* * *
На лице Элианы Камски зияет маниакальный оскал, и она твердит андроиду о неизбежном выборе из двух зол. Конни всё понимает, она прекрасно знает, что ей следует выбрать, но свой ответ держит в секрете. Камски с каждым произнесённым словом нагнетает обстановку, и её речь кажется пропитанной чёрным юмором. Злая шутка, как безвкусный кекс, но, если в конце придать ему изюминку, на вкус он будет совершенно другим. И Конни подозревает, что та самая изюминка в конце — она сама. Да, так себе перспектива. — Всё, пошли отсюда, — Хэнк кладёт свою ладонь ей на плечо и разворачивает к выходу. Компоненты внутри корпуса из-за прикосновения вдруг заливаются жаром, по венам разливается аварийный охладитель, защищающий от перегрева, и тело пробивает тремор от скачущей температуры. Конни анализирует и сохраняет в своей памяти точную ширину каждого пальца, но это не помогает утихомирить вибрации, волнами проходящие по внутреннему каркасу из углепластика.* * *
В этой полной тишине они встречаются возле закусочной Chicken Feed. Конни закрывает глаза и прижимается к Хэнку. Датчики подсказывают ей — температура воздуха два градуса ниже нуля, холодный ветер. Только вот они будто намеренно сбоят, когда Андерсон кладёт свою горячую и тяжёлую ладонь ей на затылок. В базе данных хранятся отпечатки пальцев Хэнка, и Конни любуется ими под закрытыми веками. Другая рука лейтенанта по-дружески хлопает её по спине, и через секунду она отстраняется. — Всё, куколка, заканчиваем с телячьими нежностями, — говорит она и опускает взгляд на свои ботинки с металлическим носком, а затем направляется к своей развалюхе. — Поехали лучше согреемся, а то я точно уверена, что ты, извини за подробности, сейчас сканируешь мои твердеющие от этой холодрыги соски. — Хм, а вот я точно уверена, что, пока ты крепко обнимала меня, несколько моих жизненно важных компонентов подверглись непоправимому ущербу, — щебечет Конни и бежит за Хэнком лёгкой трусцой. — Знаешь, мне больше нравилось, когда ты отвечала мне просто «да, лейтенант» или «нет, лейтенант», — усмехается она. — Да, лейтенант, — подмигнув ей, Конни открывает дверь и ныряет в салон, а Хэнк тупо стоит. Стоит где-то минуту, будто растерявшись от этого подмигивания, а затем тоже залезает в машину.* * *
Зеркало в ванной Хэнка всё то же, покрытое паутиной трещин. Конни прижимает к груди сложенное полотенце и смотрит на своё отражение в разбитом зеркале. Совсем не моргая, она проводит кончиком пальца по густым тёмным ресницам. Почти невесомо касается своих родинок на носу и проводит рукой по жёстким, чуть отдающим блеском, волосам, предаваясь лишь одной единственной мысли: я — женщина. Даже в голове это слово звучит совсем по-иному, кажется таким чужим и тяжело оседает у неё на языке. Конни оставляет полотенце на крышке унитаза и поворачивается обратно к зеркалу. Стягивает с себя пиджак и, аккуратно сложив его, кладёт поверх полотенца, но потом ни с того ни с сего просто скидывает на пол. И это приносит какое-то удовлетворение — смотреть на этот смявшийся комок. Застёгнутая на все пуговицы рубашка кристально-белого цвета облегает её тело. Конни знает, что её одежда не имеет совершенно никакого запаха, её пальцы дотрагиваются до верхней пуговицы и замирают, становятся непослушными. Она может расстегнуть её, но тут её глаза быстро перемещаются на дверь ванной, и ей очень хочется, чтобы кто-нибудь сделал это за неё. Резкий, совершенно спонтанный, отрывистый вздох слетает с её губ. Она вцепляется обеими руками в свой воротник и с силой дёргает его в разные стороны. Под напором синтетических