоб. Горячий, ничего не меняется. Кара долила горячей воды в миску и намочила тряпку, которую положила на лоб матери. Старушка прокашлялась и Кара поспешила отвернуться. Никто не знал, что это точно за болезнь. Их соседка, Эйрен, говорила, что это затянувшаяся простуда и предлагала отвезти мать в больницу. Но денег на больницу и хорошего врача у них не было, а класть мать в одну палату с чахоточными и больными оспой, Кара не желала. — Как дела на работе? — спросила мать, с видимыми страданиями, переворачиваясь на другой бок. — Всё в порядке. Через четыре дня должны дать зарплату, — ответила Кара, наливая матери в тарелку супа, который состоял лишь из несколько кусочков картофеля, каких-то трав и морковки. Всё, что у них имелось в запасе из еды. — Как дадут — куплю тебе лекарство, а потом посмотрим. — Сходила бы, ты, дочка, купила бы себе что-нибудь, — мать вновь прокашлялась, — а то вон, в обносках ходишь. Прикупила бы платье себе красивое. — Не говори ерунды, — серьёзно отозвалась Вашингтон, — и речи быть не может, пока не поправишься. — А я тут лежу одна… всё Ирэн вспоминаю… какая бы у нас жизнь была, будь она жива… — Нам и сейчас неплохо. — Ну, где ж неплохо? Помру я и на кого ты останешься? Линда твоя, та ещё вертихвостка, у самой ни кола ни двора, а ещё мужчин заводит… — Мам… — перебила её Кара. Она не любила подобных разговоров ни о ком из людей. — Что мам? — Вирджиния поставила тарелку с супом. — Если бы не эта война, мы бы сейчас жили… — Главное, что мы победили, мам… — А ещё и эта твоя зараза… надо же было тебе такой уродкой уродится, уж прости, дочь. — Ничего… — тихо пробормотала Кара. Мать сама не была красавицей из-за волос, но девушка точно понимала о чём именно говорит мать. О её уродстве, о её способности. — Был бы жив отец… — Мам, хватит. Твои стенания не вернут никого из нашей семьи к жизни. Ни бабушку, ни дедушку, ни папу, ни Ирэн. Ты должна быть благодарна, что сама осталась жива во время бомбёжки. — Я и благодарна, Кара… — произнесла мать со слезами в голосе. Кара пожалела, что сказала такое. упомянув кто точно погиб в их семье. Она навсегда поняла тогда, что ничего страшнее войны быть не может. Это разруха, голод, а самое главное — смерть. К горлу опять подкатили слёзы. — Прости, мам.***
Когда Каре было пять, шла война. Ирэн наспех соорудила ей тогда небольшой «торт», состоящий из одного сухаря, промоченного в воде и воткнула огарок свечки. Тогда, Вашингтон загадала самое главное желание, которое загадывала потом вплоть до двадцати четырёх лет: найти человека, который сделает её по-настоящему счастливой и с кем она не будет знать, что такое голод, война и смерть. И вот ей двадцать четыре и на своё день рождение она загадала тоже самое: найти своего принца, который поможет ей найти себя. Кара одиноко бродила по улицам, вспоминая события прошедшего дня. Странный незнакомец в пабе, Мистер Толстячок, ключ и мужчина, подозрительно косившийся на неё, когда она ехала в автобусе. Кара не придала этому большого значения: она привыкла, что люди смотрят на неё с презрением. А ей так хотелось бы, чтобы кто-то смотрел на неё с любовью и добротой. Как бы ей этого хотелось… Девушка ощутила странное чувство, будто кто-то смотрит на её спину выжигающим взглядом. кара ускорила шаг и две тонкие рыжие косички начали развеваться от ветра и быстрого шага. Шаг, ещё один, ещё. Вашингтон почти перешла на бег, чувствуя какое-то движение за своей спиной. Кажется, будто мужчина нагонит её. Вот, вот, он почти догнал. Боже, как ей было страшно, словно он точно-точно сейчас схватит её! Кара почти бежала, мужчина — за ней. Казалось, её легкие сейчас просто разорвутся от такой хоть и привычной, но продолжительной нагрузки. Вот, вот, сейчас! Вдруг кто-то намного сильней её схватил девушку за руку и утянул за собой в тёмную подворотню.