***
Там, посреди леса, недалеко от старой охотничьей будки, которой уже давно никто не пользуется, пролегает речка. Совсем небольшая, но её хватает на то, чтобы несколько подростков спокойно могли в ней поплавать. Совсем у края берега растёт большой малиновый куст, вокруг него летает множество пчёл, и Брендона это нервирует. Райан спокойно относится к пчёлам, словно заключив с ними договор: они не трогают его, а он — их. Под кустом — велосипеды небольшой горкой, как можно бережнее, чтобы не задеть ничего. Рядом лежит большое покрывало, которое принёс Джон, на нём большую часть времени лежит Спенсер (не на Джоне, на покрывале, хотя и на Джоне Спенсер любит полежать). Речка прохладная, не то, что озеро на окраине пригорода. — Я привёз тебе книгу, — говорит Брендон, когда они втроём выбираются из воды. Райан смотрит на него с лёгким удивлением, а Джон потягивается из стороны в сторону, заминаясь. Брендон достаёт книгу из корзины велосипеда и протягивает её Райану. Райан аккуратно рассматривает книгу, сначала изучая внешнее состояние, а потом уже смотря на название. — «Братья Карамазовы», — говорит он. — Спасибо, — щёки его немного розовеют, а на лице Райана расцветает самая красивая его улыбка. Каждая улыбка Райана — самая красивая. — Нашёл её и сразу подумал о тебе, надеюсь, ты такого ещё не читал, — Брендон говорит быстрее обычного, слегка перескакивая вперёд самого себя, слегка краснеет, но умело делает вид, словно ничего не происходит. — Ещё не читал, — эхом отзывается Райан. Брендон чувствует, что в его груди разлилось что-то тёплое, словно на сердце вылили миску горячей шоколадной глазури. Он улыбается. Они сидят в тени больших лиственных деревьев, Джон моет персики и виноград, Спенсер морщится от капель, которыми его обдаёт Райан, а Брендон смеётся в унисон с Райаном. Они много чего делают в унисон. Спенсер ругается под нос и включает музыку на телефоне. Брендон впивается зубами в персик, мысленно благодаря родителей Спенсера и их садоводческий талант. У него нешуточно разыгрался аппетит даже после тех сэндвичей с ветчиной, которые принёс Райан. Джон предлагает завалиться вечером к нему и посмотреть какой-нибудь фильм. — Я пас, — горько вздыхает Спенсер, — у меня сегодня занятие с новым репетитором. — Чувак, — глаза Райана округляются от удивления, — сейчас самый разгар лета, какие репетиторы? — Consumor aliis inserviendo, — произносит в ответ Спенсер с самым возвышенным видом. — Мама хочет, чтобы я знал латынь ещё до университета. — Чува-а-ак, — обречённо тянут они втроём, зная, что раз мама Спенсера что-то решила, то так и будет. — Как остальные? — спрашивает Джон. Брендон соглашается и Райан кивает одновременно с ним.***
Очевидно, в этот день они не собирались изменять своему обычному маршруту, поэтому скинув мусор в корзины велосипедов, они выехали обратно на тропу, разворачиваясь на юг. Теперь солнце обжигало, да так, что макушка у Брендона мгновенно нагрелась, а чёлка прилипла намертво ко лбу. Ветер поддувал им в спины, лишь слегка освобождая от жары. Джон, не прекращая ехать, нахлобучил на голову свою серую кепку, спрятав под ней большую часть волос. На Райане уже была его плетёная шляпа, купленная в Dollar Store, и Брендон немного расстроился. Ему нравилось смотреть на кудряшки Райана. В детстве, когда Джона ещё не было с ними, но был Брент, они так же брали велосипеды и уносились в даль, ближе к окраине пригорода, исследуя окружающую местность. Тогда Брендону часто попадало от родителей за долгие отлучки неизвестно куда. У них было своё «тайное место» — хижина, построенная из обломанных грозой и ураганами веток, совсем маленькая. Чем старше они становились, тем более хлипкой эта хижина становилась и им раз за разом приходилось её перестраивать. Конечно, хижина эта теперь большим спросом не пользовалась: чем