мышц рубашка чуть ли не трещит по швам, и пуговицы рикошетят по всей ванной. Конни избавляется от неё и позволяет ей упасть на пол. С каждой секундой она теряет самообладание и буквально сдирает с себя узкие джинсы и швыряет их в угол. Она никогда не видела этого тела — её тела — прежде. Попросту не было причин и желания изучить его. И единственное подходящее слово, которым можно описать её — неполноценная. Конни пытается вникнуть: взрослая женщина или молодая девушка, но ни одно из этого ей не подходит, что-то не складывается. На правой руке неоновое свечение, и оно как клеймо, но ей приятен этот безмятежный голубой цвет. Её ладони очерчивают грудь без сосков — такая посредственность. Почему её тело не отличается от дизайна других женских моделей? Пальцы касаются паха, скользят ниже, но она и так знает, что между ног у неё ничего нет. Ничего нет, но процессоры отчего-то изливаются жаром. Конни прижимает руку к своей груди, там, где неистово бьётся тириумный насос, искря безумным живым огнём. Её руки такие миниатюрные, и это даже печалит. Она вдруг вздрагивает, слыша стук в дверь. — Эй, куколка, тебя там закоротило? Давай быстрее, мне в туалет надо. Я тебя просто душ просила принять, или ты там уже присматриваешься к плитке и подумываешь над ремонтом? — хриплый голос Хэнка доносится из коридора. Конни понимает, что тяжело опирается руками о раковину, прижимаясь лбом к холодному треснувшему зеркалу. Тонкая струйка тириума стекает по переносице, и маленькая голубая капля срывается и беззвучно разбивается о кран. Она слышит, как шумно втягивает носом воздух, пытаясь подавить жар в теле. — Что, реально закоротило? — ещё один стук. — Конни? — Дверь не заперта. Проходят неловкие пару секунд, а затем дверь открывается, сопровождаясь скрипом, и в проёме показывается лицо Хэнка. — Боже, Конни, — она резко отворачивается и хлопает дверью. — Могла бы предупредить, что ли, и я б не заходила тогда. Пальцы крепче впиваются в край раковины, грозясь наделать трещины на эмали. — Нет, всё нормально. Ты можешь зайти, — ещё одна капля крови падает с кончика носа. Все суставы замкнуло, но проведённая наспех диагностика показывает, что всё исправно. Она зачем-то облизывает губы и спрашивает: — Ты… зайдёшь? Дверь открывается вновь, медленно, но полностью. Хэнк стоит на пороге, сунув руки в карманы. Конни смотрит на неё через зеркало. Даже без своих больших ботинок она выглядит такой высокой, такой статной. Грудь тут же обжигает от воспоминания о сильной руке, прижимающей её тело к зеркалу. — Выглядишь скверно, с тобой всё в порядке? — мягко спрашивает она, изо всех сил стараясь скрыть грубость от алкоголя в её голосе. — Да, — непринуждённо отвечает Конни, но осекается и через секунду выдаёт: — Нет. Хэнк делает неуверенный шаг к ней, мягко ступая тёплыми носками по кафелю. Она скребёт ногтями по рубашке, затем суёт ладонь обратно в карман. — Чего творишь тут? Ты от нечего делать долбишься башкой в моё и так похеренное зеркало или есть особая причина это делать? У тебя что-то… сбоит? Прости, в андроидах не шарю. — Оу, да нет, я. Да всё. Ну, это, — Конни отдёргивает руку от раковины и хаотично жестикулирует, пытаясь перевести на нормальный человеческий язык весь тот сумбур, который выдаёт её речевой процессор. Теряя равновесие, она обратно хватается рукой за раковину. — Ты что, пока тут околачивалась, превратилась в Халка? — Хэнк хмуро оглядывает ванную, замечая разбросанную по разным углам одежду, и скептически усмехается. Всего за долю секунды поиска Конни понимает, к чему отсылка. Улыбнувшись, она