— Вот, как-то так все и было, верно, Одасаку? — усмехнулся Дадзай. — Странное вышло знакомство. От его начала и до самого конца.
Детектив сидел на старом кладбище, у могилы друга, у которого он не был уже очень давно. Раньше Дадзай часто сюда приходил, сбегая с работы, на зло Куникиде, или в свое свободное время. Теперь же, воюя с Фёдором и противостоя Смерти Небожителей, возможности прийти, когда хочется, не было даже у такого "беззаботного и безответсвенного" человека, как он.
Но сегодня, спустя долгое время, Дадзай снова был здесь.
Он пришёл, наплевав на все, происходящее где-то там внизу, жуткое и, к сожалению, реальное, устроенное Достоевским. Дадзай просто не мог не прийти. Ведь этот день, чем бы он не кончился, должен был стать судьбоносным для них обоих.
— А помнишь, я всегда говорил, что ты – особенный. — начал Дадзай, обращаясь в пустоту с кривой полуулыбкой. — А ты отрицал. Всегда отрицал. Я шутил, что «К тебе ниточки не крепятся» говорил, что тобою невозможно манипулировать. А ты только пожимал плечами, говоря, что "можно, как и всеми."
Дадзай глянул на столбы вздымающегося в небо дыма.
Йокогама медленно погружалась в настоящий хаос и ад, город кричал голосами сотен невинных жертв, по несчастью попавших в самый центр этого ужаса.
Вдруг вдалеке раздался громкий хлопок, затмивший все остальные звуки. Сначала не происходило ничего, но уже через мгновение Осаму бесстрастным взглядом наблюдал, как одна из высоток Мафии вздрогнула, немного накренилась, а затем всей своей массой начала завалиться набок, погребая под собой пытающихся спастись людей. Вывод был один: Мафия, остававшаяся последней из организаций, защищающих город, пала.
Как и агентство.
Как и особый отдел.
Концепция трех времен Нацуме-сенсея перестала существовать.
— А я всегда упорно повторял, что нет, не как всеми», помнишь? — продолжал Дадзай, переводя взгляд от полыхающего города к спокойному небу, казавшемуся сейчас неправильным, непоходящим для разворачивающихся внизу событий. — Я цеплялся за тебя, как за последнюю надежду. Как за кого-то, на кого не действуют мои методы, за кого-то упрямого, самодостаточного, целеустремленного, мне не доступного. А ты только спокойно соглашался, что "ну, может, не во всем".
На каждой улице города шли битвы.
Люди Достоевского уничтожали одаренных, зачищая район за районом, но помимо этого от их рук погибали и мирные, ни в чем неповинные жители. И все это было сделано ради какой-то книги. Какого-то романа. Ради какой-то справедливости и лучшей для кого-то, будущей жизни.
Бесспорно, Достоевский и Дадзай похожи. Складом ума, принципами и способами достижения своих целей. Однако, несмотря на это, одного Осаму все же понять не мог: где же во всем этом ужасе должна была быть желаемая ими справедливость? Что было божественного в уничтожении того, над чем все эти погибающие люди трудились и хранили годами?
Дадзай пытался предотвратить это безумие с того самого дня, как узнал о Достоевском, но последний план против него с грохотом рухнул всего полчаса назад. Их было много, но полноценно не сработал ни один. И признаться, это очень било парня по самооценке. Словно досадный проигрыш в игре, в которую он играл уже сотни раз и, казалось, знал её правила наизусть.
Стратегия была идеальной, возможно даже выиграшной в этой войне, вот только все люди, посвящённые в планы, оказались предателями, подкупленными или запуганными Достоевским. Но Осаму их не винил. У каждого из них было то, что они хотели защитить и боялись потерять. Привязанность, помимо силы, всегда равноценна слабости, а иногда и глупости. Но это нормально. Нормально для нормальных людей.
Дадзая приводил в ярость лишь тот факт, что он все это время плясал под дудку Фёдора, причём даже не замечая этого.
Наверное, парню сейчас стоило впасть в ярость от беспомощности, кинуться в гущу событий и попытаться вывести из строя хотя бы одного врага, или просто биться вместе с оставшимися членами агентства, а не сидеть здесь. Но Дадзай никогда не был настолько благородным, чтобы просто пожертвовать жизнью, он привык оценивать свои шансы, вступая в бой. Сейчас же их не было вообще. А какой смысл биться, если не намериваешься победить?
Планов в голове детектива не осталось, силой он не обладал, а на поле боя оказался бы только бесполезным балластом, из-за которого лишь пострадают другие. Поэтому вместо сражений Дадзай предпочёл побыть у друга.
Эгоистично?
Возможно.
Но Одасаку оставался единственным человеком в этом мире, кому Дадзай до сих пор, после всего, мог доверять. Доверять и зачем-то рассказывать сейчас историю их знакомства.