старше они становились, тем реже им хотелось играть в догонялки или изображать из себя индейцев. Возможно, думал Брендон, это намёк. Не знаю, правда, на что. Райан, думал Брендон, наверняка знает. Райан не знал. Единственное о чём в тот момент думал Райан, то, как они поместятся в их хижине, и сохранилась ли хижина до сих пор. Райану было жарко, и ему действительно хотелось спрятаться в сени деревьев, спокойно вздохнуть, и начать читать книгу, принесённую Брендоном. Хижина всё ещё стояла на своём месте. Небольшой овраг, сплошь и рядом покрытый осинами и клёнами, свысока смотрящий на всю остальную землю. Это был их овраг, изученный вдоль и поперёк, с протоптанными дорожками, с их детскими опознавательными знаками, с их хижиной. Она была небольшая, полтора метра в высоту, почти столько же в диаметре, усыпанная ветками с пожухшими листьями, для создания камуфляжа, неаккуратно перевязанная бечёвкой, с давно прогнившими опорами, полуразвалившаяся от ветров и дождей, старая. Спенсер откидывает велосипед в сторону и подходит к хижине первый. — Мда, — говорит он, — crambe repetita. — Сколько ты ещё будешь продолжать выделываться тем, что знаешь какие-то фразочки на латыни? — закатывает глаза Брендон. Райан тихо фыркает, а Джон шлёт ему понимающую улыбку. Спенсер притворно надувает щёки. — Надо всё опять переделать, — говорит Райан. — В какой уже раз? — Вроде, — Брендон делает вид, словно действительно задумывается, — в тысяча второй. Райан улыбается. — А мне казалось, что тысяча третий, — сдерживает смех Джон. Они опять смеются, но смех длится всего несколько секунд, а затем они затихают. В молчании, они смотрят как полуразвалившиеся сухие листья шевелятся на ветках. Тогда, Спенсер начинает говорить. — Когда мы в последний раз были тут? В августе, да? — В июне. Прошлом, — отрицательно мотает головой Джон. Брендон помнит этот день совсем плохо: тогда они вроде так же выбрались перестроить хижину, но надолго не задержались, и разошлись к обеду. Раньше они проводили большую часть своего дня в этой хижине, задерживаясь до появления звёзд на небе, а потом уезжали со включенными фонарями на велосипедах. У них всегда было с собой много припасов, которые заменяли им завтрак, обед и ужин, так что им не приходилось прерывать никакую игру. Вспоминая это, Брендон почувствовал, как в его груди что-то горько-сладко сжимается, и сердце слегка покалывает от ностальгии. — Я имею в виду, — продолжает Спенсер, — мы приходим сюда редко. Очень редко. Так есть ли смысл вновь это перестраивать? Когда мы вернёмся сюда опять? Через год? Джон опять уезжает в колледж, Райан тоже, а мы с Брендоном выпускаемся в следующем году. То есть, я хочу сказать, у нас ведь будет заботы кое о чём, кроме этого. Брендон в недоумении посмотрел на Спенсера. — Ты предлагаешь... что? — Брен, подумай сам, — вздыхает он, — Райан и Джон уезжают через месяц. У меня эти тупые занятия по латыни. И в прошлом году, даже без всего этого, мы лишь один раз пришли сюда. У нас действительно не так много на это времени. Так есть ли смысл в перестройке этой хижины? — Ладно, ладно, — восклицает Ури, — мы не приходим сюда часто, окей, но мне одному кажется, но перестройка этого стала не то, чтобы обязанностью, но традицией? Да, окей, мы не тусим тут, но это как... как сраные пасхальные яйца! Всем плевать на тот факт, что они уже не носят религиозный характер, но они — символ пасхи и весны, находить эти яйца само по себе весело! Так же и с этой долбанной хижиной: она была для нас символом начала лета, каникул, да даже символом нашей, блять, дружбы! И ты серьёзно предлагаешь её просто так бросить? — Брендон, чувак, — говорит Джон, — остынь. Ты чересчур драматизируешь это. И я в какой-то степени согласен с Джоном. Я даже возможно не вернусь следующим летом, если найду хорошую подработку. Я бы очень