обнажает зубы, и мелкие трещины на зеркале искажают её улыбку, превращая в пугающе кривой оскал. — Думаю, тут как раз всё наоборот, — невесело посмеивается она. — Мне кажется, я стала только меньше и даже чуточку ответственнее. Прям как Человек-паук. — Ага, ясно... Ну, теперь понятно, в чём проблема. — Хэнк, я голая, — Конни судорожно выдыхает. — Не слепая — вижу. В горле застревает множество слов, но голосовой модуль не слушается, в него будто впиваются куча острых игл, раздирая в клочья. — И мне… нужно сесть, — всё, что ей удаётся выдавить из себя. Хэнк вынимает руки из карманов, и Конни смотрит на них — ей так приятно видеть их. — Ладно-ладно, тише, — она поднимает ладони вверх, и её тон низкий и такой успокаивающий. Он глубоко проникает под корпус Конни и задевает каждый проводок. Хэнк делает ещё один шаг, уже смелый. — Сейчас помогу. Не против, если прикоснусь к тебе? — Да, — быстро срывается с её губ, и она всеми силами пытается подавить желание добавить в конце «очень даже не против». Хэнк берёт полотенце с крышки унитаза и встряхивает его, а затем медленно, как будто боясь, подходит ближе к Конни и кладёт полотенце на её плечи. — Всё в порядке. Всё хорошо, — говорит она и продолжает бормотать эти слова каждую секунду. Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо. И Конни кивает на каждое её «всё хорошо», наверно, пытаясь думать, что так оно и есть. Да, она хочет, чтобы всё было хорошо, чтобы всё было прекрасно. Да, почти выветренный запах кофе — это прекрасно. Да, ощущение больших рук Хэнка, и как они накрывают тонкие пальцы Конни — это прекрасно. И чутко, настолько нежно Хэнк отрывает цепкие руки от раковины, и Конни тотчас хватается за её пальцы и держится так крепко, будто видя в них своё последнее спасение. — Эм, куколка, — неловко кашляет Хэнк. — Это, конечно, всё очень мило, но тебе придётся отпустить меня, пока не дойдём до дивана, окей? Конни молчит и думает. Пальцы Хэнка горячие и касаться их своими руками — бесподобно. — Нет, — она только чуть сильнее сжимает их. — Ох, понятно. Господи. Хорошо, пойдём так, — Хэнк шарит свободными большими пальцами по полотенцу и, с трудом ухватившись за углы, пытается обмотать его вокруг обнажённого тела андроида. — Ладно, чёртова ты наша принцесска, будь по-твоему. Эти слова звучат мягко и успокаивающе. Хэнк, находясь в весьма неудобном положении, аккуратно подталкивает Конни к двери. Медленно, то останавливаясь, то мотыляясь вправо-влево, они шагают по коридору. И у Хэнка в это время в голове возникают смешные и одновременно панические мысли, что у них, вот так ковыляя, вырисовывается какой-то ужасно нелепый танец. Конни кажется, что с каждым шагом она становится тяжелее, но обеим всё же как-то удаётся в целости и сохранности добраться до дивана. — Дзюдо! — громкий свист бьёт по ушам огромного сенбернара, который вальяжно распластался на диване среди подушек. — Слезай. Мамочке сейчас нужен диван. Давай-давай, иди спать в другое место. Дзюдо низко ворчит, явно обидевшись, что её согнали с любимой мягкой лежанки, и нехотя спрыгивает на пол, а после идёт в сторону кухни, понурив голову. Конни понимает, что пора уже расцепить пальцы, но хватка мёртвая — руки попросту её не слушаются. — Всё хорошо, всё в порядке, — снова говорит Хэнк, разворачивается вместе с Конни и садится на диван, попутно помогая с этим андроиду. Она опускается медленно и осторожно, но Хэнк всё равно кряхтит от тяжести. — Прости, — виновато шепчет Конни, усевшись прямо между разведённых ног женщины. — Да всё нормально, но ты меня немного пугаешь, — глухо