***
— Что? В Грецию? — орет Чимин, сидя перед Чонгуком на его кровати, чуть не упав ему под ноги. — Черт, ты серьезно? Чонгук сжимает губы, кусая их нервно и кивая. Без шанса на попятные он согласился, целовал так, словно мир ему обещали, но сейчас, вдали от него, паника поперек горла заседает, мешая спокойным вдохам. Из раскрытых пудровых штор солнце заливает спальню полосами света, с сада дуют хороводы цветочных запахов магнолии и герани, слегка проясняя тревожные мысли. — Он сказал, что с отцом все уладит, но мне страшно ехать с ним на другой континент, одному. — выдохнул Чонгук, присев на лавандовый кожаный пуф у туалетного столика и подперев щеку ладонью. На нем желто-белая свободная рубашка в полоску и белые брюки, он истерично раскачивает босую ножку в воздухе, пытаясь утихомириться. Чонгук врет отчасти, ему блядски стыдно, боязно за то, что может случиться на этом острове, который Тэхён арендовал для них на день. Пошлость накрывает густой пеленой от представлений, что пугают, одновременно возбуждая до безграничности. Чимин усмехается, дергая плечом, с которого свисает розовая футболка, контрастирующая со свободными кремовыми штанами и пушистыми белыми тапками. Он щурит глаза, проницательно разглядывая брата. — Может, ты просто боишься первого раза? — вкрадчиво сказал Чимин, попав в цель. Чонгук облизывает губы, опустив взгляд на свои колени, затем неуверенно смотрит на брата, без слов подтверждая. — Это больно? — по-детски спрашивает Чонгук, словно у доброго врача перед уколом, сверкая черными омутами. Пальцы непроизвольно подрагивают, и омега переплетает их, разглядывая косметику и парфюмерию на мраморном пунцовом столике с огромным зеркалом, обрамленным той же мраморной рамой с выемками в виде роз. Чимин терзает губы, не зная, как лучше высказаться, чтобы успокоить брата. — Больно, не совру, но только сначала. Ты ведь сам знаешь, что будет потом. — на последнем омега краснеет, вспоминая бешеный секс с Юнги, жарче, чем пекло. Чонгук прикрывает лицо ладонями, смех прорывает сквозь чертово смущение, он пускает легкий смешок, качая головой. Знает прекрасно, как и то, что подготовиться стоит, и одни только мысли об этом хлещут сильнее потоков волн, будоражат каждую венку от сладкого предвкушения, потому что хочет, хочет блядски его в себе — всецело, неразделимо, навечно. Дверь распахивается резко, внося убийственный аромат ладана. Уён в джинсовом комбинезоне и голубой футболке с готовыми уже матами заходит, ставя поднос со свежим персиковым соком и шоколадными кексами перед подскочившим от звука Чонгуком, прикрыв за собой дверь. Чимин прыскает, смотря на запыхавшегося брата. — Фак, почему тут лестница такая длинная? — ворчит Уён, указывая на еду. — Я типо официант сегодня, вас не нашли, пришлось тащиться мне. Сказали перебиться этим до обеда. Чонгук с аппетитом берет свою порцию, припадая к трубочке, пока Уён присаживается с подносом к Чимину. — Что там происходит? — посмеивается рыжий, откусывая. Уён закатывает глаза, играя в воздухе ногами. — Джин с папой во всю отчитывают отца за то, что поджарил барбекю, а дядя в сторонке ржет с них, не рискуя вмешаться. — рассказал омега, внимательно осмотрев братьев. — А вы что без меня вытворяете? Чонгук почти давится соком, облизнув губу, жалобно глядит на него, словно прося не поднимать тему. — Чонгук-и уезжает с Тэхёном в Грецию. — улыбается Чимин. — Fuck the hell, — удивляется Уён, во все глаза смотря на Чонгука, который вымученно стонет, скрывая этим смущение. — Когда? — Завтра. — отрезает Чонгук, приоткрыв рот, осознав сказанное. — Черт, уже завтра. — омега кусает губы, быстро обдумывая, что нужно делать. — Я по магазинам, вы со мной? — тараторит он, забегая в гардеробную. Омеги с улыбками наблюдают за тем, как брат несется по комнате, иногда подкалывая его и получая за это подушками в лицо и упреки, чтобы готовились быстрее, но искренне радостные за него, если только он счастлив будет.***
В модном бутике сотни стеллажей с новейшими моделями, брендовыми шмотками и аксессуарами, от которых хочется обчистить всю карточку. Яркий свет от хрупких люстр освещает помещение из молочной плитки со стендами звезд из журналов, рекламы, повсюду дорогие побрякушки и ювелирные изделия, аккуратные вешалки с рядом изящных тканей и бархатные черные диваны и красные кресла. Чонгук устало садится на диван, ставя рядом с собой кучу пакетов, которые накупил за несколько часов нахождения в торговом центре. Он достает из кожаного лилового клатча веер, размахивая им. Светло-серый топик с толстыми лямками невыносимо хочется стянуть, а серебристые брюки со стразами слишком обтягивают ягодицы. Волнистые пряди липнут ко лбу, когда омега опускает голову, смотря в экран айфона, листая ленту новостей в инстаграме. Рядом приземляется Уён, протягивая ему сладкий карамельный коктейль, себе взяв ежевичный. Омега в синем брючном костюме и в черном блестящем чокере. — Нихера себе там очередь, — говорит омега, положив на диван пару своих пакетов. — Чимин скоро? Чонгук делает глоток, облизнув накрашенные блеском губы. — Он в примерочной торчит. У них с Юнги свидание будет вечером. — пояснил Чонгук, с улыбкой посмотрев на брата. — Сфотографируемся? Уён согласно двигается ближе, положив подбородок на его плечо, щурит глаза в объектив, прикусив губу. Чонгук строит стервозный взгляд, слегка ухмыляясь и нажимая на снимок. — Damn, выглядим как сучки года. — смеется Уён, следя за тем, как брат улыбается, загружая фотку в профиль, где до этого были только две: семейная и с Чимином. — Мне нравится. — Чонгук попутно отпивает коктейль, не успевая отложить телефон, как он начинает разрываться от уведомлений и звонком от Тэхёна. Сердце пропускает гулкий удар, омега кусает губы, вдруг нервничая и одновременно заводясь в предвкушении, какой может быть реакция альфы. — Да? — Чонгук пытается сделать уверенный, дерзкий тон, и выходит почти на все сто. — Какого verga ты выложил эту фотку, señorita? Голос Тэхёна грубый, в нем нотки гнева, тешащего самолюбие до бескрайности, и Чонгук доволен чертовски, что впечатление произвел. — Тебе не понравилось? — дует губы омега, в душе игривость бушует, загораясь сильнее, когда ловит тяжелое дыхание в трубке. — Не представляешь, как. Чонгук чувствует, что он ухмыляется, и щеки норовят предательски порозоветь. — Ты в торговом центре? — Да, решили шоппингом заняться. — отвечает Чонгук, заметив вышедшего из примерочной Чимина. — Охранники с вами? — В другой машине за нами потащились, хотя, мы бы справились сами. Омега закатывает глаза, когда Тэхён всерьез говорит ему быть осторожнее. — Развлекайся, mi perra, завтра заеду за тобой. — Пока. — тихо прощается омега, испанский акцент голову кружит хлеще аттракционов, он улыбается, убирая айфон в клатч. Чонгук в восхищении смотрит на Чимина в бархатном темно-синем пиджаке и бордовой ленте на шее, в черной майке под ним и в узких штанах. — Воу, Чон Чимин, полегче. — комментирует Уён, оценивая вид брата, вертящегося перед ними. — Юнги понравится. — кивнул Чонгук, смутив слегка рыжего, который, уперев руки в бока, пристально смотрел на них. — Вы поднимите свои задницы? На втором этаже есть одно кафе, посидим там, потом домой. Джин начал звонить. — сказал Чимин, направляясь к кассе. Чонгук оглянулся по сторонам, заметив через стеклянные двери бутик напротив с заманчивой вывеской, в котором на манекенах были по-блядски откровенные, но заоблачно дорогие тряпки. Он прикусил губу, желание заглянуть туда перехватило доступ кислорода, навевая мысли о том, что к морю едет, и прикид нужен подходящий. — Я сейчас, хочу купить еще что-то. Встретимся внизу. — бросает в спину братьям Чонгук и, получив кивок Уёна, собирает свои пакеты, направляясь в магазин нижнего белья.***
