Новое имя

      Темные, почти не освещенные коридоры. Серый каменный пол, по которому с характерным звуком стучали небольшие каблуки. Свет лишь иногда мог проникнуть сквозь небольшие окна. Сейчас же небо было затянуто темными тучами, что уже почти два дня как окружили небольшое здание церкви. Сестра медленно и плавно шла вперед, вдоль стен и окон, дверей и людей за ними.       Она не любила это место. Психиатрическая лечебница Святого Михаила, была построена более полувека назад. Оно и заметно — здание было не особенно светлым, крыша часто протекала, а от холода не могло спасти уже почти ничего. Особенно сейчас, когда все листья уже давно опали с последних кривоватых деревьев сада перед входом. Даже цветные листья, казалось, высохли слишком быстро, превратившись в непонятную серо-коричневую кучу, явно забывшую подарить местным обитателям хоть немного собственного цвета.       Сестра вздохнула.       Все вокруг давно наплевали на это место. Никто никогда не придет навестить пациентов, никто никогда не зайдет сюда просто так. Никто в здравом уме и рассудке не отправит сюда дорогого им человека, хотя даже врагам здесь не место. Это то самое место, где всем плевать проснулся ты, или все-таки выбрал иной путь. Это то самое место, куда хочется спихнуть все свои проблемы, когда они действительно навязчивы и нереальны. Это то самое место, оставив в котором кого-либо, ты точно знаешь, что больше никогда не вернешься сюда. Ты можешь лишь отвернуться и кивнуть в ответ на резонный вопрос, вернешься ли ты. Но это будет худшая ложь в твоей жизни.       Небольшой медный поднос в ее тонких бледных руках оповещал о наличии цели пути. Ее черное длинное платье, закрывающее большую часть маленького тела, слегка шелестя развевалось позади нее. Чуть большее по размеру, чем ей требовалось, оно задевало своими краями каменный пол. Звук удара каблуков ботинок и шуршания юбки был единственным, что нарушало идеальную тишину этого коридора.       Взгляд бледно-голубых глаз упал на содержимое подноса. Достаточно скудное количество еды, что, возможно, вызвано недостаточным уровнем финансирования, бутылочка воды и несколько баночек с таблетками. Она боялась представить, что на самом деле случается после принятия всего этого. Но все — во благо.       Хоть во время ее пребывания здесь ни один пациент не смог вылечиться. Вероятно, на слишком многих дают такие же задания, как сейчас дано ей.       Сестра остановилась и прислушалась. Она стояла напротив очередной тяжелой двери. Слух упорно не давал уловить ничего, кроме изредка доносившихся со двора вскриков. Большинство пациентов сейчас на прогулке.       Она осторожно вставила старый ключ, провернула несколько раз и толкнула старую дверь. Та со скрипом и явным нежеланием поддалась. Сестра оказалась в небольшом и плохо освещенном помещении, практически пустом. Бледный свет осеннего солнца неровным прямоугольником падал из грязноватого окна на пол. Кровать нервно скрипнула, высказав недовольство движениям пациента. Вошедшая склонила голову, стараясь игнорировать присутствие кого-либо помимо нее, и быстрыми шагами пересекла комнату. Бледные руки со слишком громким звуком поставили поднос на прикроватную тумбочку. Девушка дернулась. Послышался тихий хрипловатый смешок.       — Доктор говорил здороваться с тобой, но ты просто хочешь уйти.       Сестра обернулась на мирно сидящего парня. Около двадцати, среднего роста. Пушистые темно-каштановые волосы и блестящие зеленые глаза, слегка отдававшие золотом. Он смотрел на нее с явно заметным разочарованием, что прослеживалось и в его взгляде, и в голосе.       — Я спешу.       — Не правда, — он сощурился, выглядя слегка обиженным, — тебе не к кому идти, они все снаружи.       — Хорошо, — сестра вернулась к подносу и начала поочередно открывать баночки лекарств, высыпая нужное количество на сероватую поверхность, — ты хочешь поговорить?       — Мне все равно, но мистер Ричардсон сказал, что это поможет.       Она убрала светлую прядь за ухо, слабо улыбнувшись. Вряд ли кто-нибудь в этом здании вообще надеялся на выздоровление больше, чем этот парень. Если игнорировать маниакальные припадки, то он мог бы сойти за здорового, самого обычного человека, которые в его года учатся или работают, любят и любимы. Однако же и она здесь.       — Ты пишешь стихи, как он говорил тебе?       — Да, — он опустил глаза на собственные лежащие на кровати руки, — но когда он прочитал их, то сказал избавится.       — И ты.?       — Сжигаю, чаще всего, — он пожал плечами, кивнув в сторону окна, где на подоконнике одиноко лежал коробок спичек, — я знаю, почему ему не понравилось. Я все-таки больше преступник, чем поэт.       Повисла угнетающая пауза, какие бывают, когда подсаживаешься в кафе к старому знакомому, который оказывается совершенно не таким, каким помнишь ты, и вы оба слишком разочарованы в друг друге, чтобы говорить. Сестра возилась с таблетками, пока пациент просто наблюдал за ней.       — У тебя милое личико, — его голос прорезал тишину, создавая еле слышное эхо, — как жаль, что ты используешь его так отвратительно.       — Ты ничего не знаешь обо мне, — в ее голосе прозвучали тревожные нотки легкого недоумения.       — Стал бы я врать? — брюнет тихо засмеялся, — кроме того, разве не о моих словах, что я так часто говорю, ведя глупый монолог, ты размышляешь ночами напролет? Я уверен, что думаешь. Потому что я говорю то, о чем ты раньше боялась и подумать. Именно поэтому ты задерживаешься каждый день здесь.       — Нет, я остаюсь, чтобы проверить выпил ли ты таблетки.       — Но ты уже не можешь вспомнить, выпил ли я их вчера, правда? — он свесил ноги с кровати, медленно покачиваясь и продолжая мило улыбаться.       Это было, пожалуй, единственное, что после всех этих лекарств выдавало в нем пациента. Эта глупая улыбка. Он мог говорить о смерти, мрачном будущем, ее же собственных перспективах и психических расстройствах с этой спокойной и невинной улыбкой. Это в определенной степени пугало.       — Почему ты такой?       — Я такой, каким сделал меня доктор, — парень провел бледной рукой по скомканному одеялу, следя за ней взглядом, — И тебе лучше дать мне выпить весь этот яд. Мне нравится думать, что я способен быть абсолютно спокоен, пока, к примеру, твоя жизнь одиноко кровоточит на холодном полу этой церкви.       — Тебе следует читать книги, что я ношу тебе, — светловолосая девушка указала на небольшую стопку церковной литературы, .желая перевести тему, — тебе бы разрешили выходить.       — Я не верю ни тебе, ни тем более в это все. Я не собираюсь сковывать себя глупыми правилами как ты, — он фыркнул и резким движением скинул книги на пол.       Три достаточно больших тома с грохотом приземлились на каменный пол, под вскрик сестры и смех брюнета. Девушка тут же подобрала все, с волнением осмотрев слегка помявшиеся уголки обложек.       — С тобой никто больше не говорит, тебе не разрешается выходить отсюда, ты пьешь вдвое больше лекарств, так что еще тебе нужно?!       Парень поднял на нее золотистый взгляд, искрящийся то ли насмешкой, то ли безумием. Его на самом деле забавляло то, что он смог вывести ее из постоянного равновесия. Из-под ее накидки выбилась слегка вьющаяся светлая прядь, хоть даже она казалась тусклой. Тонкие брови нахмурились, а розоватые губки приоткрылись. Она выглядела так, словно эти упавшие книги — это именно то, что может заставить ее зарыдать прямо здесь.       Он почувствовал границу.       — Ты говоришь со мной, и мне этого достаточно, — его тихий, словно бархатный тембр голоса действовал успокаивающе, но сестру это скорее заставило опомниться, — ты понимаешь меня.       — Не правда, — послышались нотки истерики в ее голосе. Брюнет закрыл глаза на несколько секунд, давая сестре пару секунд на спокойствие.       — То ли не прелесть? — медленно пропел он, открыв теперь искрящиеся зеленые глаза. Он улыбнулся той самой улыбкой, после которой никто не ждал ничего хорошего, — смотри мне в глаза, когда говоришь.       Девушка неуверенно подняла взгляд на него. Она видела перед собой насмешливые зелено-золотистые глаза, блестящие, завораживающие. И она продолжала смотреть, выискивая на самом деле настоящее безумие.       Он же видел перед собой мутные голубые глаза, густо обрамленные светлыми ресницами. На бледной коже не было румянца, и на почти белом лице неярко выделялись розоватого оттенка губы.       Он видел безысходность, грусть, скуку.       Она видела огонек безумия и непонятную радость.       — Я ожидал, что ты будешь чуть менее… — он запнулся, задумавшись, — обычной, наверное.       Некоторое время они просто продолжали стоять, не до конца понимая, что можно делать дальше. Сестра отмерла первой, и нервными движениями стала поправлять черную ткань юбки. Брюнет потянулся за выложенными ею таблетками и быстро проглотил горсть, запив водой. Его взгляд задумчиво блуждал от стакана к тумбочке, затем к собственной руке и наконец к сестре.       — Мне казалось, их было меньше раньше.       — Возможно.       Ее голос больше не дрожал. Вернулся тот спокойный ледяной тон, каким она общалась со всеми пациентами.       Он закашлялся. Тихо, хрипло и сухо он продолжал попытки откашляться, что пока точно не венчались успехом. Девушка смотрела на него. Молча.       По комнате разнесся, отразился от стен и тяжелым эхо прозвучал истерический смешок.       — Ты только что доказала мне, что никогда не будешь верить в то, во что хотела заставить меня, — он утер кровь неожиданно пошедшую из носа рукавом, не прекращая смеяться, — Ты говоришь, что вы стремитесь к нему. Но неужели твой бог был убийцей, дорогая?       У него продолжало вырываться что-то похожее на смесь кашля и смеха, когда сестра слабо толкнула его в грудь, заставив лечь. Не способен на сопротивление.       — Я помолюсь за тебя, обещаю, — ее еле слышный шепот затмевался истерикой пациента.       — Помолись за себя, сестра, — она видела, что ему не хватает более кислорода, — хоть это и чертовски бессмысленно.       Он дернулся в последний раз, все еще придерживаемый тонкими запястьями.       Бледная кожа казалась окончательно мертвой. Тонкие губы все еще были скривлены в полуулыбке. Сестра закрыла подрагивающей рукой теперь совершенно пустые зеленые глаза, которые слегка отдавали карим. Она взяла пару исписанных мелким витиеватым почерком листов с тумбочки и вышла, прикрыв за собой тяжелую дверь.       Бережно положив три книги из комнаты на сестринский стол, она взяла маленький листик имен со стола.       Бенджамин Карлос Витс       Энтони Рузвельт Шоу       Джерард Артур Уэй       Хелен Патриция Уайт       Черной ручкой она медленно зачеркнула новое имя.