Casual Affair

Лондон, июнь 2014 года Затянутое облаками небо нависало над Лондоном хмурым, серым покрывалом и словно зеркало отражало её настроение. Аманда вздохнула, застегнула до упора молнию на ветровке и, вслед за нетерпеливо натягивающим поводок Флинном, сбежала с крыльца и пошла прочь от дома. Корт-Лейн выглядела как многие другие улицы Восточного Даулича: белые двухэтажные домики, отделанные коричневым кирпичом, вплотную примыкали друг к другу, создавая впечатление одной сплошной стены, с двух сторон ограничивающей узкое пространство асфальтированной дороги, вдоль которой были тесно напаркованы автомобили. И всё же Аманде нравился этот район. Улицы здесь были тихими и густо поросшими зеленью, вокруг располагалось несколько живописных парков, в один из них — Даулич-парк — Аманда сейчас и направлялась. За полтора месяца Флинн прекрасно выучил дорогу и уверенно тянул хозяйку по направлению к воротам. Летом в парке было многолюдно, повсюду слышался детский смех и звонкий собачий лай, молодые мамы толкали перед собой коляски со спящими младенцами, по извилистым дорожкам пробегали спортсмены в наушниках, их обгоняли велосипедисты всех возрастов. Свежий воздух вытеснял городской шум и смог, разгонял кровь в теле и скуку в голове, и потому Аманда сожалела, что скоро придётся покинуть этот практически пригородный район. Ричард хотел поселиться на южном берегу Темзы — в районе Ватерлоо, поближе к театру «Олд Вик». Его риэлтор уже давно подыскивал подходящий вариант. Вчера они с Ричардом посмотрели просторную квартиру с гостиной и двумя спальнями и в очередной раз поспорили. Аманде не нравился многоквартирный дом на шумной, переполненной людьми и автомобилями Ватерлоо-Роуд, откуда до ближайшего крохотного парка нужно было идти несколько кварталов. Центр Лондона проигрывал по всем параметрам, и Аманда предпочла бы остаться в Восточном Дауличе, но Ричард был непреклонен. Его раздражали пробки и потраченное на них время, а оставаться неузнанным в метро больше не получалось. О них по-прежнему писали в прессе, в которую просочились слухи о перенесённой на осень свадьбе и теперь таблоиды наперебой строили нелепые, а порой и оскорбительные предположения о причинах несостоявшегося брака. Лишние вопросы могли бы развеять их совместные выходы в свет — предложений на посещение различным мероприятий поступало много, но Ричард решительно отметал их все. — Мне нужно сосредоточиться на роли, — говорил он. — К тому же в Лос-Анджелесе вы с Эбби полгода твердили о том, что от всех этих мероприятий будет польза, но я не вижу никакого эффекта, кроме того, что моё имя без конца полощут в прессе. И мне это надоело. Не такой Аманда представляла свою жизнь в Лондоне. Планируя свадьбу, она ещё в прошлом году освободила май и июнь от съёмок, в итоге два месяца оказались незанятыми делами, и она хотела провести их с Ричардом. Аманда провожала его в театр, а оставшийся день посвящала себе и отдыху, который после насыщенного работой года был ей необходим. Она много гуляла, читала не сценарии, а художественную литературу, смотрела глупое, но отчего-то всегда нравящееся ей шоу «Холостяк», искала в интернете и пробовала новые рецепты выпечки, вернулась к давно заброшенным вязанию и рисованию. По вечерам готовила ужин и ждала Ричарда, а когда он поздно возвращался с репетиций, вместе с Флинном выходила встречать его на крыльцо. Вот только идиллия продлилась недолго. Уже пару недель спустя Аманда чувствовала себя одинокой и брошенной. Ричард почти весь день проводил в театре, всё чаще задерживаясь на репетициях. Дома вечерами он закрывался в гостевой спальне, в которой обустроил себе кабинет и готовился к роли, или же один уходил на прогулку, объясняя это тем, что ему нужно проветрить голову. Каждое утро в восемь часов он уже был в тренажерном зале, после которого возвращался домой, чтобы переодеться, поесть и уезжал в театр. Все его мысли целиком и полностью были заняты Джоном Проктором*. Уходя из репетиционного зала, он уносил его с собой, его