Часть 1
5 декабря 2019 г. в 13:29
— Он снова винит отца, — тихо говорит Габриэла, касаясь виска, и в этом жесте столько обречённой усталости, что нет сил спокойно смотреть; супруг берет её ладонь в свою, целуя тонкие, пахнущие вербеной пальцы, и отвечает, едва отняв её руку от губ:
— Он успокоится.
Габриэла поднимает голову, и взгляд её скользит по лицу мужа, словно она надеется отыскать что-то в его чертах, — что угодно, что поможет удержать ускользающую веру.
— Ты веришь, что это возможно? — спрашивает она, зная, что услышит в ответ: нежную отповедь, очередную ложь во спасение.
— Он всегда был… чувствительным, Габи. Быть может, вдали от потрясений ему станет легче.
Габриэла склоняет голову, скрывая лицо: фамильная выдержка не изменяет ей, но от любимого у неё нет тайн, — они легко читают в глазах друг друга, и сейчас, лишь взглянув на неё, он с легкостью обнаружит горькое неверие, утренним туманом тающее в её глазах.
***
Дни идут за днями, и Юстиниану не становится легче: снедающая его скорбь то вспыхивает яростными обвинениями, то угасает глубокой меланхолией, но не отпускает ни на миг. Он становится бледным и раздражительным, и уже не пропадают тёмные тени под его глазами — немое свидетельство бессонных ночей.
— Я тревожусь о его душевном здоровье, — закрывая глаза и склоняя голову на плечо супруга, наконец признаётся Габриэла.
— Времени прошло не так много, — отзывается граф Борн, но в его голосе нет прежней уверенности.
Юстиниан все больше замыкается в себе, не слышит обращённых к нему речей, начинает заговариваться сам; он и раньше не говорил о герцоге Алва в прошедшем времени, но теперь надежда все больше отдаёт безумием: когда пришедшая навестить брата Габриэла входит в его покои, он бросается к ней, и его глаза блестят, как у больного в лихорадке.
— Габи, — шепчет он, — Габи, дай мне уехать, прошу тебя, он…
В его голосе, странно изменившемся, столько горячей уверенности, что она едва не передаётся Габриэле. Ей становится почти дурно, когда приходит понимание: брат говорит о Вороне.
— Рокэ Алва умер, Юсти, — немеющими губами отвечает она, — он не…
Она слишком поздно понимает, что заговорила зря: брат бросается на неё с отчаянием узника, утратившего страх вместе с последней надеждой, больно хватает за плечи:
— Ты с ними заодно?! Габриэла!
Брат не может причинить ей вред, он никогда и никому не делал зла, но этот страшный блеск в глазах и безумные речи…
Она не успевает по-настоящему испугаться: Юстиниан, как будто вдруг лишившись сил, оседает к её ногам и плачет навзрыд.
***
Письмо, отправленное в Васспард, упоминает лишь о тяжелой болезни, что вынудила наследника остаться в Борне до выздоровления: если за пределами замка станет известно о безумии старшего из сыновей герцога Придда, предсказать последствия будет воистину невозможно.
Габриэла старается не думать об этом.
Она не позволяет заковать брата в цепи и едва не выгоняет лекаря, стоит тому лишь мельком упомянуть о воспитательном воздействии, что оказывают на душевнобольных розги и обливание холодной водой. Ей становится дурно при одной мысли о том, что Юстиниана уподобят пациентам богадельни при церкви святой Софии, этим несчастным, об участи которых она слышала достаточно, чтобы худшим из людей не пожелать оказаться среди них. Они не позволяют обращаться с родичем неподобающе, то и дело пытаются достучаться до него, но ни любовь, ни самые разумные доводы не помогают: Юстиниан мечется в своих комнатах, утратив сон и покой, бьётся в закрытые двери, разбивает руки в кровь и срывает голос, угрожая, умоляя, требуя выпустить его. От рыданий брата сердце обливается кровью, но Габриэла молчит.
Письма отца из тревожных становятся требовательными, и все труднее лгать в ответных посланиях: рано или поздно все станет известно, и тогда…
***
Август Альт-Вельдер приезжает, когда со дня смерти Рокэ Алвы минует четыре месяца. Он дружен с Юстинианом, и лгать ему куда сложнее, чем отцу: письменное требование не подтвердить правом видеть больного друга, в ответном послании не найдётся места для сплетен прислуги и смутных отголосков беды, сквозящей в живых голосах.
Мэтр Вайнштайн, повинуясь слову графа Борна, убеждает посланника герцога, что болезнь наследника тяжела, а разговор с ним не принесет ничего, кроме тягостных впечатлений. Юстиниан, опоенный маковым молоком, спит в подготовленных покоях, окна открыты в тепло летнего вечера. Альт-Вельдер видит это и, должно быть, все-таки верит их тщательно спланированной лжи.
Им удаётся провести его в первый день, но как долго пробудет в Борне супруг Ирэны?
Размышления прерывает раздавшийся во дворе выстрел.
***
На камнях, выстилающих дорожку сада, неловко согнувшись и преклонив колени, стоит Август Альт-Вельдер, и кровь заливает его колет, растекаясь пятнами на груди и пачкая рукава до самых плеч.
Тело на его руках — тонкое, облачённое в белое и алое… в белое, алое от крови.
Габриэла бросается через двор, никем не замеченная и не удержанная, — муж подхватывает её под руки, не давая упасть, поддерживает за плечи, помогая преклонить колени подле брата.
— Тише, тише, — ровным голосом шепчет Альт-Вельдер, почти укачивая умирающего на руках: кажется, он не замечает, как сквозь его пальцы, прижимающие к ране спешно сорванный шейный платок, неумолимо переливаются тонкие ручейки крови. Рядом — брошенный наземь пистолет, пустая ольстра…
— Они… не хотели… — быстро, словно понимая, что время его сочтено, говорит Юстиниан, — меня… к нему…
Габриэла смотрит, не отводя глаз, и слышит сквозь звон в ушах, как голос брата, лихорадочный, умоляющий, вдруг неловко сворачивается и застывает, словно шёлковая лента, небрежно брошенная наземь.
— Тише… — повторяет Альт-Вельдер. — Он жив, он скоро будет здесь. Вести доходят медленно. Они не знали.
— Мы не знали, — эхом отзывается Габриэла. — Мы не знали, Юстин. Никто не знал…
Кровь течет на камни, и жалкий кусок ткани больше не сдерживает её. Лекарь, где же лекарь?..
Быть может, гибель Алвы в самом деле оказалась ложью? Говорят, Ворон долго избегал чужих стрел, — может быть, избежал и теперь? Габриэла не даёт себе надежды: она понимает слишком многое и слишком быстро, чтобы позволить себе поверить в чудо.
Она берет руку брата в свою, сжимает его ладонь между собственными и лишь безмолвно следит, как окровавленные пальцы Августа бессильно сжимаются на ткани, тяжелой от пропитавшей её крови.
— Я увидел силуэт в его окне. Кто-то лез... — говорит Альт-Вельдер, не поднимая глаз. — Я думал, это убийца…
Габриэла вскидывает голову, смотрит на родича, на пистолет рядом с ним, но смысл его слов ускользает от неё. Она видит лишь кровь, медленно просачивающуюся меж пальцев. Она нескоро замечает, что кровь больше не идёт.