Теплая вода успокоением разливается по обнаженному стройному телу, стекает по белой коже, нагревая градус в ванной до максимума. Чонгук откидывает голову на бортик с массажером, мокрые волосы прилипают ко лбу, пенка с клубничной бомбочкой скрывает наготу. Омега выдавливает на ладонь больше молочного геля, втирая его в шею и ключицы, проходясь по впалому животу и застывая у пупка. Он терзает побагровевшие губы, боится коснуться себя там, но знает, что стенки внутри чистыми должны быть, мягкими и пахнуть приятно. Поэтому он заводит руку за спину, блядское смущение и возбуждение тягой сладкой отдаются внизу, он разводит колени, с рваными вдохами садится прямо, возводя прикрытые глаза к потолку. Пальцы с гелем скользят по впадинке между ягодиц, трогают гладкость, спускаются к дырочке. Чонгук не может спрятаться от постыдных мыслей, что Тэхён перед ним, смотрит на него, как он готовит себя для него, как представляет его смуглые пальцы вместо своих, как срывается в стонах, пытаясь насадиться глубже. К паху приливает кровь, желание разрывает нутро, омега себя теряет, тонет в стертых границах, открывает свои потаенные узы, пробуждает дремлющих чертенков. Он прокусывает губу до боли, почти верит, что альфа здесь, что это он проталкивает свои пальцы в горячие стенки, которые сжимаются вокруг, дарят дискомфорт. Чонгук, пылая щеками, наносит гель на весь анус, быстро вынимая палец и унимая бешеное дыхание. Воображение так четко подкинуло иллюзии присутствия альфы, касаний его в заветном месте, что раньше не смел трогать даже он сам, румянцем алым расцветает, дрожь вводит по коленям, тряску по позвонкам и рукам. Омега включает душ, моется тщательно, долго, боится хоть миллиметром своего тела быть не идеальным для него. Махровое полотенце немного раздражает вспаренные чувствительные места, Чонгук вытирается им, надевая розовый тонкий халатик и подходя к зеркалу с раковиной. Полчаса еще тратит на сушку волос, на лицо: ухаживает пенками, тониками, кремами, с сияющей чистой кожей выходя из ванной и сразу падая на кровать с белой постелью, ароматно пахнущей кондиционером с полевыми цветами. От мыслей о предстоящем сердце в тревожном ритме норовит клетку разорвать, выпорхнуть к альфе, тиной затянуть его в себя, пеплом к его ногам опасть. Чонгук вдыхает глубоко, глаза закрывает, но видит только их страсть, с которой они отдаются друг другу, дикость, в которой сгорают обезумевшие души, эротичное танго губ и мокрые дорожки языков, оставляющих сладкое послевкусие на обнаженных ключицах.***
Сумерки сгустились над серым городом, мазутные облака плывут по грозному небу, луна просвечивает сквозь них в длинные окна гостиной, заставленной кожаными черными диванами и креслами, вся мебель из резного темного дерева, обои антрацитово-зеленого цвета, вдоль стены стоят шкаф-купе с алкоголем и полки с книгами и папками, в углу комнаты - черный рояль. В комнате работает несколько мониторов ноутбуков, за которыми сидят Тэхён и Намджун, рыская в базе Хоккэ. Рядом, на столе, заваленном папками с нарытой инфой, стоит двадцатилетняя бутылка кьянти и итальянские сигары, выкуриваемые Хосоком, проверяющим досье всех бойцов. — Desmadre, они не могли сами пронюхать о нашем судне, что прибыло именно в этот день. — цедит Намджун, поправляя очки на переносице и грубо печатая на клавиатуре. Тэхён усмехается, кладя руку на спинку его стула и доставая из портфеля несколько флешек. — Здесь вся наша база данных, она занесена только в один компьютер — центральный, что у Кибома, и охраняется без шансов на взлом. Туда никто не проберется. Значит, они вычислили это не по сайту. — Тэхён делает паузу, и альфы хмуро смотрят, догадываясь о его мыслях. — В клане завелись крысы. — Cojones, — зашипел Хосок, разглядывая бумаги. — Если так, придется делать зачистку. Хотя я до последнего не хочу верить, что среди нас traidores. Намджун кидает очки на стол и заваливается в кресло, обжигая горло вином и задумчиво уставившись в картину Пикассо на стене. — От нас это не зависит, брат. Гниль всегда будет гнилью. — проговорил Тэхён. — Кого застрелил Юнги на крыше тогда? — спросил Намджун, посмотрев на него. — Генерала одного, но не Рави. Он улизнул с шайкой Лэя. — Тэхёна от воспоминаний удавкой ярость давит, вытрахал бы патронами из врагов всю душу. Хосок внимательно наблюдает за братом, слегка ухмыляясь: — Когда вы с Бэмби отчаливаете? Намджун с усмешкой переглядывается с ним, затем смотрит на присевшего Тэхёна. — Завтра утром. — отвечает альфа, откинувшись на спинку кресла. Одна мысль о скором уединении с его стервой тормоза срывает, негой томной расходится по внутренностям, голод зверя распаляет. — Я так понимаю, он вернется опороченным? — ржет Намджун, его глубокий смех сотрясет комнату приятным тембром. Тэхён облизывается, многозначно глянув на него, затем на наручные часы. Хосок кивает Намджуну, и оба точно знают ответ. — Проверку начнем сейчас, не стоит откладывать. Юнги присоединится через час. — серьезно произнес Тэхён, поднявшись с места. Альфы встали за ним, подобрав с вешалки кожаные куртки и банданы. Ночь обещает быть долгой и кровавой.***
Утренние теплые лучи отражаются на туалетном зеркале, оттеняют до чернильно-синего пряди, уложенные красиво, до бледного тона доводят лицо омеги. Чонгук критично осматривает легкий макияж: персиковым оттенком накрашенные веки и алые губы, которые красить и не стоило бы, истерзанные вечными покусываниями. Тэхён не разрешал наносить пудры и тоналки, как любой любящий естественность мужчина, говорил, что не собирается целовать косметику. Омега улыбается уголком губ при мыслях о нем, забываясь, не сразу слышит трель айфона, на дисплее которого имя альфы. Уён на белом кожаном диване лениво рассматривает его, задрав ноги в пижамных шортах на спинку и сонно зевая. В его спутанных волосах смешно торчит голубая резинка с малиновой прядкой, а растянутая футболка свисает с плеча. — Он звонит уже второй раз, — полузевом сказал омега, оглядев оценивающе круглую попку брата в коралловых джинсах с высокой талией и пышным белым топом с открытыми плечами. — Pretty bitch, иди уже. — закатывает глаза Уён, смеясь с уничтожающего взгляда Чонгука. — Чимин не вернулся? — впопыхах спрашивает Чонгук, садясь на пуфик и натягивая на босые ноги белоснежные кроссы с мощной подошвой. Уён отрицательно качает головой, поднимаясь с дивана на шатких ногах. — Ночью приперся весь в засосах, он еще не скоро очухается, — прыскает омега, провожая брата. — Они походу бухали. Вам повезло, что дома сейчас никого. Чонгук облизывает