мысли и чувства, даже признавался, что иногда видит его сны. В начале Аманда с пониманием относилась к этому, Ричард тринадцать лет играл только в кино и на телевидении, и возвращение на сцену имело для него огромное значение. После первой репетиции он сказал ей: — Вот ради чего я стал актёром. А я и забыл. Для меня это удивительное открытие, и, наверное, после этого опыта я стану уже совсем другим актёром. Работая над ролями, он активно применяет метод Ли Страсберга — технику работы над ролью, когда перед началом съёмок актёр придумывает и записывает предысторию своего героя или ведёт дневник от его имени. Всему этому учили в театральном, но Аманда никогда не использовала метод Страсберга на практике, а вот Ричард всегда работал именно так. Полная концентрация и сосредоточенность. Он погружался в роль и старался не выходить из неё. Аманда не мешала Ричарду своим присутствием, не тревожила по пустякам, не нарушала его распорядок, который он тщательно выстраивал для себя, но со временем ей стало всё сложнее мириться с его поистине одержимостью этой ролью. Ричард становился всё более нелюдимым, предпочитая ни с кем не общаться, не давал интервью, не показывался на публике, перемещаясь лишь между домом, тренажёрным залом и театром. Аманда и сама всегда относилась к работе ответственно, тщательно готовилась к ролям, но всё же у них с Ричардом был совершенно разный подход к делу. Покидая площадку, Аманда принимала душ, смывая с себя образ своей героини вместе с гримом, и прощалась с ней до завтра. Ричард же оставался со своим героем двадцать четыре часа в сутки. Он и за пределами сцены разговаривал выбранным для него голосом, использовал его мимику и жесты, засыпал и просыпался Джоном Проктором. Но Аманда не знала этого человека и не хотела знать. Ей нужен был Ричард, но он с каждым днём всё больше отдалялся от неё. Сначала Аманда сдерживалась, но потом начала высказывать своё недовольство, на что Ричард всегда говорил одно и тоже: мне нужно сосредоточиться. Сосредоточиться — как же она ненавидела это слово! Аманда спустила Флинна с поводка и теперь неспешно брела по одной из многочисленных дорожек Даулич-парка. Погода стояла пасмурная и не по-июньски прохладная. Аманда любила этот большой парк, здесь она каждый день гуляла с Флином, они бегали или просто слонялись без дела, но этим поздним утром парк казался ей чужим и неуютным. Латте из кафешки рядом с озером — приторно-сладким, ветер — пронизывающим, воздух — влажным. В голове пульсировала не проходящая уже который день мигрень. Посторонние звуки раздражали, хотелось тишины и покоя, благо на почти тридцати гектарах парка всегда можно было найти тихий уголок, укрыться от прохожих и на скамеечке на одной из тенистых аллей спокойно почитать книгу или подумать. Обхватив картонный стаканчик ладонью, Аманда обогнула озеро и углубилась в парк, теряясь в многочисленных дорожках. Отыскав скрытую от глаз одинокую лавочку, присела на ещё не до конца просохшие после ночного дождя доски, поставила рядом кофейный стаканчик и достала из кармана смятую пачку сигарет. Глубоко и неспешно затянулась. Горьковатый дым пробежал по языку, отвратительным металлическим привкусом стёк по горлу и пополз вниз к лёгким. — Гадость, — скривилась девушка, затушила сигарету и выбросила в урну. Вслед за ней туда же полетел стаканчик с недопитым кофе. Флинн подбежал к хозяйке, Аманда потрепала его за ушами: — Беги, гуляй. Возвращаться домой не хотелось, там всё напоминало об утренней ссоре. За завтраком — в последнее время уже традиционно строгим и неловким, за которым разговоры велись внатяжку, они с Ричардом перебросились парой коротких фраз о погоде и теперь оба молчали, не смотрели друг на друга, но при этом делали вид, что всё в порядке. Аманда отодвинула тарелку, есть совершенно не хотелось. Над столом висело практически осязаемое напряжение неловкости и невысказанных претензий. — Если хочешь что-то сказать — говори, — не выдержала Аманда. Ричард поднял на неё взгляд и спросил: — Что не так было