хотел, но взрослая жизнь и все дела. Брендон неверяще уставился на Джона. Уолкер развёл руками. Брендон посмотрел на Райана. Райан задумчиво смотрел на хижину, кусая губу, не решаясь что-либо сказать. — Райан, — Росс обернулся на звучание своего имени. Он посмотрел на Брендона и тому показалось, что в его взгляде были нотки сожаления и чего-то ещё, но он не успел разглядеть — Райан отвернулся и вновь уставился на хижину. — Я согласен со Спенсером, — он почесал макушку, — мы уже не дети, и мы даже не помещаемся там полностью. — Вы, блять, серьёзно, — в ужасе прошептал Брендон. — Брен, — Райан обернул на него свой щенячий взгляд, — ну правда, подумай сам: эта хижина была построена нами семилетними, и прошло уже больше десяти лет. Чем она нам сейчас пригодится? — Прекрасно, — сквозь зубы прошептал Брендон, — именно это я и ожидал, когда ждал поддержки у лучшего друга. Его обуяла непонятная волна гнева неизвестно на что: то ли на друзей, то ли на хижину, то ли на самого себя. Он сжал руки в кулаки до побеления костяшек, когда в горле образовался непонятный комок, а в глазах защипало. Он действительно думал, словно Райан поддержит его, ведь эта хижина именно такая, как вещи, любимые Райаном: старая и наполненная историей. Сколько раз они сидели тут под дождём, пряча от него гитару, подаренную Райану отцом — единственный ценный его подарок? Ведь именно здесь Райан учился играть, здесь он читал им стихотворения, написанные им самим, здесь он становился тем самым таинственным Райаном Россом, непостижимым, здесь его взгляд, обычно затуманенный, становился таким ярким, что никакая звезда не могла с ним соревноваться. Он спустился с оврага, всё ещё сжимая руки в кулаках, подхватил велосипед, и решил уехать как можно дальше от этого тупого оврага, тупого Джона, идиота Спенсера, и предателя Росса. Он разогнался как можно быстрее, чтобы ветер в ушах перерывал крики зовущих его друзей.***
Брендон Брендон Брен Серьёзно, ты не можешь так долго дуться на это Я знаю, что ты видишь эти сообщения, не игнорируй меня Брендон Бойд Ури бойдбойдбойдбойдбойдбойд Брендон, ответь пожалуйста, я волнуюсь … Ладно, жди меня ближе к вечеру
Иди нахерИ не надейся
*** Райан действительно явился близко к вечеру, но не до, как обычно это бывает, а после ужина, который Брендон, всё ещё не отошедший от обеденных событий, пропустил. Итак, время было почти десять, когда в дверь Брендона тихо постучали. — Я вхожу. Брендон лежал в своей полузаправленной кровати, в той же сиреневой футболке, закрыв глаза (вдруг, Райан подумает, что он спит, и уйдёт?). Но Райан не ушёл. Его тихие шаги раздались в комнате, а затем по помещению разлился тёплый жёлтый свет напольной лампы Брендона. Он почувствовал, как кровать рядом с ним прогнулась, как пружины заскрипели, а Райан тяжело вздохнул. — Я правда хотел бы поддержать тебя, но Спенсер говорил дело. Мы не можем восстанавливать её всю жизнь. Когда-то нам придётся бросить её, потому что у нас будут другие дела, помимо этой хижины. И лучше сделать это сейчас, пока мы не превратились во взрослых мудаков. Считай, это ритуалом вхождения во взросление. — Взросление переоценено, — бурчит Брендон. Райан усмехается. — Но это очередной этап жизни и нельзя его пропускать. — Серьёзно? — наконец, Брендон поворачивается лицом к Райану. У того слишком мягкий взгляд, слишком понимающее выражение лица, и Ури от этого горько. — Ты правда хочешь стать грузным мужиком с кожаным портфелем, который носит боло, сдавливающее его шею. Ты правда так хочешь стать кем-то таким? Несомненно, роль учителя английской литературы тебе пойдёт, но, Райан, ты можешь быть больше, чем это. Твои стихотворения, твоя гитара, твой голос. Знаешь, где я тебя действительно вижу? — он подскакивает на кровать, придвигаясь ближе к Райану так, что может чувствовать его дыхание