Потерянная звезда

      В ее мыслях слишком часто фигурирует слово «пустота». Пустое место в классе, пустая комната в общежитии, пустой репетиционный зал, пустая рейтинговая таблица, пустота в памяти, пустота в сердце. Везде и всегда, это чувство не покидает ее, наоборот, словно медленно, но стабильно разрастаясь внутри, оно принимает облик черной дыры, что вбирает в себя всю уверенность в собственной вменяемости. Она тревожит, она заставляет переживать, она безумно пугает.       Клодин хочет, чтобы пустоту заменили слова, в которых она выразит свое беспокойство, но они разбегаются кто куда, когда она пытается собрать их в единое предложение. Клочки мыслей путаются, скатываются в тугой комок, который не представляется возможным распутать.       Она самая сильная, но при том чувствует себя самым уязвимым человеком на свете. Завистливые взгляды и шепотки за спиной, вызывающие обещания превзойти и агрессивная критика не способны задеть ее так, как это получается сделать собственным мыслям.       Ее разрушают не снаружи — она медленно рушится изнутри.       Сложно с уверенной точностью назвать тот период, когда в голове возникла навязчивая идея о том, что кого-то стерли из ее жизни. Невероятно важного, имеющего для нее огромное значение — того, из-за кого она теперь медленно теряет рассудок. Особенно сильно она понимает это тогда, когда приходит осознание — никто не служит ее личным источником вдохновения, никто не заставляет желать достигнуть новых высот. Все словно замерло на месте, намертво застряло, без возможности продвинуться вперед, ничто не может дать желаемого толчка и озарить вдохновением. Этот источник утерян, и все, что может делать Клодин — освещать дорогу другим людям, светить из последних сил, отдавать остатки мотивации, прежде чем потухнуть и остаться забытой, быть унесенной быстрым течением истории.       Стать утраченной — совсем как тот, кого она забыла.       Сколько фотографий, документов и воспоминаний, залежавшихся на пыльных полочках в дальних уголках памяти она перебрала — страшно подумать. Страшнее только осознавать, что поиск плодов не дает, усиляя чувство утраты, добавляя сотню вопросов к десятку прошлых. Клодин никогда не жаловалась на свою память, но ей с таким трудом даются вопросы к собственной жизни — чем они занималась в тот или иной день? С кем была тогда? Откуда в ней было столько сил и мотивации?       Кому, кому она обещала, что не сдастся и больше не проиграет, если вокруг нет и не было достойных соперников?..       — Нана…       Клодин нервно выдыхает и старательно накручивает прядь волос на указательный палец.        — Тебе не кажется, что мы забыли про что-то… нет, кого-то... очень важного?       Взгляд хаотично бегает по вещам, которые ее напарница аккуратно складывает в сумку, быстро скользит по ее глазам — совсем мимолетно, боясь увидеть в них удивление — но этого мгновения хватает, чтобы подтвердить свои опасения. Прежде чем Нана успевает ответить, Клодин болезненно морщится и отворачивается, устремляя свой взгляд в окно, на закатное солнце.       — Разве? Почему ты так думаешь?       Хочется изъясниться, раскрыть свою душу и высказать опасения — относительно себя или же относительно мира — до конца она еще не решила. Клодин снова часто дышит — и с каких пор общение с другими начало приносить столь огромный стресс? — и хватается за обрывки фраз в голове. Пытается собраться, мысленно ругается на несвойственную себе рассеянность, что пришла в виде побочного эффекта вместе с ее одержимостью. Нана — та, кому она может выговориться. Нана — ее напарница, подруга, вероятно даже лучшая… или же нет? Может ли Футаба быть ближе ее? Кому она может безгранично довериться, отбросив сомнения, что ее сочтут за больную? Кто ее близкий друг? Кто вообще ее друг?..       