губы, благодарно поворачиваясь к нему у выхода. — Спасибо, — улыбается он, сжимая в мягких объятиях. Уён улыбается ему в шею, обнимая сильнее. — Все на тебе, скоро увидимся. — прощается Чонгук, обняв последний раз, и с сумкой и передвижным багажом выходит за дверь. Сизое небо с крупными облаками девственно-чистое, жаркое солнце сияет на нем маленьким кругом, палит лучами кроны цветущих сакур, елей и лип, теряется в волшебной трели жаворонков и соловьев. Густая зелень из-под каменных плит под ногами пахнет предрассветной росой, с улицы веет благоуханием палитр цветочных рассад. Тэхён глядит на особняк Чонов, бросив взор на наручные часы «ролекс», держа мат, ведь Чонгук не ответил снова. Блядски правильно говорят про невозможно долгие сборы омег, и альфа теперь в числе этих мужчин, его тело накаляется от ожидания и жара черной гуччи рубашки. Он, стоя у йеско, опершись на капот и скрестив руки на груди, усмехается, когда омега наконец вышел. Прекрасен не снова — всегда, Тэхён жадным взглядом скользит по стройному телу, которое скоро сгорать и возрождаться из золы в его руках будет, трепетать под властными касаниями и поцелуями. Альфа принимает его в свои объятия, кладет ладони на голую талию и соскучившись по вкусу сладких губ целует глубоко, впитывает кожу губ в свой рот, сминая ее и проникая языком, чтобы снова обрушиться на алость чувственным, мокрым, поцелуем, слизав нитку слюны у нижней губы и поцеловать родинку под ней. — Ахуенный, — шепот низкий на ухо, Тэхён ощущает, как Чонгук млеет в его руках, жмется ближе, заглядывая в глаза гордой ланью, словно ангел освещенный ярким светилом. — Buenos días. Омега улыбается сахарной улыбкой, склоняя голову набок и помещая тонкие руки на его плечи, разглаживая помявшуюся чуть ткань. — Доброе. — выдохнул Чонгук, закусив губу. Тэхён следит за этим, не выносит, утробное желание самому кусать их, слизывать клубничный яд жизни нужнее. — Не кусай их, — велит альфа, не сводя дьявольских глаз с бездны напротив. — Не нарывайся раньше времени. — он усмехается, наблюдая за легким румянцем и опущенными ресницами. Контрастный. Чонгук чертовски контрастный, непостоянный, в нем дохуя миров и тайн, которые Тэхён до конца не откроет, не разгадает, но вечность свою посвятит этой войне. Он открывает дверные шарниры, отпустив до одури мягкого, хрупкого хлеще фарфора омегу, обойдя тачку, загружает его чемодан в багажник, затем садится за руль. Тэхён выруливает на дорогу, попутно смотря на профиль Чонгука, режется острой линией подбородка. В голову скользит мысль, что за сборами он не успел поесть. — Ты не позавтракал, я прав? — скорее утверждает он, пристально глядя на омегу. Чонгук сжимает губы, пытаясь убедительно посмотреть на него. — Нет, я не голоден. — Чонгук упирается, щуря глаза, когда альфа в неверии ухмыляется. — Что? — воскликнул он с улыбкой, слабо отвернув его лицо. Тэхён надевает солнечные очки, вжимая педаль газа, набирая все бóльшую скорость, мимо проносятся сотни высоток и небоскребов. Через спущенное окно заносится свежий ветер, отрезвляющий мысли, что еще хмельны от прошедшей ночи, полной кровопролития для выяснения правды. — Знаю одно кафе на мексиканский лад, поедим там. — предложил Тэхён, глянув на омегу из-под очков. Чонгук качнул головой, подперев щеку ладонью и следя за пролетающим городом, что вскоре должен покинуть. Через несколько метров йеско тормозит у небольшого здания из светлого кирпича, окруженного белым забором и клумбами с георгинами, парой деревьев в округе и маленькими столиками с цветными зонтиками и стульями. — Так просто и красиво. — улыбнулся Чонгук, осматривая кафе и проходя ко входу. Тэхён шел за ним, засунув руки в карманы, не заметив во дворе никого, как и внутри: уютное помещение с линолеумом, черными столиками и красными кожаными диванами. У стойки с большим выбором еды стоял немолодой омега, украшая вафельный торт ломтиками шоколада. — Hola, madame, — поздоровался альфа, прислонившись к стойке. Омега добро улыбнулся, осмотрев обоих и пожелав доброго утра. — Мы сядем на улице. Тэхён сделал заказ, протянув свою карту и в ожидании посмотрев на Чонгука, который в риске попросил то же самое, заставив его довольно улыбнуться. Из-за раннего утра в кафе не было посетителей, трасса была далека от него, и шум города почти не доносился сюда. Чонгук прислонился к удобной спинке стула, рассматривая цветочные клумбы, пока Тэхён почти разлегся, подперев лицо пальцем разглядывая его, словно решая, на какую часть его тела охотнее наброситься. — Не смотри так, — тихо просит Чонгук, смело посмотрев в глаза льва, исследующие всего. — Ты смущаешь. Тэхён посмеивается, нагнувшись к нему через стол, отчего рубашка обтянула бицепсы. Омега залип на них, удивляясь размерам, но быстро переместил взгляд на подходящего официанта с подносом. Милый омега поставил перед Тэхёном «арроз кон пойо» по-испански, а по-простому «рис с курицей», от которого Чонгук отказался, не желая набивать желудок с утра. Как десерт им дали кокосовый флан, а из напитков «латте макиато». — Это единственное место в городе, где готовят такой флан. — подмечает Тэхён, с аппетитом съедая курицу. Чонгук улыбается мягко, смотря на него и пробуя кусок десерта. Нежный, сладкий вкус растворяется во рту, а латте идеально дополняет его. — Дай угадаю, твой любимый десерт? — спросил омега, облизнув губы от горячей жидкости. Тэхён ловит этот жест, сдерживаться все труднее с каждой минутой, проведенной с ангельским искусителем. — Да, папа часто готовил его для меня. У Чонгука в душе ноет от улыбки альфы при упоминании родителя, он сжимает ложку, кусая губы в нерешительности, стоит ли трогать кровотоки на швах. — Ты так и не узнал, где он? — тихо произнес Чонгук, грустным взглядом впиваясь в Тэхёна. — Я не верил в байки отца про то, что он умер. Скорее всего, он выслал его, но куда — стараюсь найти зацепки. И если нарою хоть одну — на органы разложусь, но спасу его. — отвечает альфа, и зверь внутри рычит, что прав, что к истине прорвется. Он смотрит в оленьи глаза, мира целого прекраснее, искренние, с заботой, и кладет большую ладонь поверх белой, маленькой, переплетая пальцы. — Не думай сейчас об этом, mi hermoso. Алые губы цветут в улыбке: доверие льва галактик неоткрытых стоит, умереть на его коленях — малость крайняя, в душу западать ему равносильно к лику святых возводиться. — Ты найдешь его, Тэхён, я верю в это. — омега с трепетом на их пальцы смотрит, как он гладит его костяшки, словно хрусталь трогает, как самый лелеющий свое изделие ювелир. Тэхён про его папу говорить не хочет, за человека никогда не примет блядского омегу, что чадо свое убить еще в утробе хотел, впоследствии оставив не судьбе: людям благородным до чертов, достойным всего уважения. — Ты готовить умеешь, mi Fresa? — усмехается альфа, разрушив барьер напряжения, печали, повисший в разбавленном сладкой клубникой и душистыми цветами воздухе. Чонгук вскидывает бровь, возмущенно сложив руки на груди. Тэхён в ожидании хищником снова глядит, опуская взор на выпирающие ключицы, которые с кайфом пометил бы зубами. — Что, шлюшки не кормили тебя? — дерзнул омега, вдруг встрепенувшись