на своей коже, и шепчет ему в ухо, — Я вижу твоё лицо на плакате у каждой девчонки в этой стране, я слышу твой голос, раздающийся из каждого приёмника во всех машинах, я чувствую, как твои стихотворения отпечатываются на руках людей чернилами из тату-машинок. Неужели для этого так много нужно? Почему везде появляются сотни артистов, которые до своей славы пилили каверы на Ютубе. Почему они так могут, а ты нет? — Ты ведь понимаешь, что взросление — это не кожаный портфель, боло-галстук, и костюм не по размеру? — Райан тоже шепчет, и атмосфера в комнате тут же сменяется на нечто более приватное. — Звучу как какой-то зануда, но это правда. Мечтать удел не только детей, но осознавать, что мечты остаются мечтами — этап взросления. — Допустим, — пожимает плечами Брендон, — но именно такую судьбу ты себе выбираешь. И мне больно лишь от мысли о том, что ты станешь кем-то таким. Ты достоин большего. И если это твой путь к взрослению, лучше бы ты никогда на него не вставал. — Есть разница между тем, чего ты достоин, и что тебе по силам. Не каждому удаётся оставаться ребёнком в душе и спокойно существовать с тем миром, который был построен взрослыми. И если кто из нас двоих может этого достичь, то уж точно не я. Тишина нависла над ними. — Не обижайся на Спенсера. Даже если этой хижины не будет, это не значит, что мы распадёмся. Дружба — это нечто большее, чем сгнившие ветки деревьев.***
Солнце ещё не светило горячо, когда Брендон выкатывал из гаража велосипед. В велосипедной корзинке опять лежало два зелёных яблока, которые он сорвал с той же яблони, нависающей над тем же самым гаражом. Над газоном вновь шипели поливальные установки, на которые с до сих пор подозрительным видом птицы, не решающиеся подойти ближе, гравий всё так же хрустел под ногами, а прохладный воздух снова забирался под его красную футболку. — Я ушёл! — в очередной раз крикнул Брендон в сторону дома, всё ещё не особо надеясь, что его хоть кто-то услышит. Но его мать всё равно крикнула откуда-то из дома. Пешком пройдя по подъездной дорожке, он вышел на уже известную нам тихую трассу, пересел на велосипед, и поехал по пыльной дороге, всё так же не освежаемой поливальными машинами. Ветер опять мягко подгонял его в спину, его красная футболка развевалась на ветру сильнее по мере того, как он разгонялся, а подошва его новых кроссовок всё ещё была скользкая, потому иногда нога слетала с педали. Этот день не отличился никакими изменениями и в просёлочной дороге: она всё ещё была заполонена булыжниками разной величины, из-за которых Брендону опять пришлось снизить скорость. Вокруг шумели деревья, отбрасывая тени на всё, до чего смогут дотянуться, изредка пели утренние птицы, тут и там жужжали насекомые, но в этот раз Брендон не напевал себе под нос. С того самого момента, когда ушёл Райан, он лишь думал, поэтому не мог отвлекаться на бессмысленное пение, в котором, как бы это не было удивительно, не было никакого смысла. Именно таким задумчивым его и застал Райан. В этот раз Райан явно выспался, потому что его одежда была в полном порядке, а в глазах не было красных ниточек вен. Он приветственно махнул Брендону, сел на велосипед, и принялся уже ехать, как Брендон окликнул его. — Если ты не против, я бы хотел съездить опять на овраг. Райан посмотрел на него со всей серьёзностью, на которую только был способен, обдумал что-то в течении нескольких секунд, и согласно кивнул. В тот же момент Брендон перекинул ногу через седло велосипеда, крепко сжал руль, и поехал вперёд. Райану оставалось лишь следовать за ним. Его руки слегка вспотели, чёлка прилипла ко лбу, а футболка запросто прилипла бы к спине, если бы не раздувалась ветром. В этот день было действительно жарко. Осенью овраг покрывался ковром из красно-жёлтых листьев, на которых можно было запросто поскользнуться и кубарем