во вчерашней квартире? — Тоже что и в остальных: слишком шумно и многолюдно. — В центре всегда шумно и многолюдно. — У меня собака и нам нужен парк. — Ты через две недели возвращаешься в Штаты на съёмки, — напомнил он. — И потому с моим мнением можно не считаться? — Я считаюсь с твоим мнением, — возразил Ричард. — Именно поэтому мы смотрим квартиры вместе, — он немного помолчал, а потом добавил: — С тобой в последнее время так сложно разговаривать. — Может быть, потому что ты редко это делаешь? — едко осведомилась Аманда. Её резанул его тон, но и свой собственный тоже не понравился. Холодный. Бесчувственный. — Полагаю, сегодня тоже задержишься? Вчера Ричард в очередной раз поздно вернулся с репетиции, потом до полуночи сидел в кабинете в окружении собственноручно сделанных заметок к роли. Аманда всё это время ворочалась в постели, прислушиваясь к звукам, ненадолго провалилась в дрёму, просыпалась и снова прислушивалась. Она уже который день, да что там день — которую неделю засыпала в одиночестве и это не могло её не беспокоить. — Не знаю. Как получится. — Ну разумеется! — Аманда подскочила с места, рукой задела чашку, та опрокинулась и остатки кофе липкой коричневой жижей выплеснулись на стол. — Чёрт! — ругнулась девушка и, игнорируя беспорядок, направилась к двери: — Флинн, гулять! И вот теперь она сидела в парке, пытаясь понять: с какого времени они стали постоянно ссориться? Аманда не находила ответа, но в это пасмурное летнее утро осознала правду, которую давно игнорировала: в этих бесконечных спорах они растеряли всё то прекрасное, что было между ними и превратились просто в соседей по квартире. И как бы настойчиво она не бежала от этого ощущения, как бы глубоко не старалась затолкать его вглубь себя, оно росло и крепло внутри, грозясь вырваться наружу потоком кипящей смертоносной лавы. В кармане настойчиво завибрировал мобильный, и Аманда вздрогнула, выныривая из гущи своих безрадостных мыслей. Сообщение было от Ричарда: «Постараюсь освободиться к семи. Поужинаем где-нибудь?» Аманда слабо улыбнулась, подумав о том, что, может быть, ещё не всё потеряно, и торопливо написала в ответ: «Ок. Закажу столик в Cecconi's, заеду за тобой в театр». «Олд Вик» встретил её белоснежным фасадом и тревожным чёрно-белым баннером пьесы. Она приехала раньше времени, репетиция ещё не закончилась, и Аманда прошлась по фойе, рассматривая развешенные на стенах фотографии легендарных актёров, игравших здесь: Лоренс Оливье, Джуди Денч, Джон Невилл... Дверь театрального зала оказалась приоткрытой, оттуда доносились голоса, в мужском она без труда узнала приглушённый баритон Ричарда. Аманда не удержалась от любопытства, осторожно открыла тяжёлую дверь, тихонько проскользнула внутрь и замерла на пороге. Всё пространство зала тонуло в полумраке, ряды мягких бордовых кресел терялись не то в дыму, не то в тумане, отчего перед глазами вставала пелена, а очертания зеленовато-серой отделки, закрывающей стены и драпировки на балконах, будто начинали размываться. Аманду поразило ощущение замкнутости пространства, словно она в самом деле оказалась в котле**. В зале не было привычной сцены — только освещённая круглая площадка в центре, на которой в этот самый момент разворачивалась семейная драма Прокторов. Аманда попала как раз в начало второго действия, когда герои пьесы — Джон и его жена Элизабет пытаются наладить свои расползающиеся по швам отношения, но их отчуждение лишь возрастает и дальше следует очень эмоциональный и болезненный для обоих диалог, который так любили ставить в театральных академиях по обеим сторонам океана. — Мне хочется сделать тебе приятное, — чуть заметно улыбнувшись, произносит Ричард следующую реплику. Его сознание принадлежит Джону Проктору, и мужчина в отчаянии. Он искренне раскаивается в содеянном, хочет вернуть доверие жены и всеми силами заслужить её прощение. Ричард поднимается со стула, подходит к Анне… Аманда не раз наблюдала, как он целует других женщин на экране, но видеть наяву, как он подхватывает её