Упавшая комета

- Как давно ты не спал? - вдруг спросил Кобзарь, вручая собеседнику выигрыш. - Порядка трёх дней, - растерялся Теодор. - Подряд. Музыкант скрестил руки на груди и недовольно поцокал языком. - Кажется, я тебя очень и очень утомил. - Нет, что ты. Я совсем не чувствую усталости. Смерть вдруг распахнула глаза в немом: "Меня осенило!" - Ты же теперь не имеешь физических потребностей, точно! - воскликнул Кобзарь, вздымая указательный палец вверх. - Совсем как ты? - Как я, - кивнул Кобзарь. Теодор хотел было начать внутренний монолог, рассуждая о новых возможностях, но музыкант его перебил: - Куда отправимся дальше? Ливиану застыл на месте как вкопанный и выпалил первое, что увидел неподалёку: - Колесо обозрения? - Ой, а разве здесь есть колесо? - Кобзарь непоседливо закрутил головой, осматривая окрестности. - Кажется, я видел его и раньше на некоторых праздниках, - ответил Тео. - Оно разбирается, да и в целом небольшое. - Но, готов поспорить, вид с него открывается неплохой. - завершил волшебник, уже отправившийся в сторону сооружения. Теодору ничего не оставалось, кроме как отправиться за ним, волоча потрёпанного медведя за собой по каменной плитке. Купили билеты, уселись в одну из шатких кабинок. Послышался резкий и неприятный скрежет старого металла, - и правда, некоторые части аттракциона наполовину разъело ржавчиной, - и колесо медленно закрутилось. Теодор чувствовал себя донельзя глупо. Он что, маленький ребёнок? Едет на колесе обозрения в обнимку с большим плюшевым медведем. Подумать только, какой позор... Ливиану ощутил тёплое прикосновение к собственной ладони. Вопросительно приподнял одну бровь и глянул на Кобзаря, сидящего напротив. Он улыбнулся и ткнул пальцем в закат, вид на который открылся с верхней точки колеса. А они сейчас ненадолго остановились именно в этой точке. "Подумать только, - умехнулся про себя музыкант. - Как красиво!" И встретился взглядом с Теодором, внимательно изучающим его лицо. Глаза цвета яркого солнца как-то щепетильно поблёскивали, шрам, залитый лучами светила, слегка подёргивался вместе с острой скулой, о которую, казалось, можно было порезаться. - Замечательный, - одними губами прошептал Кобзарь. - А? - не понял Тео. - Вид, - поправился собеседник. С таким же мучительно громким скрипом кабинка спустилась вниз и выпустила парней из своих владений. - Хочешь ещё прогуляться? - округлил глаза музыкант. - Если честно, - не стал кривить душой Теодор. - Не горю желанием. - Ой, ну если так, то... - он спрятал взгляд разноцветных глаз. - Могу я тебя проводить? - Да, почему ты спрашиваешь? Кобзарь и сам не понимал. Дорога к кладбищу прошла совершенно незаметно. Обсуждали музыку и фильмы. - Никогда не ходил в кино, - покачал головой Ливиану. - Ты многое теряешь. А также наблюдали за тем, как колосья травы трепещут на ветру, шелестят и переливаются волнами и разными оттенками зелёного. Наконец перед ними предстала низенькая калитка, кованая чугуном. Теодор по-хозяйски открыл её и обвёл взглядом знакомый пейзаж кладбища: везде шебуршились, суетились морои, бегали непоседливые перекидыши. Нежители были в главных ролях собственных историй, и Кобзарь невольно ухмыльнулся, наблюдая за их вольным существованием. Как никак, именно он, музыкант, подарил им вторую жизнь. И совсем не жалел об этом своём решении. Кобзарь галантно снял шляпу, завидев знакомые лица: - Вечер добрый! - Доброе утро, - отозвался нестройный хор. Гостя, как обычно, встретили по всем правилам. Призраки обсуждали с ним последние новости загробного мира, вежливо интересовались событиями прошедшего Макабра, стараясь не выходить за рамки приличия. Тот смущённо отнекивался и показывал на запястье, будто там, по его мнению, были часы, мол: "Извините, я спешу". Теодору и его спутнику удалось прошмыгнуть сквозь плотную толпу, удалившись за заднюю стену домика смотрителя. По словам первого, там должен был находиться чёрных ход, - так, на всякий случай. Однако там же, за домиком, где они скрылись от чужих взглядов и громких шепотков, произошло непоправимое. Никто не успел понять, как же именно это случилось. Кобзарь, поддавшись сильным чувствам, окатившим его, словно холодной водой, прижал Ливиану к стене. Сердце пропустило удар. Теодор громко сглотнул. - Что такое? - Знаешь, я скажу тебе, что меня волнует, - взгляд музыканта метался из стороны в сторону, не зная, на чём сфокусироваться. Он поднёс руку к лицу собеседника, но, опомнившись, резко одёрнул. - Теодор. - Что? - Теодор, ты мне нравишься. Я думаю, ты мне по-настоящему нравишься. Искренне. Ливиану ясно, как солнечный день, ощутил, словно падает в пропасть. - Извини, кажется, я не расслышал, - его губы дрожали. - Не мог бы ты повторить? - А? - Кобзарь растерялся. Каждое слово обрывалось учащённым дыханием, давалось с большим трудом. - Я тебя люблю. Разве не понятно? Теодор молчал. - Ты не обязан принимать мои чувства, - Смерть печально усмехнулась. - Мне просто нужно было тебе сказа— Он не успел договорить. Ливиану и сам не понял, как до этого дошёл. Он, дав волю нахлынувшим эмоциям и отключив голос рассудка, схватил ладонью Кобзаря за щёки и притянул к себе в один миг. За секунду до неисправимого музыкант издал удивлённый вздох, и вовремя - при других обстоятельствах воздуха для длительного поцелуя могло и не хватить. Ноги Тео подкосились, стали ватными. Он с содроганием сердца чувствовал горячее и прерывистое чужое дыхание на своём худом лице и, кажется, даже получал от этого удовольствие. Как бы Кобзарь ни готовился к столь важному моменту, он из последних сил ещё слабо брыкался, не даваясь так легко, как в тайне хотелось бы. Их губы соприкоснулись. Как это было желанно! Никто из парней до сих пор не признавал своей любви, но слова, сказанные Смертью, смогли растопить оба сердца: повидавшее виды и новоприобретённое. Холодные пальцы Теодора соприкоснулись с горячими - спутника, образуя сложное переплетение. Они жадно изучали просторы знакомых, но неприкосновенных ранее, лиц друг друга. Кобзарь не мог передать свои эмоции словами. Казалось, он обмяк и растворился в воздухе, прикрыв веки и позволяя Теодору делать всё, что только вздумается. Наконец, порывисто выдохнув, Ливиану отстранился от музыканта и тут же встретился с ним взглядом. Бледный и одновременно красный, запыхавшийся Кобзарь ошарашенно молчал и дрожал всем хрупким существом. Теодор, ни слова не говоря, обнял его, прижав головой к своей груди. Спутник вдыхал ароматы чёрного, как ночь, плаща и грелся о раскалённое от обилия эмоций тело парня. - Я совсем не понимаю, что такое любовь, - признался Теодор. - Но определённо могу сказать, что никогда не испытывал ничего подобного. - Вот и я... тоже, - Кобзарь прикрыл фарфорово-белые веки, обняв Теодора за шею. - Ты утомился. - Да, я очень и очень устал. - Пожалуй, ты можешь переночевать у меня. В груди волнительно-радостно ёкнуло.