An idol

Его красота поразила меня до глубины души с самой первой встречи, с первого взгляда, с первого удавшегося вздоха после этого. Каждое его движение наполнено изящной, ленивой грацией хищника, каждый надменный взгляд – острый клинок, ранящий меня куда больнее его любимой катаны. Моя – фальшивая, а его – самая настоящая ненависть даёт нам столько прав: драться каждую встречу, ему – избивать меня до синяков, мне – касаться его тела, хотя бы так. В гневе он прекрасен. Во время сражения похож на бога. И я раз за разом проигрываю ему, отвлекшись на очередной элегантный взмах руки, с выражением блаженного восторга на лице. За это он презирает меня и убил бы давно, но правила Черного ордена не дают нам увлечься битвой, позабыв обо всем. Сражаться с ним так прекрасно! Любить его прекрасно! Я бы хотел однажды открыться ему… нет, не признаться в своих чувствах, он о них и так знает, а совершенно случайно на одной из тренировок подставиться под его четкий уверенный удар умелого мечника, пасть к его стройным ногам, как мне всегда и хотелось. Хоть и в предсмертной агонии. Что бы я увидел в манящей глубине его глаз в этот момент? Презрение? Удивление? Удовлетворение… Возможно, я бы сделал это давно, но ведь он – великолепный воин. Его рука может остановиться в любой момент, даже когда между мной и его катаной всего пара миллиметров. А я бы хотел умереть быстро. Смотреть ему в глаза последние несколько секунд и чувствовать, как жизненные силы покидают меня, а губы растягиваются в глупой счастливой улыбке. Как экзорцист, я должен быть готов отдать свою жизнь во благо ордена в любой момент, и я был готов, пока не обнаружил, что куда бы ни был направлен мой взгляд, он всегда где-то рядом с ним, а если его нет поблизости, то глаза так и будут беспокойно метаться между предметами и людьми, пока не найдут его стройную фигуру. Слишком быстро бьётся сердце в эти минуты. Слишком явное презрение я встречаю в ответ на свои взгляды. Теперь из меня плохой экзорцист, ведь моя жизнь отныне принадлежит его изогнутым в презрительной усмешке губам. Да и христианин из меня вышел ни к черту! Интересно, он сам понимает, как сводит с ума каждым изящным движением, знает ли, как красив, когда его глаза начинают гореть от переполняющего их гнева? В постели я его представляю таким же: жестоким, беспощадным, резким и грубым. Он невероятно сексуален. Однажды я видел, как мучительно медленно его руки скользят от пуговицы к пуговице. Если бы в этот момент он не заметил мой жадный взгляд, если бы не отвернулся, презрительно взмахнув волосами, то я бы, наверное, кончил, так и не дождавшись пока он снимет рубашку. Если бы я мог посвятить ему музыку, то это было бы аргентинское танго, страстное, жгучее, пронзительное, прекрасное до слез. Как и он сам. Мне больше не нужен бог, с именем которого мы идем сражаться. Другое имя вдруг стало важнее чьего-либо на этом свете. С другим именем на губах я иду на смерть. Может, когда я умру и попаду в ад, где таким как я самое место, мне удастся обыграть дьявола в карты, чтобы провести пару дней рядом с Кандой, глядя ему в глаза и называя по имени? А пока можно только иногда представлять себе это, закрыв глаза, с тихим шепотом выдыхать: «Юу…» Идеально.