лицо, с какой нежностью касается губами её губ, было болезненно неприятно. Аманда сама была актрисой, и ей не раз доводилось целовать на съёмочных площадках многих мужчин, а пару раз даже женщин, и потому она понимала, что это всего лишь часть актёрской работы, не имеющая никакого отношения к реальным взаимоотношениям Ричарда и Анны, но внутри всё равно закипала неконтролируемая злость. — Я больше не в силах терпеть твои подозрения, — брошенная Ричардом фраза отвлекла Аманду от собственных мыслей, и она переключила всё своё внимание на сцену, где Элизабет по-прежнему холодна с Джоном: — У меня нет никаких… — Я не хочу, чтобы ты подозревала меня… — Не надо давать повода для подозрений. — Ты все еще сомневаешься? Не могу больше оправдываться перед тобой, Элизабет… — голос Ричарда звучит глухо, тревожно, безысходно. Аманда будто заворожённая следит за каждым движением, жестом, взглядом. В его существовании на сцене была магия неподдельного, обнажённого гения актёрства, что-то пробирающее до глубины души, по-настоящему трогающее и вдохновляющее. — Смягчись, женщина. Будь добрее. Ты ничего не забываешь и ничего не прощаешь. Все эти семь месяцев я хожу на цыпочках в этом доме. Куда бы ни пошёл, что бы ни делал, у меня одна мысль — чем бы порадовать тебя. — Джон в отчаянии, видно, насколько жена ему дорога и как сильна его любовь. Он самозабвенно пытается достучаться до Элизабет, чтобы разжечь в ней душевный огонь чувствительности и чувственности, но тщетно. — И все понапрасну — печаль навеки поселилась в твоем сердце. Ты сомневаешься в каждом моём слове, в каждом поступке. Ты всё время стараешься поймать меня на лжи. Когда я вхожу в эту комнату, мне кажется, что я вхожу в зал суда... Аманде никогда не нравилась ни эта пьеса, в основе которой лежал классический любовный треугольник, приправленный религией, политикой и всеобщей истерией охоты на ведьм, ни сам Джон Проктор, как герой, вступающий в схватку со внутренними демонами во спасение своей души, но сейчас — в этот самый момент она, наконец, поняла и его, и истинную причину, толкнувшую его на измену: им двигало не вожделение, не сладострастие, а одиночество и тяга к банальному человеческому теплу, которого он был лишён. В театральном она целый семестр изучала эту пьесу и её главного героя, но поняла его лишь сейчас — за неполных пять минут, наблюдая за игрой Ричарда. Удивительно. — Стоп! — послышался откуда-то из темноты первых рядов голос Яэль Фарбер и вся магия вмиг рассеялась. Аманда больше не видела Джона Проктора и Элизабет, на сцене стояли Ричард и Анна Мэдли. — Когда вы произносите свои реплики, дарите друг другу импульсы ваших тел, они вас подстегнут и направят в нужное русло. Как во время упражнений в репетиционном зале — максимальная близость, когда чувствуете даже запах друг друга. Вспомните те ощущения и не теряйте их ни на мгновение. Ричард внимательно слушал режиссёра, едва заметно кивая, потом повернулся к Анне, она что-то негромко сказала ему и будто невзначай провела ладонью по его щеке. Было в этом жесте нечто личное и такое интимное, что ревность острой иглой болезненно впилась в сердце Аманды, выпуская тревожный и жгучий яд сомнений. Ричард тепло улыбнулся партнерше, поднял голову и заметил Аманду. Мэдли и Фарбер тоже, и Аманда почувствовала себя так, словно её застукали на месте преступления. Режиссёр нахмурилась и грозно посмотрела на возникшую рядом помощницу: — Почему посторонние в зале? — Извините, это ко мне, — вступился за растерянную девушку Ричард. — Я на минуту. Фарбер кивнула, Ричард, ещё раз извинившись перед коллегами, спрыгнул со сцены и, обогнув ряды кресел, оказался рядом с Амандой. — Идём, — он взял её за руку и вывел из зала. — Яэль не любит посторонних на репетиции. — Извини. Я не хотела мешать.  — Ничего. Чудесно выглядишь, — улыбнулся он, окидывая взглядом её тёмно-зелёное коктейльное платье, бескомпромиссно тесно обхватывающее талию и бёдра. Ричард наклонился к ней, но Аманда инстинктивно повернула голову, и его губы лишь мазнули по щеке. То, что она видела на сцене, было игрой, но отчего-то поцеловать его после Анны она сейчас не могла. — Кажется, я приехала слишком рано, — пытаясь сгладить неловкость, сказала Аманда. — Мы закончим через полчаса. Внизу есть кафе, подождёшь меня там? — Конечно. Дверь приоткрылась, и из-за неё выглянула Анна: — Рич, нам пора. — Эн, я сейчас приду, — пообещал Ричард и вновь повернулся к Аманде. — Я жду внизу, — сказала она и, заметив, что Анна не уходит, а продолжает смотреть на них, не удержалась от того, чтобы привлечь его к себе и демонстративно поцеловать. Не потому, что искренне хотела этого, а чтобы показать своё превосходство Мэдли. — Люблю тебя, — ослепительно улыбнувшись, прошептала Аманда ему в губы и лишь после этого отпустила. Их заказ ещё не принесли, в ожидании еды Ричард воодушевленно рассуждал о глубине психологизма пьесы и её актуальности в наши дни. Аманда молча слушала его, время от времени поглядывая в окно, за которым мелко моросил дождь, больше похожий на мокрую серую дымку. Несмотря на непогоду, прохожих на тротуарах было много, а по обе стороны Полтри тянулись вереницы машин — в пятницу многочисленные ресторанчики и пабы традиционно делали неплохую выручку. — Аманда?.. — позвал её Ричард. Девушка подняла голову и растерянно посмотрела на него, понимая, что отвлеклась и потеряла нить разговора. Она даже не слышала, какую последнюю фразу он сказал. Из головы не выходила Анна Мэдли, в висках по-прежнему пульсировала монотонная боль, а икры ног тянуло от усталости. Весь день она много ходила: утром долго гуляла в парке, а вечером минут сорок шла на каблуках до театра. Кэб встал в пробку, и Аманда решила пройтись пешком. Не больше двух миль, но, учитывая, что за последние полтора месяца она совершенно отвыкла от туфель, отдавая предпочтение удобной обуви на сплошной подошве, то и эта недолгая прогулка дала о себе знать. И потому сейчас Аманде хотелось разуться, а ещё лучше — вернуться домой, набрать в ванну тёплой воды и опустить туда ноющие ноги. — Всё хорошо? — спросил Ричард. Повисло тяжёлое молчание, в котором Аманда не нашла, что ответить, и потому коротко произнесла: — Поехали домой. Он медленно опустил стакан минеральной воды, который уже успел поднести ко рту, коротко прищурился и спросил:  — Ты серьёзно? — тёмные брови сошлись на переносице, губы плотно сжались в тонкую побледневшую линию. — Ты каждый день твердишь о том, что мы никуда не ходим вместе, а сейчас, когда мы сидим в ресторане, ты вдруг предлагаешь уйти. Что происходит? Девушка пожала плечами и опустила взгляд на свой бокал. В мутной белёсой жидкости плавало три кубика льда, на широком стеклянном краю повисла зелёная долька лайма. Аманда понимала, что должна что-то сказать, но не находила нужных слов.  — Аманда, посмотри на меня. Она подчинилась и с минуту они смотрели друг на друга, разделённые столом, двумя бокалами и гнетущим молчанием. — Как мы дошли до этого?.. — О чём ты? — Ричард склонил голову набок и на его лице мягкими короткими вспышками заиграли тени двух декоративных свечей, установленных в центре стола. — Я перестаю тебя понимать. — Вот и я об этом, — ответила Аманда, делая большой холодный глоток «Маргариты», обволакивающий рот кислой цитрусовой горечью. — Все твои мысли заняты Джоном Проктором, спектаклем, Анной… — Причём тут Анна? — насторожено нахмурился Ричард, и Аманда почувствовала, что начинает закипать. — Всё что ты видела — репетиционный процесс. Да, у Яэль своеобразный подход к работе, она требует от своих актёров… — Прекрати! — зашипела Аманда, закрывая уши руками. — Хватит говорить о спектакле. Если я услышу ещё слово о Прокторе, Фарбер и «Суровом испытании», то взорвусь! — Нам действительно лучше вернуться домой, — поднимаясь, сказал Ричард. Автомобиль вкатился на Лондонский мост и замедлил ход. Снаружи, за тонированным стеклом дождливый вечер накрывал город. В соседнем ряду стояли машины, по широкому тротуару вдоль бетонных ограждений торопливо шагали прохожие, стряхивали с зонтов и