мстительной ланью. Тэхён хмыкает с усмешкой, но радужка темнеет опасно. — Я трахал их не за еду. — выпад в цель, голос грубеет на несколько тонов. Чонгук гордо задирает подбородок, встав с места. — Спасибо, я по горло сыт. — ядом кидает он, уходя к машине. Тэхён стискивает зубы, ударив кулаком по столу и порывается за ним, не замечая упавшего стула, видит только эту ебущую нервы стерву, доводит до агонии в венах одним словом. Круглая задница в обтянутых джинсах маячит перед ним, как платок перед быком, как плоть перед монстром, вправляя в него желание неконтролируемое, смешанное с гневом. Не могут. Не могут в безумие не окунуться, спокойствие смерти подобно, ураганы упертых чувств обоим рассудок сносят, ревность, граничащая с ненавистью, погубит их в один миг. Альфа резко впечатывает его в дверцу йеско, развернув к себе и голодно напав на раскрытые влажные губы, затягивая их в настойчивый поцелуй, властью, грубостью своего рта топя всю спесь Чонгука, сплетаясь с его теплым языком, проходясь по ряду нижних зубов. Тэхён усмехается на укус на своих губах, олененок решил показать острие, но сам же проигрывает, стонет тихо от мокрого поцелуя в шею, на родинке одуряющей. Телефон на сидении трезвонит несколько секунд, альфа с рыком отрывается, зная, что на самолет уже опаздывают. Он цепляет подбородок сбито дышащего омеги, выдыхая ему в припухшие губы: — Не веди себя диким, стерва. — ухмыляется он на злой взгляд Чонгука, затянув в короткий, жаркий поцелуй, и усадив на пассажирское. — Это говорит мне дикий мексиканец, что будто из джунглей вылез? — с усмешкой бросил Чонгук, нарываясь конкретно, танцуя на шесте перед голодным львом. Тэхён отвечает на звонок, резво заводя тачку и с дымчатым шлейфом несясь к аэропорту, не смотря на запретно-красные сто девяносто на радаре.***
Самолет приземляется в аэропорту острова Закинф, где знойные лучи палят без жалости кроны редких пальм и деревьев в цвету, от душной погоды хочется скорее ринуться в голубые моря. Пассажиры медленно выходят забрать багажи, но в классе «люкс» они не торопятся, пока стюарды не приходят их разбудить. Тэхён занял им один из этих классов, полет выдался долгим, с пересадками, но привычным для него, почти не спавшего до прилета: альфа охранял сон сладкого олененка, заснувшего у него на плече с подушкой в руках, укрытый пледом, и ахрененная фотка этого момента теперь в его галерее. Тэхён ерошит пушистые волосы омеги, поняв, как глубок его сон и как трудно он просыпается по утрам, сейчас — к обеду. Он проводит ладонью по детским щекам, слегка сжимая их, отчего улыбка прорывает маску льва и розовые губки надуваются, желание вгрызться в них до крови выносит остатки терпения. Ресницы омеги дрожат, он наконец приоткрывает глаза, моргающие слабо. — Buenos días, mi liron, — с легкой улыбкой произнес Тэхён, щелкнув его по носу, поморщившемуся, как у крольчонка. Чонгук сонно стонет, удобнее устраиваясь на груди альфы, подложив ладонь под лицо и собираясь снова заснуть. Тэхён хрипло смеется, приобнимая его и сажая прямо, смотря на него, хныкающего, как ребенок. — Хочу спать, — тянет капризно Чонгук, надувая губы, ежась от холода после пробуждения и потери тепла от пледа. — Нам пора ехать, иди ко мне. — усмехнулся альфа, подхватив его под бедра и взяв на руки, такого блядски стройного, прижавшегося к нему и все-таки заснувшего. Тэхён просит стюардера натянуть на его спину рюкзак с его вещами и сумкой омеги, направляясь к свободным такси, что довезут его до личного корабля с уже погруженным туда необходимым. В оживленном жарком аэропорту снуют сотни людей, запахи повисают в воздухе ядерными смесями, на стоянке десятки такси, готовых подвезти. Тэхён подходит к одному с Чонгуком на руках, на которого оборачиваются и в открытую глядят прохожие альфы, а несколько копов с сомнением осмотрели их, но благоразумно промолчали. Он на четком английском изъясняется с водителем, указав, куда нужно ехать. Омега не спеша просыпается по пути из-за приятного ветра из окна, кусая пересохшие губы, продолжая лежать на широком плече Тэхёна, играясь с его длинными пальцами. Альфу в лицо обдает его развевающимися волосами и их молочным ароматом, тепло сонного тела греет, как камин в суровую зимнюю метель, но вскоре перерастает в огонь, в бездонный провал в страсть. Место прибытия — покладисто-голубое море с отчаливающими кораблями, среди которых и принадлежащий Тэхёну. В округе ряд зеленых холмов и диковинных сиреневых кустарников и цветов, будки с надзирателями, сдающими отчет об отплытиях и возвращениях. Он ведет Чонгука за руку, отмечается, затем подходит к небольшому для своего названия кораблю, построенного специально в миниатюрном виде. Тропический ветер дует с синей глади моря, треплет невозможно волосы, спутывая их сильнее, но чертовски хорошо освежая, заряжая весельем и энергией. Топик и джинсы хочется сменить на более просторную одежду, Чонгук осматривает золотистый песок и цветные камешки, прохожих, счастливых людей, и улыбается широко сам, завораживается красотой, что Тэхён открывает для него, показывает прелесть и ценность каждого момента, заставляя жить им, дышать вместе с ним, разделяя на двоих вечность. Тэхён помогает ему подняться на борт, пока омега цокает себе под нос, соскальзывая, но оказываясь в крепких, надежных руках, привлекающих к себе. — Осторожнее, — выдыхает в макушку альфа, целуя в нее и отпуская. Чонгук щурится от ослепительно-желтого солнца, осматривая палубу, на которой ни души, и хмуро смотрит на Тэхёна, подошедшего к электронике и рулю. — Мне звать тебя «капитан»? — улыбнулся омега, бархатной поступью приобняв со спины. Тэхён через плечо усмехается, разглядев сквозь черные пряди мерцающие глаза, игриво смотрящие в его. — Я скажу тебе потом, как ты должен меня звать. — с ухмылкой наглой сказал альфа, на что Чонгук слабо, с улыбкой пнул его в бок. — Там лестница, — он указал на спусковое отверстие. — Спустись по ней в каюту, наш багаж там. Омега кивает и достает из скинутого рюкзака Тэхёна свою маленькую белую сумку, идя по указанному маршруту. Вся каюта была сделана из резного светлого дерева, небольшая комната с двуспальной кроватью и тигровой постелью стояла посередине, на которую он положил сумку; сбоку комод, у подола которого поставлены багажи, и столик в углу с мисками экзотических фруктов, ягод и бутылки выдержанного вина. Чонгук замечает еще одну комнату, в которой простая раковина с водой, ополаскивает ею лицо, шею и ключицы, возвращаясь в каюту. Он кусает губы, нервничая и смущаясь слегка от того, что хочет надеть, сложив на кровати одежду и запираясь изнутри. Тэхён возится с мотором, припоминая, как учили управлять его адмиралы, друзья отца, наконец заводя его и беря правильное направление, бросив взгляд на спокойное море, затем на время, прикинув, сколько займет плавание: часа три. Он проводит по волосам пятерней, черная ткань футболки жмет мускулы, но темные шорты, натянутые еще в самолете на пересадке, пропускают охлаждающий ветер. Альфа вынимает из кармашка рюкзака бархатную аспидную коробку, рассматривая ее, когда ловит одурительный аромат клубники, травящий дыхательную