прокатиться до самого низа, заодно сломав себе руку (как и сделал Джон). Зимой тут была превосходная гора из чистого и пушистого снега, идеального для спусков на обрывках от коробок, для снежных баталий, из которых Брендон всегда выходил победителем. Весной было много луж. Очень много луж, на которых всегда поскальзывался Спенсер, за грязь от которых их всех хорошенько отчитывали дома. Летом тут всё было заполнено густой растительностью, за которую было удобно прятаться и ждать пока тебя найдут. Порой, вот так прячась в тишине рощи, можно было ненароком заснуть. — Возможно, я действительно слишком драматизирую. Я всегда понимал, что эта странная летняя... нега... не продлится долго. И сейчас я словно просыпаюсь ото сна и с трудом осознаю, что есть реальность, а что существовало в рамках того сна. Словно всё то время, с нашего самого первого лета я спал, проводил года в блаженном неведении, а время за рамками моего сна текло и текло. Хуже только то, что во время этого сна я знал о том, что время идёт, но не обращал на это внимание. Даже не знаю, что это? Моя беспечность? Райан лежал на траве, подложив под голову свою плетёнку. С травинкой во рту и закрытыми глазами, он весь обратился в слух. — Я боюсь, но сам не понимаю чего. Этот страх не проявляется никак, кроме осознания: я боюсь. У меня не колотится сердце, мои ладони не потеют, кончики пальцев не леденеют, и ничего в груди не появляется. Возможно, я боюсь перемен, вперемешку со страхом измениться до неузнаваемости. Осознать, что мои мечты несбыточны, мои надежды — бессмысленно потраченное время, а сам я затерялся в облаках и не могу найти дорогу домой. Да и есть ли у меня этот дом? Он перевёл дыхание, стряхнул с бёдер раскрошенные травинки, и растёр руками лицо. Почему-то именно сейчас на него навалилась сонливость, но не такая, что бывает при отсутствии сна, а такая, что наступает при долгой монотонной работе, нехотя выполняемой. Сердце в груди потяжелело. — Я тоже боюсь, — говорит Райан, вытаскивая травинку изо рта. — Я имею ввиду, я боюсь не взросления, я боюсь не найти то, что уравновесит все главные аспекты в моей жизни. Учёба, универ, самостоятельный поиск денег, новые и старые знакомые, мой отец, вы. Меня будет раздирать на два города буквально через несколько недель, и я не знаю, как Джон выдерживает это. Что если я найду что-то такое в том месте, отчего я не захочу возвращаться? Не будет ли это обманкой, монстром, держащим в лапах заманчивый фонарь? Встанет ли дилемма? Я тоже боюсь, правда. Но, по крайней мере, я знаю, что не смотря на то, как долго я буду плутать в потёмках, я найду обратно дорогу. У меня есть мой путеводный огонёк, не похожий ни на что. У меня есть Спенсер и Джон. У меня есть ты. На лице Брендона расцвела горькая-сладкая улыбка, горькую часть которой Райану тут же захотелось смести нежным***
С того самого дня прошла половина недели. Солнце уже сходило на нет, когда Брендон выкатывал из гаража велосипед. В велосипедной корзинке лежало два спелых персика, которые он взял с кухни, на которую, в свою очередь, они попали с магазинного прилавка. Над газоном всё так же шипели поливальные установки, но птицы уже не смотрели на них с подозрением: они подлетали на своих маленьких крылышках, усаживались неподалёку, и клевали воду из небольших лужиц; гравий всё так же хрустел под ногами, а прохладный воздух опять забирался под его зелёную футболку. — Я ушёл! — крикнул Брендон в сторону дома, уже точно зная, что мать услышит его из дома и выкрикнет что-нибудь в ответ. Пешком пройдя по подъездной дорожке, он вышел на всё ту же тихую трассу, пересел на велосипед, и поехал по пыльной дороге, такой же сухой, как и раньше. Ветер вновь мягко подгонял его в спину, его зелёная футболка развевалась на ветру сильнее по мере того, как он разгонялся, но подошва