дождевиков влагу. В машине было тепло, но Аманда невольно поёжилась и обхватила себя руками. Всю дорогу до дома никто не произнёс ни слова. Ричард открыл дверь и пропустил Аманду вперёд. Она шагнула в тёмную прихожую, бросила на тумбочку сумку и, прислонившись спиной к стене, наконец, скинула ненавистные туфли. Шлёпая босыми ногами по полу, начала подниматься по лестнице. — Аманда... — щёлкнув выключателем, окликнул её Ричард. Девушка обернулась и устало посмотрела на застывшего посреди прихожей мужчину. — Ты в порядке? — Да, — односложно ответила Аманда. Он молча кивнул, положил связку ключей на тумбу, поднял с пола её завалившиеся на бок туфли и поставил их к стене. Аманда пошла в спальню, на ходу расстёгивая боковую молнию на платье. Позади неё вновь щёлкнул выключатель и на прикроватных тумбочках зажглись светильники, освещая комнату мягким приглушённым светом. — Ужинать будешь? — спросил Ричард, снимая пиджак. — Нет, я не голодна. Приму ванну. Он снова молча кивнул и, бросив на кресло пиджак, направился на кухню. Аманда услышала, как гулко зашумела набираемая в чайник вода. Когда сорок минут спустя она вышла из ванной, желание лечь в кровать, уснуть и поскорее забыть этот день боролось в ней с острой необходимостью объясниться с Ричардом. Победило второе. Он сидел на диване, покусывая кончик карандаша, и сосредоточенно вчитывался в текст. Он знал его наизусть, но каждый день продолжал дотошно в нём копаться. — Рич, уже поздно, — напомнила о времени Аманда. — Иди спать, я ещё немного поработаю, — ответил он, не отвлекаясь от сценария. — Доброй ночи. Аманда обиженно поджала губы, но Ричард, разумеется, этого не видел. Она вернулась в спальню и забралась в постель, закрыла глаза, но сон не шёл к ней. Аманду одолевали сомнения и страхи, и она, как ни старалась, не могла с ними справиться. И если раньше Аманда оправдывала сложившуюся ситуацию тем, что подготовка к спектаклю действительно отнимает у него много физических и моральных сил, то после увиденного сегодня в театре начала сомневаться в этом. Аманда прекрасно знала, как игра на площадке сближает партнеров и к чему это может привести. Так было у неё с Домиником, но мысль о том, что Ричард за её спиной завёл интрижку с Анной Мэдли, казалась абсурдной, и Аманда решительно гнала её прочь, убеждая себя, что напрасно сгущает краски. Вот только сердце почему-то сжималось тугим клубком болезненного спазма, стоило ей представить их вместе. Она хотела дождаться Ричарда, но усталость и переживания взяли вверх. Уже практически засыпая, она почувствовала, как мягкий матрас прогнулся под его весом, и открыла глаза. — Прости, я тебя разбудил, — его руки обняли её, прижимая к сильному телу, тёплые губы коснулись виска: — Спокойной ночи. — Рич… — тихо позвала Аманда, и он отозвался хриплым: — М-м?.. — Я люблю тебя, — прошептала Аманда, теснее прижимаясь к нему. — И я тебя, солнышко, — сонно прошептал Ричард, закрывая глаза и укладываясь поудобнее. — Как же я устал сегодня… — Уверен?.. — Аманда провела ладонью по его груди, медленно спускаясь вниз. Чуть подалась вперёд и легко коснулась губами его сомкнутых губ: — А если я помогу тебя расслабиться? — ей просто необходимо было вновь почувствовать себя любимой и желанной им, но Ричард, не открывая глаз, перехватил её запястье: — Родная, не сегодня, я правда без сил. — Как скажешь, — спустя пару секунд отозвалась Аманда, вмешивая в голос всё спокойствие и всю небрежность, которые только смогла в себе отыскать. — Доброй ночи. —————- Курсивом - реплики из пьесы А.Миллера «Суровое испытание» *Джон Проктор — главный герой пьесы «Суровое испытание» («The Crucible») американского драматурга Артура Миллера. Пьеса частично основана на реальных событиях процессов над салемскими ведьмами и считается одной из основополагающих для американской драматургии. Ознакомиться с сюжетом можно здесь: https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Суровое_испытание_(пьеса) **Название пьесы «Crusible» переводится ещё и как «плавильный котёл»