систему, разворачивается и опирается на борт, сдержав голодный рык при виде Чонгука. Персиковый топ из тонкой глиттерной ткани с открытыми плечами и с развевающимся разрезом рукавов ахуенно сидит на нем, выделяя узкую талию, как и такого же цвета кюлоты с разрезами, оголяющими аппетитные бедра. Тэхён, облизнувшись, смотрит ниже, на ножки в сланцах, затем выше, на пышные волосы и блестящую под ярким солнцем кожу, на выделяющиеся на ее белизне красноватые губы. — Hermoso, mi Fresa. — восхищенно сказал Тэхён, приобняв за талию, заглянув в стервозные глаза. Омега обвивает руками его шею, встает на носочки, щекоча легкую щетину, шепча сладко на ухо: — Por tí. Тэхён ухмыляется, его испанский слух ласкает, сексуальные нотки в голос вносит. Он подводит омегу к носу корабля, становится позади, удерживая крепко за бока и талию, целует в шелковую шею. Чонгук нежно улыбается, склоняя голову к плечу. Альфа роняет коробку на пол, поднося к его ключицам золотую цепочку с выгравированным «locura». Омега судорожно выдыхает, когда кожи касается холодный металл, не справляясь с бешено бьющимся, как в агонии, сердцем. — Чувства никогда не умирают, Чонгук, — проговорил Тэхён ему на ушко, целуя в пряди и в мочку, пуская мурашки даже сквозь жар волн и ветра. — Они вечны. Мы вечны. Чонгуку голову кружит низкий тембр, горячие поцелуи, он сжимает сильные руки на своей талии, тянется ближе к нему, улыбаясь мурлыкающим волнам, разбивающимся об огромные валуны, покрытые зарослями мха; бесконечному сапфирному морю и голубому чистому небу, зовущему в синие дали приливов.***
Корабль причаливает к лазурно-бирюзовому пляжу бухты Навайо, окруженному высокими валунами с пудрово-нагретым песком. Сбоку к валунам стоит заброшенный, ржавый корабль, являющийся главной достопримечательностью бухты. Солнце заходит в свой зенит, греет невыносимо, с востока веет морским бризом голубых пещер, чистая небесная вода манит в объятия. Тэхён закрепляет якорь, омываемый густой пеной, плотно вкапывая его в песок, затем спускает на палящий песок Чонгука, поднимаясь снова на борт. Омега рассматривает пляж с разбросанными ракушками по берегу и выросшей на нем травой, затем замечает корабль, исписанный граффити. — Это корабль контрабандистов, местные власти задержали их, но жители просили не убирать его — своего рода магнит для туристов. — объяснил Тэхён, спрыгнув с огромной сумкой. — Он нисколько не портит это прекрасное место, — улыбнулся Чонгук, сощурившись от лучей и громко вдохнув, когда альфа стянул с себя футболку, бросив на песок. Медная кожа и рельефные, крупные мускулы сверкали под солнцем, капельки пота начали стекать по ним, и омега почти умер от мыслей, как слизал бы их. — Gustás? — ухмыльнулся Тэхён, ставя прутья для палатки с высокой крышей, застеленной сверху и обрамленной кремовой тканью, подолы которой развевались на слабом ветру. Он оборачивается на смущенного омегу, взгляд чернью наполняется от вида его, от невъебенной безудержности касаться. — Si, — Чонгук выдыхает, мягко шагая ближе и, пытаясь не смотреть на накаченное тело, стелет на плотные белые одеяла светло-бежевые простыни и подушки. Тэхён резко привлекает его к себе, отчего он инстинктивно вцепляется в сильные плечи, потерянно, но блядски томно заглядывая в глаза своего дьявола. Ладони альфы через поясницу двигаются к ягодицам, мнут их, на что Чонгук выгибается с еле слышным стоном, тихо дыша в его грудь, прижимаясь к ней. — Что за белье на тебе? — проворковал Тэхён, вскинув бровь, подняв подбородок омеги. Чонгук пылает всеми оттенками розового, вырваться хочет, но альфа с заразительным смехом разворачивает, подхватывая и неся к морю, вглубь зеленых волн. — Дикарь, отпусти! — брыкается омега, отчаянно размахивая ногами, создавая вокруг них белесые брызги. Тэхён лишь усмехается на его сопротивления, с собой погружает в воду, крепко прижав к груди. Чонгук не успевает задержать дыхание, вода хлещет в глаза, он жмурится, исцарапав в панике плечи альфы и быстро выныривая. Вода стекает с его раскрытого рта обратно в море, он тяжело дышит, глотает глубоко, потирая веки. Его зверь выплывает следом, улыбаясь во весь ряд зубов, но улыбка эта на оскал больше похожа. Мокрая ткань прилипает к коже, облегает чертовски, Чонгука распирает злостью, взгляд убийственный впечатывается в Тэхёна, надвигающегося на него. Жар солнца напекает влажные участки тела, сразу высушивая их, и небо покрывается густыми сумеречными облаками, и скалы по-прежнему полукругом возвышаются над лазурным морем. — Мудак! — истерит омега, ударяет по волнам, пуская их в альфу, что только головой в сторону ведет, продолжая наступать. Чонгук спешит на берег, убегая гордой ланью, потяжелевшая ткань мешает скорости, и он с испугом ощущает, как Тэхён почти догоняет его. Он достигает знойного пляжа, где торчат его разбросанные сланцы, но крепкие руки перехватывают поперек талии. Под весом альфы они оба припадают к песку, и круглая попка Чонгука прямо под его прессом, сам омега приземляется на живот, потираясь половинками об его торс. Тэхён не сдерживает рыка, шлепает смачно по ним, разворачивая на спину и срывая мокрые вещи с извивающегося тела. Чонгука выгибает, как от удара током, он впивается ногтями в предплечья альфы, сжимающего его оголенные бедра. Тэхён втягивает тяжело кислород, нутро разрывает зверское желание пометить молочную кожу, на которой сейчас шелковые жемчужные шорты, снизу обрамленные кружевом, выше, на груди, топ с кружевными рюшами, свисающими с дрожащих плеч. — Ахуенный купальник, — ухмыляется альфа, убивающе-нежно касается живота, вверх к ключицам и раскрытым губам, оставляя на них тягучий, сладкий поцелуй. Чонгук отворачивает голову, кусая нижнюю губу, распластанный на обжигающем песке, скрытый мощным нависшим телом, распаляющем атомы хуже ядерных частиц. — Теперь с кайфом искупаешься, mi bonita. — низкий тембр дурманом в душу, плавленным пеклом в разум, сносящим баррикады. Чонгук вкладывает свою ладонь в его, улыбается ярче закатного багряного солнца, позволяя утянуть себя обратно в бирюзово-посиневшую воду, что прохладнее, приятнее с каждым мигом. Клубящееся, как дым, море обволакивает, зависимость от пышных волн вызывает, навечно остаться хочется. Тэхён в детство кидается, смеется беззаботно с Чонгуком, топя и проигрывая сам, достав фотоаппарат, запечатляя бесценные моменты с ним, брызгаясь и утягивая на дно с морскими поцелуями, потоком бешеных чувств врывающихся в сердце, грозящими никогда не высечь имя этого омеги из груди. Разведенный костер горит багровыми шипами, на расстеленном красном покрывале бутылка мерло, разлитого по бокалам, кисти винограда, пара грейпфрутов и спелых персиков с пожаренным на огне мясом. Тэхён подносит ко рту вино, опершись рукой на поджатое колено, но оборачивается на сидящего, как манящая русалка на песке, Чонгука, вглядываясь в освещенную полной голубой луной темную синь моря, отражающую на глади ее очертания. Губы побордовели от глотков вина, призывно влажные; волосы колышутся под натиском мягкого ветра. Чонгук, вытянув сложенные друг на друга гладкие ноги и опираясь на руки, исподлобья смотрит на него в ответ, черные