— Знаешь, Одасаку, я всегда чувствовал себя свободным. — Дадзай положил макушку на каменную плиту и прикрыл глаза. — Ну знаешь, от людей, от организации, от всего. Правда сказать, это нелегко и неимоверно выматывающе. Поэтому я всегда хотел, чтобы меня, такого парящего в невесомости, привязали хоть к чему-то в мире живых. И этим чем-то вдруг оказался ты. Я мог опутать кого угодно, кроме тебя и, наверное, поэтому так хотел цепляться именно за тебя, всегда твердо стоявшего на этой земле...
— А потом ты умер. — упавшим голосом произнёс Дадзай, разглядывая пустым взглядом крону дерева. — В итоге нами обоими сыграли. Как фигурами, как всеми. Оказалось, что тобою можно манипулировать. И мною тоже. Как и всеми. Я снова оказался в невесомости, потеряв те связи, за которые мною можно было руководить. Признаться, до сегодняшнего дня я пытался снова их искать, пусть уже и не так рьяно как тогда с тобою, но у меня все равно прибавилось того, что я хотел бы если не полностью защитить, то хотя бы просто сохранить в этом мире...
Дадзай склонил голову в бок и ухмыльнулся.
— Странное дело вышло, да? Ты был прав, когда я ошибался. Но именно поэтому я тоже был прав... Ты —особенный. — выдохнул детектив. И представил (почти увидел), как Ода на эти слова просто пожал бы плечами или вздохнул, качая головой. Таким уж он всегда был.
Дадзаю нужно было уходить, ведь Фёдор наверняка уже шёл за ним с целью убрать. Осаму это прекрасно понимал, ведь поступил бы так же, вот только почему-то все медлил, рассказывая мёртвому другу о своей жизни и их когда-то произошедшем знакомстве.
Детектив не собирался прятаться или бежать. На самом деле у него оставался ещё один ход на этой шахматной доске. Ход, о котором он никому не рассказывал, так что Фёдор просто не мог о нем знать.
Это ни план, ни стратегия. Это просто... Ход на грани возможного, с надеждой на удачный исход при шансах пятьдесят на пятьдесят, в результате которого в мире либо ничего не изменится, либо изменится все в корне. И что из этого окажется для него худшим в будущем Осаму мог лишь гадать, но если все пойдёт так, как он надеялся, то все должно было встать на свои места. Ведь добро всегда побеждает, верно?
Но сначала Дадзай хотел ещё немного побыть с другом и даже этот рушащийся мир мог его ещё немного подождать. Ведь ещё десять минут не значат ничего, по сравнению с предстоящей вечностью... Мог же он их себе позволить?..
— Кстати, сегодня пятая Танабата, Одасаку. — с улыбкой проговорил Дадзай, крутя в руках переливающуюся разными цветами бумажку для желаний, подобранную на улице у опрокинутой лавки. — Праздник надежды при царящей вокруг безнадеге. Как иронично, да?
Осаму всегда навещал Одасаку в день Танабаты и всегда приносил с собой такой же листочек для желаний. Вот только, когда приходило время уходить, он так и оставался пустым. Не то, чтобы парень не знал, чего хочет или не мог написать... Осаму просто не мог представить, в какие слова можно облечь свое желание, как и с чего начать, чтобы все учесть... Для всех его мыслей этого крошечного листа бумаги было просто невыносимо мало. Поэтому Дадзай просто каждый раз привязывал его к ветке дерева возле могилы друга, в надежде, что если не может придумать он, то может Одасаку сможет. Вдруг где-то там у него тоже были желания? По крайней мере Осаму хотелось в это верить, потому что каждый раз возвращаясь, листочка на своём месте он не находил. То ли его уносило ветром, то ли кто-то забирал, а может это и правда был Ода. Глупость? Может быть. Но Осаму, (да-да даже ему) очень хотелось верить в эту глупость.
Но так было во все прошлые разы.
Сейчас Дадзай определённо и точно знал, чего хочет. Впервые за свою жизнь на светлой стороне, всей своей душой, а не из-за следования просьбе друга. А может, ему просто захотелось побыть обычным человеком, мальчишкой, верящим и надеящимся, что вселенная исправит все его ошибки и вернёт мир в гармонию и порядок, если всего лишь написать, попросить... Глупость, но даже гениям она не чужда.
— Прости, Одасаку, в этот раз будет моя очередь загадывать желание.— бормотал Дадзай, пока мелким почерком, задумчиво вычерчивал аккуратные и заветные слова на листочке. — Добро и зло должны всегда оставаться в равновесии. Это простой закон мироздания. Вот только, кто мог подумать, что на каждой из сторон вдруг окажутся два гения, способных его уничтожить?.. Подобное всегда притягивает подобное. Поэтому, чтобы таких сражений больше не произошло хотя бы в этом веке, нужно уничтожить их источник. Уничтожить на корню. — Дописав желание, Осаму спрятал ручку в карман и вздохнул.
Подобное притягивает подобное.
Когда на сторону света вдруг перешёл Дадзай, имея чёткую цель защищать и помогать, на стороне тьмы должен был тоже появиться кто-то, равный по силам и имеющий чёткую цель уничтожить. Вот где находился корень всех бед.