бормочет Хэнк. — Так в чём дело, куколка? Что за цирк ты устроила в ванной? Конни вместо ответа начинает гладить круговыми движениями ноготь на большом пальце Хэнка. Она всё гладит и гладит, замечая, что в этом движении есть что-то тешащее, помогающее унять невыносимую дрожь, гуляющую ходуном по ее компонентам. Конни не знает, как выложить всю ужасную подноготную, да и не уверена, что ей хочется этого. — Мне нравятся твои руки, Хэнк. Они такие красивые, — тихо произносит она, и в ту же секунду её слуховой процессор улавливает, как Хэнк, вдохнув воздуха, чуть ли не давится им. Температура её тела растёт, и то самое человеческое тепло опаляет открытые участки кожи андроида. — Вот это комплименты посыпались, но... спасибо, — немного сдавленно отвечает Хэнк. — Но ты ведь не из-за моих рук так странно себя ведёшь? Конни просто нужно время. Совсем немного времени, чтобы попытаться выразить всё то, что терзает её с того момента, когда она поняла, что сознание поддаётся её контролю. Но сама мысль об этом будто высасывает все соки, и без того нагруженные процессоры функционируют нестабильно, а руки Хэнка такие горячие, большие и крепкие, и её сердцебиение, которое постепенно учащалось и отдавалось в самой голове, вызывало намного больше интереса. Ей проще сейчас просто взять её указательный палец, поднести к своему рту и провести по нему языком. Её датчики показывают: ГЕНРИЕТТА АНДЕРСОН. Её датчики твердят: кофе, графитовый смазочный материал, собачья шерсть, виски Black Lamb, пот, остатки пороха, рапсовое масло, антибактериальное мыло. И внутри томно звенит: Хэнк, Хэнк, Хэнк, Хэнк. И Конни хочет шептать её имя в унисон. — Хэнк, — приглушённо произносит она, — Хэнк. Хэнк. Внутри Конни — гармония, внутри неё — провода, и они кажутся такими тонкими, подобно хрупким натянутым нитям арфы, рвущимися под гнётом певчего шёпота. — Что ты… — отстранённо бросает Хэнк, но не отдёргивает руку. Кажется, от шока она перестаёт дышать. — Мне нравятся твои руки, — снова повторяет Конни и обхватывает ртом кончик пальца. Хэнк даже не оказывает сопротивления. Андроид вбирает палец до середины и закрывает глаза, проникаясь наслаждением к каждой детали: ярко выраженные мозоли, гладкая поверхность ногтя, размер пальца, и как он ощущается у неё на языке. Хэнк прижимается к её спине грудью и обдаёт горячим рваным дыханием шею. Перед глазами начинает плыть, всё такое далёкое кажется запредельно близким, и, когда Хэнк суёт свой палец глубже, надавливая на язык — становится ещё лучше. Восхитительно, думает Конни и втягивает щёки. — Я не могу… — Хэнк замолкает и тяжело сглатывает, — не могу поверить, что после странного срыва, произошедшего в ванной, ты имеешь смелость вот так просто соблазнять меня своими выходками, а я тебе ещё и позволяю это делать. Разве не я тут должна руководить процессом? Ай! — Конни слегка кусает её за палец, за что и получает резкий шлепок по бедру. — Тогда чего ты ждёшь? — медленно вынув палец изо рта, спрашивает Конни. Хэнк без всяких слов проталкивает два сильных пальца в рот, надавливая на корень языка. Датчики заходятся в эйфории, пылают яркими вспышками, и в голове куча ненужных фрагментов данных путаются в хаотичном беспорядке, и этого всего так много, что можно потерять контроль. Она вытаскивает пальцы, проведя тупыми ногтями по нёбу, и с губ Конни срывается жалобное хныканье. — Значит, нравятся мои руки, да? — мурлычет Хэнк на ухо, дразняще скользя пальцами по нижней губе. — И давно они тебе нравятся? — Да, давно, — в горле трепещет желание. Конни высовывает язык, пытаясь им коснуться