Грудь сдавливают невидимые путы — так сильно, что от боли идет кругом голова. У Клодин будто есть пример— но он абсолютно нематериален, неосязаем, не досягаем — с которым она может сравнить, в сравнении с которым она никого не может назвать действительно близким человеком. Что это, идеал? Неоправданные надежды? Воспоминания из другой жизни?..       — Не важно, — резко бросает она, хватая сумку и быстрым шагом направляясь к дверям репетиционного зала. — Забудь.       Забудь, как я забыла нечто важное.       — Куро-чан! Подожди!       Шорох одежды и звуки спешки лишь подгоняют ее, заставляют буквально выбежать из зала, пока ее не догнали, пока волнение в изумрудных глазах не сменилось непониманием и страхом.       Никто не примет, никто не поймет. Абсолютное одиночество. Отравляющая сознание пустота.       Клодин все лучше понимает одиночество, когда начинает более чутко прислушиваться к ощущениям. В свою очередь, они усугубляют его, заставляют ограждаться от мира, что и так безмолвно объявил ей войну. Все кажется таким естественным — отсаживаться за отдельный столик в столовой, сидеть в беседке с книгой в одной руке и чашечкой чая — в другой, часами напролет оттачивать движения в пустом зале. Не хватает только одного — чьего-то присутствия.       — Готова поклясться, — шепчет Клодин, с тоской глядя на серое небо и раскрывая слишком большой для одного зонт, — что когда-то делала все это не одна.       Вспомни. Вернись. Очнись.       Когда она через некоторое время повторяет тот же вопрос, что задавала Нане, уже всем присутствующим в гостиной, то слышит в ответ что-то невнятное. Кто-то уверен, что ничто из их памяти исчезнуть не могло, кто-то ставит под сомнение их слова, но вскоре поддается коллективному мнению. Исчезнуть отовсюду, будто стертый самим мирозданием, никто не может — говорят они. Это фантастика. Миф. Нечто нереальное.       — Тебе нужно просто отдохнуть и хорошенько поспать.       Их советы звучат глупо и нелепо. Клодин злится. Комкает край юбки, стискивает зубы, но молчит, чувствуя, как ее загоняют в угол, как пытаются объявить во всеуслышание ее поражение.       — Я не проиграю, — шепчет она едва слышно, скорее обращаясь к самой себе. — Никому из вас.       Она никогда не сдавалась и тем более не сдастся сейчас.       «Я не проиграю».       Неосознанно следуя совету или же по воле случая, Клодин отходит ко сну в тот день раньше обычного. Ворочается, напрягается, пытаясь раскопать в мутном омуте памяти нужные зацепки, раздраженно выдыхает каждый раз, когда нить, за которую она тянет, в надежде распутать клубок, обрывается.       Она не сразу осознает, что находится во сне. Все вокруг выглядит слишком правдоподобным, чтобы сиюминутно усомниться в реальности происходящего. Коридор школы, такая знакомая дверь, ведущая в любимый репетиционный зал Клодин, которому она посвятила многие внеклассные часы. Что-то мешает с уверенностью дернуть за ручку, заставляет прислушаться к гулкой тишине. Ни звука в ответ — но шестое чувство подсказывает, что она не одна, отчего сердце бьется слишком часто.       Когда же дверь в зал наконец распахнута, Клодин давится собственным возгласом удивления. Все внутри переворачивается, когда она видит нечеткие очертания фигуры в противоположном конце комнаты.       «Это она!» — кричит сознание.       «Но это сон...» — шепчет оно же следом.       Не важно. Совершенно не важно, это не страшно, ведь Клодин запомнит, отпечатает в сердце лицо человека, которого так долго искала, выбьет каждую букву имени на пленке памяти, и когда она проснется, то первым же делом отправится на ее поиски.       Быстрым шагом она движется в сторону девушки, но отчего-то та не становится ближе. Клодин ускоряется, затем переходит на бег, но все тщетно — расстояние между ними не сокращается. Руки вспотели, дыхание участилось, но она не сдается. Хочет позвать, окликнуть, но открывает рот и почти сразу закрывает его, останавливается, раскрыв глаза в тихом ужасе. В этом сне она немая — ни звука не слетает с ее губ, как бы старательно она ни пытается закричать. Что толку в развитых легких, если она не в состоянии выдавить из себя даже шепот?!       