Осаму встал, ещё раз перечитывая слова на бумаге, словно от того, как они сформулированы зависела судьба всего мира, а затем опустил руку.
Как это все по-детски.
Взгляд Дадзая остановился на городе.
Детектив внимательно разглядывал его, словно вот сейчас все это исчезнет, и окажется всего лишь одним из его дурных снов, или желание вдруг начнёт осуществляться, возвращая всему привычный облик. Но город все продолжал быть окутанным огнём, дымом и залит кровью.
Ад наяву.
Крики, стоны, мольбы. Все это дымкой поднималось к небу, остававшемуся абсолютно безучастным, величественным и спокойным к происходящим бедам на земле.
Взгляд Осаму не открывался от представляющейся перед ним картины ни на минуту, словно стараясь впитать её в себя, запомнить каждую деталь.
— Когда ты умер, Одасаку, мне не хотелось ничего. Абсолютно. Я смотрел на мир, но не видел перед собой ничего, ходил по земле, даже не замечая куда я иду, и иду ли вообще. Всё мои мысли занимало только то, что меня использовали, что тебя убили, что я проиграл, и что снова один... Признаюсь, сначала я даже напрочь забыл о твоей просьбе. Существовала только боль, во мне больше не оставалось надежды... А потом потихоньку все начало меняться. Я вновь смог смотреть на мир, но теперь он отличался от привычного мне, словно я видел его через другую призму, твоими, а не своими глазами... И я ушёл из Мафии...
Дадзай вытянул руку в сторону города, полыхающего огнем, словно стараясь схватать его, защитить, как ребёнка, уберечь, спрятать.
— Смотрю сейчас на этот погибающий город и ощущения такие же, как когда потерял тебя. Удивительно, да? У такого законченного эгоиста, как я, и такие чувства к судьбе каждого в нем.
Дадзай медленно развернулся, подошёл к ветке дерева, вешая на неё листок с желанием, а затем сделал шаг назад. Разноцветная бумага слабо покачивалась от налетавших порывов ветра.
— Я не хочу умирать. — прошептал детектив с улыбкой. — Впервые в жизни это чувство пришло ко мне именно сейчас. Хотя я и не понимаю, почему? Кажется, что вот наконец я могу приблизиться к разгадке смысла своей жизни, но парадокс, уже поздно и у меня совсем не осталось на это времени...
Вдруг вдалеке раздался громоподобный взрыв, сотрясший землю и оторвавший парня от своих мыслей.
Дадзай резко обернулся в сторону шума.
По поднимающимся в воздух кускам земли и высоткам было ясно, что это был Чуя, решившийся использовать всю свою силу против Достоевского. Решившийся, несмотря на отсутствие поддержки со стороны Дадзая.
На губах парня заиграла дерзкая улыбка.
— Люди, следующие своим принципам, по своему прекрасны и вызывают уважение. — проговорил Дадзай, засовывая руки в карманы. — Чуя всегда был таким: благородным, смелым и преданным. Пусть мы и ненавидели друг друга с нашей первой встречи, я его уважал. Не задумываясь, кинуться защищать других, несмотря на их к нему отношение и тот факт, что в данный момент они спасают собственные шкуры... В этом весь Чуя. Этому качеству, стоило бы поучиться самому Огаю. Если сегодня все пройдёт по плану, он мог бы стать лучшим будущим для Мафии, как я и хотел с самого начала его прихода в организацию.
Осаму закрыл глаза и отвернулся.
Тянуть больше было нельзя.
Детектив не хотел видеть, когда Порча не найдя сопротивления из вне, убьёт своего носителя. С Дадзая и так хватило смертей тех, кто погиб из-за его просчетов и глупой веры в свою непобедимость.
От этих мыслей что-то внутри него кричало и разрывало душу на куски. Сердце болело, словно наконец ожило. И только голова все так же оставалась холодной, способной рассуждать и здраво принимать решения.
Дадзай прерывисто выдохнул, стараясь приступить эту боль и произнес:
— Кажется, я понял, почему ты перестал убивать, Одасаку. Теперь я тоже ощущаю эту боль, все эти чувства... Невыносимо прекрасное ощущение...
Дадзай сделал шаг в сторону могилы и ласково провел по ней ладонью, словно этим жестом ставя точку всей этой истории, всему происходящему, и этому миру, зашедшему в никуда.
— Мне пора, Одасаку.
Детектив стал неспеша спускаться по ступенькам к главной дорожке, ведущей в сторону выхода с кладбища.
***
На листке, все так же беззаботно покачивающемся на ветке, огнём в лучах заходящего солнца горели слова:
"На сторону добра никогда не переходил демон. Зло никогда не получало в свои руки непревзойденного гения. Хочу, чтобы жизнь этого мира вновь текла в привычном ему русле, как было до смерти Одасаку."
О. Дадзай.
***
Делай то, что должен.