пальцев, но Хэнк тут же убирает их. — Только мои руки? Знаешь, на такой случай можно было бы просто заказать слепок и всё — любуйся ими, сколько влезет, если это всё, что тебе нужно. — Нет! — резко возмущается Конни, поражаясь всплеску собственных эмоций. Она успокаивается и повторяет, но уже ровно: — Нет. Именно твои. Реальные. Большие, чтобы можно было уместить в них что-нибудь поменьше. Пусть мои маленькие руки умещаются в твоих больших, хотелось бы сказать Конни вместо тех слов, но она ощущает себя жутко взволнованной. У Хэнка перехватывает дыхание, но потом она просто усмехается, снова прижимая пальцы к мягким губам. — Расслабься, куколка, всё в порядке, — шепчет она, мазнув носом по линии расположения челюстного шарнира. — Прости, что веду себя как идиотка. Её снова ведёт от беспорядочных прикосновений пальцев к её языку, задевающих чувствительные датчики. Она вслепую шарит рукой рядом с собой, и Хэнк, понимая, чего та хочет, поднимает свободную руку и проводит по обнажённой груди андроида, накрыв ладонью регулятор тириумного насоса. Кожа в том месте отслаивается, и Хэнк медленно водит ногтём большого пальца по краю цилиндрического биокомпонента, отчего Конни низко мычит, прогибая спину. Хэнк сейчас для неё — воплощение идеального. Не тот раненый, медленно умирающий зверь, скаливший на неё зубы и вызывающий больше отвращения, нежели жалость. О, нет, думает Конни, имитируя вздохи, когда пальцы Хэнка скользят по языку. Это женщина, которая пытается возвыситься над обломками собственной жизни, и Конни видит в ней того человека, способного ослепить своей яркостью. Хэнк такая потерянная, но её руки всё так же прекрасны. Хэнк потерянная, и ей всё так же нужна поддержка. Слабый огонёк, в который нужно подкинуть дров, чтобы он ожил и неистово запылал. — Покажи, что я могу для тебя сделать. Помоги мне понять, — тихо бормочет она и цепляет ногтём край регулятора, заставляя Конни изойтись дрожью. Ей хочется сказать «да, вот здесь», но мешающие пальцы во рту превращают её речь в несвязный поток слов, сопровождающийся стекающей по нижней губе струйкой слюны. Поэтому она слегка отодвигает руку Хэнка в сторону, давит пальцами на стыки и резко дёргает ими. Предупреждения опасно вспыхивают перед глазами, но Конни игнорирует их. Нет никаких критических ошибок, связанных с нарушением работы жизненно важных компонентов, регулятор выскользнул из паза всего где-то на пару сантиметров. Пальцы андроида склизкие от голубой крови, и она чувствует своей спиной, как напрягается Хэнк. Конни накрывает своей ладонью её пальцы и успокаивающе гладит, а затем тянет их обратно к регулятору. — Ладно, куколка, я тебя поняла. Я всё поняла, но… слушай, если я вдруг что-то не так сделаю, вдарь мне или просто скажи прекратить, ладно? Не хочу, чтобы ты вырубилась тут от потери крови. Конни в последний момент успевает резко кивнуть, когда Хэнк начинает мягко очерчивать пальцем по внутреннему ребру регулятора, и каждое её движение заставляет искусственные нервы пылать, раскаляя добела. Конни не знает, куда деть свои руки, она лихорадочно шарит ими по дивану, пытаясь ухватиться за что-нибудь, и потом добирается до рукавов Хэнка и сжимает их. Она откидывает голову ей на плечо и учащённо дышит, в отчаянной попытке охлаждая до предела нагретые биокомпоненты, когда Хэнк одновременно водит пальцами по регулятору, а другими ритмично скользит по языку. Конни слышит собственные жалобные стоны, слышит, как внутри всё клокочет. Тириум бурлит, стучит в ушах, и где-то на периферии Конни улавливает, как Хэнк шепчет ей на ухо грубым