омуты вызовом блещут в темноте. Тэхён пьян не высокоградусным алкоголем, хмелен красотой губительной, пред которой колени склонить — не честь, обязанность, принуждение охотное. Уничтожать свои принципы привык давно, ради него голову теряет, но где окажется в конце пути — муть дымчатая, границ безумию не сечет. — Хотеть тебя стало моей слабостью, — ухмыляется Тэхён, чертовы сантиметры между ними — бездна зашитая, угли раскаленные, обожжешься бесповоротно искрами сумасшествия. Он сжимает челюсть, не сводит взгляда с одурительного силуэта, в беспросветности кажущегося красивой ложью. — Жажда быть в тебе никогда не иссякнет. — выдохнул альфа, уловив сгущенный несочетаемостью их ароматов воздух. Чонгук блядски медленно кусает губу, лик ангела стал соблазнительной стервой, но каждая жилка дрожит от хрипло сказанных слов, венки пульсируют обильным кровотечением к сердцу, разрывающему трепещущую, как птица, грудную клетку. Он подается вперед, вставая, белоснежная ткань скользит все ниже, и Тэхён точит возбужденный взгляд на ключицах острых. Чонгук прикрывает глаза, провокационной походкой идет ближе к шатру, спиной вперед, влечет за собой зверя, следующего за ним, как голодный хищник на ропотный зов жертвы. У омеги внутренности рушатся, токи к кончикам пальцев притекают, шепот запретного рвется наружу с придыханием: — Позволь мне, — он лижет раскрасневшиеся губы, из-под чернильных ресниц глядя в душу монстра, — сгореть и воскреснуть в руках твоих. Надрывный вопль из его утроб, рычащий «мой», страстным, больным поцелуем на сладкие дурманящие губы, с ядом клубничным принимающие его язык, делясь нотками вина, позволяя себе переступить навсегда черту, как ступня омеги простынь. Властные движения языка голову кружат, Чонгук восковой свечой плавится, отдает всего себя, целуя пошлее, глубже, тянет за темные волосы, со стоном падая на большие подушки, к которым подталкивает альфа. Тэхён стоит на разведенных коленях, между которыми — змеей белой распластанное тело в нежном кружеве, поджимающее смущенно ножки, что он с ухмылкой перехватывает, осматривая в лунной темноте выточенные линии икр, лодыжек, упругих бедер, оттененных голубым. Тэхён монстра в узде не держит более, выпускает голодного льва наружу растерзать аппетитную лань: он ставит мягкие ступни на свою ладонь, изводяще-медленно целуя подъем, переходя к маленьким круглым пальчикам, глядя хищно на рвано дышащего, сжимающего простынь омегу, целует и лижет каждый, упиваясь протяжным стоном и выгибанием до дрожи в позвонках. — Tan dulce, — жаркий шепот во внутреннюю сторону бедра, Чонгук млеет, сдаваясь в плен ненасытным губам с блядски-жадным поцелуем, словно игру, кто откусит больше. — Красивый купальник, как жаль, что я его порву. — Тэхён засасывает кожу у ключиц, под которой лопаются капилляры, расцветая красными бутонами. Он цепляет зубами кружевной рюш, стягивая его вниз, смотря исподлобья на наблюдающего за его действиями Чонгука, терзающего губы и вдыхающего во все легкие, покрытого очаровательным румянцем. Шелковые шорты не скрывают вставшего от прелюдий члена, Тэхён усмехается и носом по нему проводит, заставляя омегу выгнуться, как атлета, и жалобно застонать. Морской бриз несется шлейфом безумия к их распаленным телам, восточный ветер треплет подолы шатра, будто крылья жар-птицы, полный диск луны и звездное небо — их обитель, купол, звуки темных приливов — мелодия. — Mi, — рычит собственником Тэхён у пупка омеги, разрывая легкий, дорогой купальник без жалости и припадая к оголившейся коже плоского живота, оставляя поцелуи на молочной мягкости, целует ребра, обводит губами розовые ореолы сосков, такие же чувствительные, как пальцы на ногах и шея, лижет горошины, дразнит, прикусив их. — Т-тэхён.. — хнычет Чонгук, зарывается в волосы альфы, обнаженный больше внутри, чем снаружи, обвивает ногами его мощный торс, содрогаясь в сладостных конвульсиях от новых поцелуев. Тэхён едва подавляет порыв без подготовки вторгнуться в податливое тело, что его навсегда и каждую секунду, покрывает багровыми метками сахарную шею, втягивая глубоко в рот кожу, дуя на родинку и снова к пухлым губам, пылко принимающим его, послушно пропускающим настойчивый язык, творящий с ним дурманящие манипуляции. Капля слюны стекает на подбородок омеги, он не в силах унять бешеные стуки сердца, вцепляется ногтями в плечи Тэхёна, когда тот подхватывает под литые ягодицы. — Перевернись, — велит хриплым баритоном альфа, дыша тяжело, когда Чонгук слушается, выставляя перед ним круглые полушария. — Ахуенная попка, — басит он, с наслаждением мнет ее, смачно шлепнув каждую половинку, затем осторожно зацеловав. А Чонгук искры перед глазами видит, почти падает с локтей, которыми опирается на подушку, широко раскрывая губы со сладкими стонами. Тэхён усмехается, когда он выпячивает задницу сильнее, разводя шире ноги и давая вид на раскрасневшуюся дырочку, начинающую истекать естественной смазкой. Альфа гладит ложбинку, цепи терпения рвутся одна за другой, он сует руку в наволочку подушки, вытащив оттуда лубрикант. Он облизывается, как хищник перед телом жертвы, смачивает пальцы, осторожно, как может, вводя в него сначала один. Чонгук болезненно всхлипывает, срываясь в агонию от неизведанных ощущений. — Silencio, — шепчет у выгнутой поясницы Тэхён, гладя другой рукой бока, бедра и ягодицы, пока проталкивает длинный палец в чертовски узкие мягкие стенки, так сладко пахнущие молоком внутри. — Mi bonita, — голос на испанском плавит рассудок омеги, отвлекает от дискомфорта от второго пальца, ласки зверя успокаивают. Тэхён добавляет еще палец, пытаясь найти чувствительную железу, поворачивает руку и проходится по простате, с ухмылкой задевая ее снова, когда Чонгука невозможно выгибает с громким стоном — музыкой для слуха, каменением собственного жаждущего члена. Омега приподнял ягодицы, насаживаясь сам на пальцы, двигающиеся внутрь и наружу, снова и снова проходясь по желанному месту. Чонгук терся изнывающим пахом о подушки, без предупреждения кончив почти, но альфа не позволил, сжав слегка его мошонку и вытащив пальцы. — Mi barbecho, — с рыком Тэхён перевернул омегу, подмяв под себя и, стянув свои черные шорты, смазал член лубрикантом. Тэхён переплел их пальцы, поднимая над головой Чонгука, который боязно сглотнул и заметался по смятым простыням, увидев его размеры, намного больше и толще среднего. Альфа с ухмылкой впился в винные губы, шепча «solo mio» и резко входя наполовину, громко рыча от узости гладких стенок даже после долгой растяжки, топя в тягучем поцелуе вскрик омеги, сцеловывая его брызнувшие слезы и толкаясь в дырочку снова, на всю длину, заполняя собой все внутренности, делая его своим, позволяя сгорать в руках своих. —Mi, — рычит Тэхён, находит заветное колечко мышц и грубо долбит по ней, слыша блядские протяжные стоны с алых губ, раскрытых в мелодичном блаженстве. — Mi, — сходит с ума, набирает зверский темп, словно голодал веками, испивая юную кровь, смакуя сладкую плоть гордой лани, которая всецело пала в объятия хищника. — Tuyo, — выдыхает Чонгук, в когтистые лапы льва себя отдает, тонет в их дикости, сумасшедших толчках, воздух из