я в своём познании настолько преисполнился-

колёсико зажигалки прокручивается пусто несколько раз, прежде чем высечь пламя. от сигареты в этот раз особенно много дыма – или хеджу уже просто насквозь прокурила балкон? вторая пачка за вечер едва ли способствует хорошей циркуляции воздуха, стоит признать. из квартиры доносится приглушённый хлопок, и сон выдыхает сквозь зубы, медленно, прокатывает вязкий дым по чувствительному нёбу. чэвон такая милая, всегда заботится, таскает ей еду и какие-то диски с фильмами из проката напротив. приятно, хоть и бессмысленно. хеджу, вообще-то, знает, что чэвон – не добрый самаритянин и не дева мария. хеджу, вообще-то, знает, что чэвон приходит по одной единственной причине. но из раза в раз эгоистично удивляется и разводит руками, притворяется, что ничего она не понимает. да уж, конечно. как ей не понять – на неё из зеркала каждое утро смотрят точно такие же глаза, какие сейчас у пак, стягивающей куртку на пороге. глупо это всё и жестоко, но что поделать. хеджу, может, действительно глупая. или жестокая, с привкусом мазохизма и саморазрушения. сигарета дотлевает до фильтра, обжигает пальцы кусачим огнём и кашляет дымом. рука раздражённо трясётся и выкидывает окурок с балкона – в темноту. хеджу отстранённо наблюдает за растворяющимся между бордюрами и асфальтом огоньком и хмыкает. «внутри меня так много дерьма, а никотина всё же больше». ручка балконной двери дёргается несмело, пропуская чэвон на прокуренную каменную кладку. пак неосознанно морщится, но дыхание не задерживает – бывает здесь слишком часто, чтобы действительно обращать внимание на запах. – снова тут? хеджу смотрит на плоскую и уродливую луну и позвонками ощущает чужое разочарование. впрочем, пак не привыкать, верно? – как и всегда. чэвон не спрашивает, почему. не имеет смысла – причина всегда одинаковая, а хеджу всегда молчаливая. пак облокачивается на облезлые перила рядом и встряхивает головой. ночной ветер перебирает выкрашенные волосы, влажно целует под ухом и в затылок. пальцы дрожат, чэвон всегда мёрзнет, когда приходит. не потому, что каждый раз стоит с сон на балконе несколько часов, пока на верхушки многоэтажек не проливаются первые горчично-жёлтые лучи. не потому, что всегда забывает одеться теплее и замотать шею шарфом. потому, что хеджу стоит рядом. и никогда не смотрит на чэвон. эти ночные часы для пак – самые ненавистные и самые любимые мгновения дня. она и приходит из раза в раз только поэтому. хеджу здесь не одна мазохистка со склонностью к саморазрушению. тишина забирается на балкон вместе с пробирающим ветром и скрипом колёс последнего трамвая. чэвон жмурится по-детски, растирает глаза руками и облизывает губы. на языке ядовитая горечь законсервированной обиды и вязкое чувство несправедливости. стандартный коктейль стекает по пищеводу с маслянистой слюной, словно нефтью глотку обмазывает. чэвон зло прокусывает губу – добавляет соли в получившееся пойло – и протягивает хеджу ладонь. – дай одну. сон впервые удивляется в её присутствии, впервые отрывает взгляд от мазутного неба и вцепляется больными зрачками в лицо пак. вскидывает брови еле заметно и улыбается – тоже зло, надрывно. – ну, держи, – протягивает последнюю сигарету из пачки и щёлкает зажигалкой. губы у чэвон дрожат, но она кусает зубами кончик сигареты и делает вдох. в желудок резко ухает сердце вместе с лёгкими и всем остальным содержимым тела, но пак только удовлетворённо прикрывает глаза и выдыхает. смотрит внимательно в чёрную душу хеджу и делает ещё одну затяжку. никотиновый дым всё равно вкуснее горькой настойки бесполезных эмоций. – нравится? – хеджу спрашивает серьёзно, заинтересованно, чуть склонив голову набок. чэвон сплёвывает на каменный пол со злостью и шипит сквозь зубы: – безумно. хеджу кивает безразлично и снова отворачивается. делать вид, что ты не умеешь видеть глубже сказанных вслух слов, очень просто. сон и не пытается казаться сложной, никогда не пыталась. в конце концов, не её вина, что пак полезла туда, куда не стоило, и запачкала свою белоснежную юбку. сигарета падает на пол словно в замедленной съёмке, расчерчивая камень искрами. балконная дверь свистит жалобно, прежде чем надрывно задребезжать стеклом. хеджу отсутствующим взглядом наблюдает за звёздами на небе и думает: глупые. чэвон тоже – глупая. потому что всё равно придёт завтра и всё будет по новой. колёсико зажигалки прокручивается пусто несколько раз. в пачке закончились сигареты.