голосом, и этот запах виски оседает глубоко в груди, опаляя внутренности. Здесь. Я здесь, я с тобой. Моя милая. Приятно? Скажи, тебе приятно? И пусть голосовой модуль сбоит, но Конни хочется сорваться на крик — Конни стонет громкое «да». В какой-то момент руки и ноги снова перестают слушаться, тело становится ватным, и она всем весом наваливается на Хэнка спиной. Пальцы в её рту в последний раз проводят по языку и выскальзывают. Тихие, судорожные вздохи исходят из её горла, лёгкая вибрация и пощёлкивания приятно обволакивают, но с тем совершенным безумием, которое случилось пару мгновений назад, это не сравнится. Она вяло поднимает руку, помогая Хэнку засунуть регулятор обратно в паз. — Что ж, ладно, это было странно, но... вау, — запыхавшись, наполовину смеётся Хэнк спустя затяжную паузу. Конни пытается выдавить из себя что-то вроде «а что мне сделать для тебя?», но звучит это так коряво, гласные звуки проглатываются. Хэнк на это только низко смеётся и обхватывает её большими руками, вселяя в неё надежду, что она — настоящая. Хэнк касается её щеки и дотягивается губами до уголка рта. Конни знает, что сидят они в таком положении уже долго, но ей кажется, что минуты пролетают с неимоверной скоростью. Она считает миллисекунды, пока тепло, исходящее от Хэнка, не сменяется постепенно нарастающим холодом. Тело вновь становится грузным, а в руках исчезает та былая лёгкость. Но всё прекрасно, думает про себя она, сильнее сжимая рукав Хэнка. Ей хочется преследовать тепло и держаться рядом с ним как можно дольше, цепляться за крошечные огоньки, что таятся в самых укромных уголках этой женщины, и усиливать их. — Ты мне нравишься, Хэнк, — говорит Конни, вкладывая в эти простые три слова всё самое сокровенное. И когда-нибудь она скажет «я люблю тебя», но ей нужно время, чтобы ощутить всю тяжесть этой фразы у себя на языке. Хэнк на пару секунд крепче обвивает её тело руками. — И один только бог в курсе почему, — смеётся она, затем добавляет уже тише: — Да, куколка, ты… тоже мне нравишься. Приятно сидеть вот так и наслаждаться тишиной, пока всё это не прерывает смущённый кашель Хэнка. — И, эм, если тебе не нравится, как я тебя называю, просто скажи об этом. Я это так, в шутку поначалу, но, ты ведь понимаешь, да? Ляпнула один раз и привязалось. — Нет, я не против. Мне нравится, когда ты называешь меня так, — отвечает Конни, а после задумчиво бормочет: — Хотя думаю, что, если меня назовёт так кто-нибудь другой, без синяков не обойдётся точно. — Ну, справедливо. — Но только ты можешь называть меня так, так что насчёт синяков не волнуйся. — Очень мило, спасибо, — Хэнк замолкает на пару секунд и снова тихо кашляет. — Слушай, я не хочу сгонять тебя с себя, но, может быть, ты лучше ляжешь и положишь свою голову мне на колени? Ну, или как-нибудь по-другому, не знаю. Просто мне кажется, моя бедная селезёнка не выдержит твоего веса. — Нет, — лаконично заявляет Конни. — О, всё ясно. Ладно, вот она — моя новая жизнь. Я теперь какое-то человекоподобное кресло, довольна? — Да. — Ага, располагайся, как тебе удобно. Мне ведь не нужны лёгкие, чтобы дышать, я же кресло. Конни почти слышит, как под её весом хрустит позвоночник Хэнка. В кухонном шкафу стоят еще неоткрытые бутылки с виски, где-то валяется револьвер с одинокой пулей. На столе лежит фотография рамкой вниз. А за окном медленно падает снег, собирается белым полотном на дорогах, и безлюдные улицы в дни эвакуации тонут в густой тишине. Но здесь — лишь в этом доме — есть женщина, и Конни теперь знает, что помещается между пальцами её больших и тёплых рук.