легких выбивающих. Тэхён отпускает его руки, позволяя им царапать ноготками свою спину, красными полосами метить, сам крепко сжимая бедра омеги, поднимая под аппетитную, что уже с кайфом испробовал, попку, и проникая под другим углом грубыми, быстрыми толчками. Его набухший, толстый член с шлепком попадает по простате, сливаясь с ахуенным телом в одно целое. — Моя дикая лань, — шепотом низким в ушко, альфа кусает мочку, заправляет черные локоны за них, впиваясь в раскрытые губы, целуя до блядского голодно. Он терзает нижнюю, сминает верхнюю и резко переходит со сладкой атакой на шею и ключицы, метит миллиметры своими бордовыми знаками. Чонгук до самоотречения доводит, стонет громко, как элитная сучка, запрокинув голову и жадно вдыхая, прижимая ближе к себе пятками и выгибаясь так, что спина наутро болеть будет, как и все тело, воспламеняющееся в сильных руках монстра, чтобы снова воскреснуть в его ласковых поцелуях. — Кончи для меня, — ухмыляется Тэхён после получасового втрахивания в бежевые простыни, и Чонгук, в забытье томном, как в своем сне, покорно изливается зажатым между одичавшими телами членом, пачкая их животы. — Сhico, — хвалит он, продолжая вколачивать его, раз за разом задевать желанное место, растягивать для себя широко, глубоко, покрывая молочную кожу красными цветами засосов и укусов. Тэхён плотоядным взглядом осматривает Чонгука под собой, такого блядски-красивого: с чернильными прядями по большой подушке, с закушенными, пускающими сладкие стоны губами, блестящей под лунным светом кожей, всю в его в метках, местью царапающей его спину, нарочито задевая и татуировку клана. — Вся ночь впереди, mi fresa. Больной толчок по самые гланды, и Чонгука до крови впивается ногтями в медную кожу, чувствуя, как каждая жилка трепещет, в венах бурлит безумие, пальцы на ногах поджимаются от истомы во внутренностях, как в паху сводит тягучее предвкушение. Желание накрывает волной снова, он гладит лицо альфы, заглядывая покорной ланью в дьявольские глаза, шепча тихо у любимых губ: — Ненасытный. — целует до срыва нежно, под напором языка приоткрывая рот и сплетаясь в страстном танго, рефрены которого навсегда запечатлены в их сердцах, бьющихся в ожидании высокого полета вдвоем, кидающихся в пропасть, слегающих на самое дно. Тэхён под пулями пасть больше не согласен, ядом клубничным сполна травит кровообращение, в душу свою запускает его. Сгубить себя готов так, целуя сладкие губы, заменяющие ему кислород, илом затягивающие своим вкусом, мазутной пеленой приковывающие к себе. Вечность свою без него не вынесет.***
Кожаные черные диваны отсвечивают пурпурные, желто-зеленые цвета софитов, на дорогой выпивке и карусели коктейлей красные лучи прожекторов, безумная толпа смешанных запахов с примесью сигарет, алкоголя и страсти забывается на танцполе под трек крутого ди-джея. Abyss полон постоянными фаворитами, львиная доля которых — красивые до спермоизвержения сучки, находящиеся под прицелом голодных альф, желающих развлечься этой ночью. Крупный стол набит стаканами с текилой, бокалами с кьянти и сигаретами «джордж кареллис», одна за другой выкуриваемыми Намджуном, что с громким «блять» снова продувает под всеобщий смех. Хосок ставит виски на стол, исподлобья посмотрев на Уёна, по-блядски сексуального в блестящем чокере и черной майке в белую полоску, прикрывающую талию в желтых узких джинсах. Хосок облизывает губу, откинувшись на спинку дивана с разведенными в стороны коленями. Хосок знает, что между ними — упертость, дерзость Уёна, граничащая с самоотречением, грозящая поворотом крыши. Намджун сжимает челюсть, ударив кулаком по столу, где издевательски лежит его проигрыш — «роял-флэш». — Я не мог продуть тебе, мелкий, ты смухлевал, — цедит Намджун, не веря смотря на Уёна, что стервозно улыбается, скрестив ногу на ногу в белых кроссах. — Mierda vergas, первый раз встречаю señorita, играющую в покер. — Уже продул, mexicano, — ехидничает Уён, бросив взгляд на Хосока, не сводящего диких, мерцающих опасностью глаз с него. На альфе черная, обтягивающая мышцы футболка с синими джинсами на жилистых ногах. Омега ставит себе зачет за выдержку. — Гони свои супер-движки и нитробалоны завтра, моя pony заценит. Намджун усмехается, расстегивая пуговицы бордовой рубашки и закуривая «кареллис». — Будь осторожен с этой chica, может карманы обчистить, — выдыхает альфа с дымом, глядя на брата. Хосок хмыкает, прижимая к себе подсевшего омегу за плечо, наслаждаясь его временной кроткостью, что вскоре и следа нежного от себя не оставит. — Зачем тебе нитростартеры? В Коксе запрещена закись азота. Уён многозначительно улыбается, задыхаясь внутри от тяжелых нот бергамота, рассудок туманящих. Хосок толкает язык за щеку, отвечая Намджуну с легкой ухмылкой: — Он думает, что я позволю нахуячить это в тачку. Уён вздергивает подбородок, злобно смотря на него, пока Намджун посмеивается, глотнув виски. Хосок приподнимает брови, держа обжигающий обоих взгляд, спуская его вниз, к ярко-красным пухлым губам. — Схуя нет? Я хочу попробовать, в штатах гонял так парочку раз. — возмущается омега, пытаясь отстраниться, но Хосок крепче сжимает его оголенные плечи и руки, в воле проснувшегося зверя топит. — На месте легашей я бы ликвидировал твои права и авто впридачу. — сказал Хосок, медленно проведя рукой по мягкой коже рук до локтя, пуская ненавистные мурашки от касания. — Забудь об этом, Уён. — твердо закончил альфа, потянувшись к стакану бренди. Омега, сжав губы, наблюдает за ним, как дикая пума, готовая кинуться на хищника, даже если он в разы сильнее. Не потерпит приказов, власти над собой, слишком гордый и свободный, привык рысью бежать не скованный. И плевать на установки, правила, четко прописавшие, кто главный, кому стоит подчиняться, Уён на колени опускаться не хочет, несмотря на предательское сердце, ринувшееся под ноги альфе, свою душу и строптивость отдавать — разложиться на части, вдребезги разбиться и не быть больше целым. — А ты думаешь, что я буду слушаться, и очень неверно думаешь. — дерзит Уён, оторвавшись от Хосока, и, задрав голову, пересаживается в кресло. Хосок лицо каменным держит, но монстр рвет клетку клыками, порываясь выпороть стерву, затрахать до искоренения всех его бесячих мыслей. Он продолжает пить алкоголь, градус которого ничто для релакса, глянув на занятого разговором по телефону брата. Намджун прижимает айфон к уху, слыша только рваные вдохи Джина, что должен был скоро приехать. — Джун.. — блядский стон в динамике, и альфа напрягается, ловя возбуждающие всхлипывания. — Пожалуйста, ты нужен мне.. Звонок сбрасывается, глаза Намджуна похотью наливаются, нутро стягивает зверское желание увидеть, взять, не отпускать. Он ставит нетреснувший под хваткой стакан на стол, резко поднявшись. — Что, брат? — хмурится Хосок, опираясь локтями на колени. — У Джина течка. — кидает Намджун, забрав кожанку. Кивнув в понимании ухмыльнувшемуся альфе, он выходит из клуба, по-быстрому заведя бугатти и помчавшись сквозь яркие огни ночного города. За ним к клубу наперегонки едут макларен и ликан, желтый спорткар отстает на несколько метров, но почти сравнивает позиции на повороте, как