Девушка не оборачивается к ней, наоборот, будто отходит только дальше, прячется в сумерках, образовавшихся в преддверии рассвета. Клодин озирается в поисках выключателя, отчаянно ищет его. Ей нужен свет, чтобы лучше разглядеть того самого человека, чье место повсеместно заняла пустота.       Нет ни света, ни голоса, ни возможности приблизиться. Еще немного — и она сорвется в пропасть, сотканную целиком из отчаяния. Из последних сил, Клодин начинает снова кричать.       «Вспомни. Вспомни, вспомни!.. Ее имя… Ты знала его так хорошо!..»       — Ма!..       Почти полностью скрывшаяся из виду фигура вздрагивает, синхронно с Клодин, не ожидавшей услышать собственный охрипший голос. Расстояние резко сокращается — до девушки рукой подать.       Зрение может обмануть.       Лихорадочно перебирая в голове варианты имен, она вновь начинает бежать, тянется рукой, пытаясь коснуться бледной кожи, тонких длинных пальцев. Клодин не сдается, как и обещала. Она не проиграет эту битву — не может проиграть. На кону на этот раз не только ее судьба.       Наконец, кончики ее пальцев касаются руки девушки, холодной, как лед.       «Она живая!» — убеждает себя Клодин, игнорируя неестественный холод.       Реагируя на прикосновение, к ней оборачиваются — невероятно красивые лавандовые глаза смотрят на нее с надеждой. В тот же миг разум проясняется, клубок, не распутываясь, просто исчезает, сгорает, давая дорогу буквам, что на этот раз складываются в слова. Одно слово. Имя.       И Клодин вспоминает.       — Майя! — вскрикивает она, чувствуя, как больно щиплет глаза от слез.       Все встает на свои места, ребус разгадывается в одно мгновение. Воспоминания захлестывают, будто огромная волна, и Клодин задыхается, задыхается от резкого прозрения, задыхается от чувств.       Нужно спросить, что случилось, как ее найти и все ли в порядке. Клодин спешит задать вопросы, открывает рот и…       … И все, что льется с ее губ — соленая вода, что осталась в легких после накатившей на нее волны осознания. Клодин кашляет, сипит, но не может проронить ни слова. Наблюдая за тем, как Майя вновь отворачивается от нее и расстояние между ними начинает расти с геометрической прогрессией, она впадает в состояние, близкое к истерике, пытается кричать — но вместо этого кашляет водой — бежать — но ноги не слушаются, путаются, не держат ее. Она хватается за шею и сжимает ее, словно в надежде избавиться от нескончаемых литров соленой воды в ее теле.       «Хотя бы мысленно… повторяй! Майя! Ее зовут Майя!..»       Через секунду мир вокруг окутывает непроглядная тьма.       Пружины недовольно скрипят, когда Клодин резко садится на кровати. Привкус соли во рту вызывает тошноту, но она игнорирует свое состояние, отчаянно пытаясь вспомнить имя и внешность человека из сна.       Горькие слезы тонкими линиями очерчивают щеки, когда к Клодин приходит осознание — в памяти вновь пусто. Весь сон канул в ту самую черную дыру внутри нее, вероятно, расширив ее границы еще сильнее.       Она ненавидит плакать, но не может остановиться. Теперь слезы катятся из глаз так сильно, что буквально выжигают некрасивые шрамы на лице. Клодин пытается стереть их краем одеяла, руками, сорочкой — но это не останавливает их.       Потерпеть провал всего в шаге от победы, забыть то, что вспомнилось с таким трудом. Так горько, так обидно и так бесконечно одиноко.       — Я найду тебя, — шепчет Клодин, притягивая к себе ноги и обнимая себя за колени. — Я обязательно вспомню тебя. Я спасу тебя.       Если бы только что-то могло помочь ей исполнить ее желание, то, чем она стала так одержима. Как ей не хватает капельки магии, что может помочь восстановить баланс мира, так варварски кем-то нарушенный.       Если бы…       Сопровождаемый простенькой мелодией звонка, экран лежащего на прикроватной тумбочке телефона ярко загорается, представляя взору логотип с изображением жирафа.