☆ ° `

пак приносит двухкнопочный винстон следующим вечером. у неё по мягким щекам размазаны блёстки, а губы сверкают персиковым тинтом. «целоваться удобно», – отстранённо замечает хеджу. в этот раз пак сидит в комнате, смотрит какую-то дораму по сетевому. хеджу докуривает пачку в одиночестве. экран телефона бесконечно рябит обилием уведомлений из инстаграма, мессенджеров и твиттера. сон беспокойно прикрывает глаза – у суён улыбка словно приклеенная сахарной ватой к губам. а может, это клубничная помада джиу постаралась, хеджу не знает. она вообще много чего не знает – или не хочет знать. у суён с джиу слишком приторное счастье, чтобы трогать его руками хеджу. сразу ведь останутся чернильные пятна и никотиновый душок, как знаки подгнивающей сердцевины. хеджу потому и не трогает, держится в стороне и изредка ободряюще улыбается. фальшиво, конечно, но её только звёзды могут осудить, да и те – молча. последняя сигарета опять застревает между зубами, а суён всё так же улыбается с бесчисленного множества фотографий. пламя весело лижет никотиновый кончик, превращает тонкую бумагу в пепел. хеджу решает: хватит. решает: она по горло сыта. было вкусно, спасибо, но больше не надо. сигарета грациозно летит с балкона, салютуя сон искрами на прощание. папка удаляется из памяти телефона за короткие семь секунд. хеджу зажмуривает глаза. на внутренней стороне век – неисчислимые мириады звёзд и все о ней, о ней, о ней. хеджу так устала, только эти звёзды и знают, насколько сильно. «ну, пока, что ли?», – остатки дыма неуверенными клочками вырываются из лёгких. уродливая луна радостно скалит зубы и отвечает: «давно пора». ручка балконной двери неуверенно дёргается, пропуская хеджу в комнату. чэвон поворачивается на звук, чуть приподнимает брови – «что, пачка опять закончилась?». сон молчит и отталкивается от пола. до пак – шесть шагов и клокочущее в горле мазохистское удовольствие, сдувающееся, как проткнутый воздушный шарик. чэвон заглядывает в глаза, ищет привычную черноту и слякоть. видит только тлеющий фитиль сигареты на дне. – говорят, с тинтом на губах удобно целоваться. пак давится тёплым воздухом, а хеджу и правда целует. гладит холодными пальцами блёстки на чужих щеках и зализывает языком ранки на губах. чэвон всхлипывает тихо, запихивает не сорвавшиеся слёзы под диафрагму и отвечает, перебирая спутанные тёмные пряди. хеджу садит своих чудовищ на цепь и запирает на семь замков. она – всё ещё мазохистка, только теперь чуть-чуть от девы марии. чэвон наконец-то счастлива, её смех пузырьками оседает на нёбе сон. и лишь сильнее раздражает оцарапанное цепями горло. но хеджу ей не скажет. потому что хеджу всегда молчаливая, а причина – всегда одинаковая. колёсико зажигалки в кармане прокручивается пусто несколько раз и больше не высекает пламя. газ кончился.