из другого угла вылетает белый мерс, бесконтрольно несущийся в него. — Вот блядь, — матерится Чимин, резко давя на тормоз, в сантиметрах жалких избегая столкновения. Рыжий хлопает дверным шарниром, скрестив руки на груди, недовольно разглядывая машину напротив. На нем легкая черная майка, поверх кожаный сливовый пиджак, рваные темные джинсы, ботинки челси и тонкий чокер. Из мерса выходит невысокий блондин, накрашенный чересчур, в красном топике и кожаных штанах. Чимин усмехается, отмечая, как ему везет со светлыми сучками. — Ну и какого, прости, хрена, ты прешься на меня? — вздергивает бровь Чимин, подходя ближе. Омега фыркает, оценивающе рассматривая его. — Или тушь в глаза попала? Рядом с рычащим мотором подъезжает ликан, Юнги в черной рубашке с закатанными рукавами и в черных брюках идет к нему, мимолетом осмотрев и того блондина. Чимин руку на отсечение дает, что тварь эта позарилась на его альфу, глаза его заблестели, а губы скривились в игривой ухмылке. По трассе проезжают редкие авто, лица их освещены неонами вывесок местных баров, кафе и центров, в воздухе повисает слишком густой запах нарциссов блондина, и рыжий демонстративно морщится. — Я не виноват, что ты правил не знаешь. Я ехал, как надо, это ты чуть не исцарапал мне машину. — звонкий голос омеги, строящего из себя жертву, режет слух. Чимину хочется задушить его прямо здесь, чтобы не лгал так откровенно, специально перед Юнги. Юнги хмуро смотрит на него, Чимин сжимает губы, выступая вперед, не обращая внимания на то, как альфа хватает его за руку. — Какая же ты сучечка, — Чимин усмехается на возмущенный вид омеги после этих слов. — Думаешь, прокатит сшалавничать перед моим альфой, выставив себя бедняжкой? Если бы я не притормозил, твоя тупая башка из хайлатеров угробила бы нас обоих. Можешь камеру посмотреть, если с памятью туго. Юнги широко ухмыляется на такого стервозного Чимина, ревнующего сейчас до кипения крови, но считает нужным узнать, в чем дело, ведясь на уязвленное лицо того омеги, смотрящего на него с просьбой. — Не груби, Чимин, он мог не сориентироваться сразу. — выстрелом под ключицы говорит Юнги, пристально смотря в глаза Чимина, который, раскрыв рот, моргает часто. Добивает усмешка блондина от защиты альфы, и он гордо поднимает голову, язвительно сказав Юнги: — Отлично, тогда не буду мешать. Чимин глядит в глаза своего монстра, что издевается над ним, и прощать больше сил не осталось. Он резко разворачивается к макларену, с дымкой уносясь по направлению к клубу, сдерживаясь от желания посмотреть в заднее окно. В легкие ударяют смешанные запахи выпивки, жар танцующих тел тянет к себе, сменившиеся на зеленые и красные цвета софиты обволакивают мягким свечением. Чимина надвое распирают гнев, ревность и гордость, потому что какого черта вообще Юнги посмел заступаться не за него, не остановил и слова вслед не сказал. Чимин пробирается сквозь безумную толпу, отбиваясь от наглых альф, что хотят затянуть его под бешеные ритмы музыки, к дальнему столику, за которым сидят Хосок и Уён. — Притормози, бестия. Хрипловатый голос Юнги разносится за его спиной, и омега специально громко прыскает, показав ему фак, не обернувшись. — Иди нахуй. — бросает Чимин, к которому оборачивается Уён, разглядывая обоих. Хосок поджимает губы, чтобы не улыбнуться. Юнги, прикрыв глаза в ярости, облизывается, схватив дикую пантеру за локоть. — Чимин, бля, — шипит альфа, тяжело дыша, смотрит на рыжего ведьмака, медленно будоражащего нервную систему. Но договорить ему не дают, нагло выплевывая в лицо: — Ты назвал меня грубияном, так иди к этой сучке, ты ведь так защищал ее. — Чимин кривится, до срыва доводит, эти пухлые губы, дерзящие ему, хочется искусать до крови, отодрать на этом столе, чтобы выдержку не испытывал. Хосок уставился на брата, респектируя ему за терпение, что треснет вскоре. Уён, хмурясь, переглядывается с ним, не вникая в дела. — Да что такое? — вспыхнул Уён, смотря на парочку, убивающую друг друга искрами, огнями из глаз. Юнги бесится, швыряет свои ключи на диван, процедив ему: — Успокой эту истеричку. Альфа разворачивается и уходит, и Чимин пуще злится, раскрыв рот. — Катись, псих херов! — кричит вслед омега, скидывая пиджак и плюхаясь рядом с ухмыляющимся Хосоком. Он нервно наливает бокал вина, глотая сладкую жидкость. — Fuck, вы скажете, в чем дело? — закатывает глаза Уён, осматривая колотящегося в негодовании брата. Чимин усмехается уголком губ, вскипая от воспоминаний, в упор смотрит в ответ. — На дороге одна курица чуть не подрезала меня, блять, а этот козел ринулся покрывать его. «Он мог не сориентироваться сразу», — поддразнил тон Юнги омега, зарывшись рукой в огненные волосы, спутав их. — Ахуел. — согласился Уён, бросив взор украдкой на Хосока, что приподнял брови, смотря куда-то в сторону. — Ты про этого блондинчика, что сейчас с Юнги болтает? — ухмыльнулся Хосок, указав на место у танцпола. Чимин сглатывает, заметив своего альфу снова с ним, и гнев больше держать не выходит, он глотку перекрывает, не давая свежего вдоха. Омега вскакивает, походкой балеруна соблазняет проходящих парней, приковывает к себе взгляд намертво. — Я помешаю. — улыбается приторно Чимин, вставая между ними, задевая на ходу афигевшего блондина. Обвив руками шею Юнги, он заглядывает на секунду в плотоядные глаза, прежде чем пылко впиться в губы, сминая с кайфом, позволяя раздвинуть свои для проникновения глубже, для поцелуя страстнее, слаще. Альфа с ухмылкой прижимает его ближе, руки инстинктивно тянутся к любимой, округлой части тела, пока губы оттягивают чужие, с малиновым вкусом. Чимин пантерой выгибается в горячих ладонях, гладит шею, отрываясь от любимых губ и через плечо кидая все еще застывшему омеге: — Отшалавился от моего альфы. Блондин обиженно задирает нос и исчезает в танцующей толпе, Юнги с доброй насмешкой смотрит на Чимина, шепча у мягких щек: — Красиво ревнуешь, моя муза. Чимин прикусывает нижнюю губу, улыбнувшись и сиянием софитов в глазах глянув на него, прекраснее чем все палитры красок, изящнее самых грациозных скульптур. Он тянет его на танцпол, где к ним присоединяются Хосок и Уён, почти забывший о своих заскоках, ластится домашней зверушкой к альфе, пальцами оттягивая его волосы, позволяя выцеловывать свою шею, оставлять на ней собственнические метки. — Когда они приедут? — тихо спрашивает Уён, положив руки на массивные плечи своего альфы и заглянув в глаза волка, жадно исследующие его оголенные ключицы и плечи. Юнги кидает на них веселый взгляд, ведь последние препятствия снесены, и в ряды их втянута бомбовая парочка. Свет прожекторов отражается на его бледной коже, что контрастом с персиковой Чимина, оттененной красными бликами, падающими на призывно раскрытые губы, к которым он тянется, как слепой грифон к плоти привлекательного русала. — Тэхён звонил, уже подъезжают. — Хосок облизывается, ближе прижимая к себе омегу за талию и напористо, жарко целуя. Трек сменяется на более медленный, как и тягучие поцелуи, блуждания сильных ладоней по любимым частям стройных тел, извилинам и слишком пухлым, как самый прекрасный порок, губам; толпа поддается ему, вливаясь в ритмы мелодии.