его новых кроссовок уже не была такой скользкой, и его стопы крепко опирались на педали. Его летняя рутина продолжалась: он заезжал за Райаном, завтракал с ним чем-нибудь стащенным из дома, купался на речке с друзьями, обсуждал с ними всякую ерунду, вроде сериалов или хоккейных матчей, затем возвращался домой, помогал по дому, а потом возвращался в свою комнату и ждал прихода Райана: вместе они сидели либо в тишине, каждый занимаясь своим делом, либо тихо обсуждая возникающие на ходу вопросы. Но этот день продолжал отличаться от остальных всё сильнее. Брендон проехал уже примерно половину пути, когда навстречу ему вырулил Райан. Его Райан, который в такое время либо спал, либо только начинал просыпаться. Он остановился, передохнул, махнул Брендону, и со словами «ты должен это увидеть» развернулся в обратную сторону. Брендон пожал плечами и в смешанных чувствах поехал за Райаном.***
Когда-то давным-давно Брент принёс комикс, рассказывающий о мире без единого кусочка природы, поглощённому индустриализацией. Там люди научились жить в скафандрах и самостоятельно перерабатывать кислород. Брендона этот комикс изрядно впечатлил, и он решил, что во что бы то ни стало, каждое лето будет высаживать у себя во дворе по дереву. Первой он вырастил небольшую яблоньку. Этим летом он посадил осину, с надеждой, что та дорастёт ветвями до крыши дома, и он сможет в будущем укрываться за ними. Брендон знал, что индустриализация рано или поздно доберётся до всего. Их овраг превратился в абсолютно ровную поверхность, ограждённую пластиковыми конусами. Вокруг столпилась пятёрка людей и трактор, несколько грузовиков, и горы строительного материала. Брендон отчётливо почувствовал, как его сердце стучит один единственный раз, а затем замирает.***
— Это тоже часть взросления? — Возможно, это часть его. Та, в которой ты действительно осознаёшь, что не всё будет так, как ты хочешь, но в больших масштабах, чем в детстве. — И что делать дальше? Я думал, что вот оно — мой ключ к познанию себя, я был готов расстаться с ним, но в нужный момент вернуться, был готов назвать это место своим домом, но что теперь? Лишь это место дарило мне то самое умиротворение: те воспоминания из детства, где всё было хорошо. Знает ли Райан Мудрейший ответ на этот вопрос? Райан коротко улыбнулся детскому прозвищу. Так они называли друг друга в период, когда любили рассказы о королях и магах: король Брендон Великий, его маг Райан Мудрейший, придворный советник Спенсер Добрейший, и его личный оруженосец Брент Невозмутимый. — Разве у тебя действительно нет ничего, что напомнило бы тебе о нашем детстве? Ничего и... никого? Горько-сладкая улыбка. — Не всегда можно возвращаться к людям. Даже самая близкая дружба имеет свои границы, за которыми кроется нечто большее. Любовь. А любовь имеет искушение быть невзаимной. Так это или нет — трудно узнать. За действиями и словами идут последствия, это ведь такой же этап взросления, не так ли? И не будь это та самая вселенная, в которой они находились сейчас, Райану бы не хватило смелости ухватить соломинку, бросаемую ему. Он бы так и остался сидеть на кровати друга, томимый невысказанным желанием, бросая взгляды на лицо друга, бесконечно красивое в горящем закате, не почувствовал бы на своей щеке тёплое дыхание, на губах — сладость персика, в сердце — разгорающийся пожар. Но это была самая что ни на есть та вселенная, где горечь улыбки ушла, оставив сладкий привкус фрукта, разделяемый ими обоими, где дрожащие касания вызывали пожар, а слёзы падали на зелёную футболку. Это была вселенная, полная летних снов, страхов, перемен, путеводных огней, взрослеющих детей, полная кислых яблок, пчёл у малинового куста, старых велосипедов и книг, вселенная, полная смысла, совершенно его не имеющая. Это была вселенная, полная их любви. Это была их вселенная.