Ты успеешь

Джуффин нежно оглаживает белый пламень: «Тише, малыш, тише. Все хорошо», – и ослепляющие язычки тускнеют, унимаются, ластятся к рукам. – Вот, держи-ка, – он протягивает запястье и слабо морщится от впившихся в кожу острых зубов, отчего в уголках глаз разбегаются хитрые лучики морщин, – полегче, не жадничай. В его руках дрожит мальчишка – белобрысый, курносый, нескладный, с диким взглядом затравленного лисенка. Это завтра, когда Лойсо обретет свой привычный облик, в глазах запляшет азартный огонь. А пока Джуффин беззастенчиво баюкает свое чудо на коленях, распространяя вокруг ауру пронзительной нежности, не рискуя получить в ответ ехидные комментарии и снаряд из дюжины заклятий. – Дыши, малыш, дыши, – он успокаивающе поглаживает худую спину. – Медленно, считая до шести, помнишь? Потом пауза. Хорошо. И медленный выдох, – рука чуть ритмично похлопывает, отбивая нужный ритм. – Молодец. Из пламени Лойсо всегда выпадает испуганным ребенком. Джуффин пока не выяснил причин, не до того было. Да и Магистры с ними, с причинами, когда вот прямо сейчас он нуждается в тебе больше, чем в Мире, больше, чем в своей вожделенной Силе, больше, чем в самом себе. Это ли не чудо? В такие минуты Джуффин справедливо чувствует себя старшим, хотя и фактическое старшинство Лойсо – лишь цифра для записи даты рождения, не более того. Агрессивный, безрассудный, вспыльчивый и до неприличия могущественный. Ходячее стихийное бедствие. Самое обаятельное во всех мирах. Успокоить такое под силу только Джуффину, не столько по причине большей Силы, сколько… Впрочем, в этих причинах Кеттариец тоже не горит желанием разбираться. Куда ты опять влип, горе мое? Пока умаявшийся сорванец тихо сопит, зарывшись в груду одеял, Джуффин в размышлениях неспешно раскуривает трубку, а вытащив из-под лежащей неподалеку книги яркий листок бумаги, давится дымом – не то от удивления, не то от смеха – сам еще не решил. На бумаге отражением оригинала скалится в улыбке карикатурная лисья морда. Сведя к носу раскосые глаза, морда держит в зубах трубку, вместо колец дыма выпуская мыльные пузыри. – Джуф? – раздается из-под одеял испуганный зов. – Я здесь, малыш, – Джуффин, отложив трубку и рисунок, укладывается рядом, обнимает прижавшееся к нему тельце. В ткань лоохи тут же вцепляются тонкие пальцы. – Я рядом, все хорошо, – он гладит светлую макушку, ерошит непривычно мягкие волосы. – Нашел твое послание, – Кеттариец ухмыляется. – Портрет, что и говорить, хорош. Скоро моя коллекция перестанет помещаться в ящике стола, придется наколдовать туда парочку Вселенных. На днях перебирал, нашел твое самое первое, помнишь, ты там… Он еще долго разговаривает, лениво перекатывая слова на языке, пока на детских губах не замирает легкая сонная улыбка, а ладони не разжимаются, выпуская, наконец, Джуффина на свободу. Вот и хорошо. Спи. Всё завтра.

* * *

– Ты в своем уме?! – Джуффин не зол, нет. Он мерит размашистым шагом пол собственной гостиной, полыхая от жгучей ярости, и половицы жалобно прогибаются под тяжестью его гнева. – Ты не можешь, находясь в одном мире, тянуть из Хумгата другой! Чего ты добивался? – Мне просто было интересно, – Лойсо лишь пожимает плечами, безмятежно наливая себе свежесваренной камры. – Интересно! – Джуффин комично всплескивает руками. – Ему было интересно! В этом весь Лойсо Пондохва – азарт и безрассудство! Когда ты перестанешь подставлять свою белобрысую задницу и научишься жить разумно? – Пошёл ты, – сквозь зубы бормочет Лойсо, пробуя напиток. В ответ трубка Джуффина летит в стену, ссыпавшись на пол кучкой пепла. – Что ты сказал?! Лойсо поспешно поднимает руки, напрочь забыв про полную кружку: – О, да, это я зря. Зря сказал, прости, не подумал. Ты у нас грозный колдун, а я так – погулять вышел, нихрена в Истинной магии не смыслю. – Мальчишка! – серебристый вихрь мечется по комнате. – Дитё неразумное! Ты не только в Истинной, ты, похоже, вообще ни в какой не смыслишь! Ты мешаешь Истинную Магию с Очевидной, завязываешь узлом незыблемые законы бытия… Не дразни Вечность, Лойсо! – У меня всё под контролем, Джуф! Перестань меня опекать! – Сердце Мира сводит тебя с ума, ты не ведаешь, что творишь! – Я же сказал, все в порядке! – отшвырнув опустевшую кружку, Лойсо раздраженно отворачивается к окну, но в этом раздражении Джуффин чует злость, оскорбленное недавним поражением достоинство, а еще... вину? Смятение? – Я не могу иначе, ты ведь знаешь. Джуффин знает. Но еще он знает, что очередная такая выходка может стать последней. Не только для миров, которыми жонглирует этот гад, но и для него самого. Драный Великий Магистр трижды драного Ордена! Он так умело убедил всех в собственном бессмертии, что, похоже, поверил в шутку сам. Замерев посреди комнаты, Джуффин утыкается взглядом в прямую спину. В упрямую спину. Они молчат. Долго, слишком долго, чтобы это прошло бесследно. – Не рви моё сердце, прошу. Джуффин устал. Грешные Магистры, как же бывает утомительно выискивать прореху в Вечности и спасать заигравшегося гения. Еще и ковер испортил, поганец. Лойсо медленно поворачивает голову. Неудобно, напрягая шею, но, кажется, повернись он всем телом, взгляни прямо в глаза Кеттарийцу, и слова так и останутся несказанными: – Тогда отдай моё, – кривая, нескладная улыбка. Так улыбаются от боли, до скрипа стиснув зубы, закаменев сведенными мышцами. И за это его хочется придушить, испепелить, прижать к себе, разбить и вновь собрать из острых осколков, изрезав по пути все пальцы, смешаться кровью, раствориться в красных песках Хмиро, сгореть дотла в ликующем пламени взгляда, развеяться в ветрах Темной Стороны... Не отпускать. Джуффин делает шаг, крепко обнимает со спины, жадно ведет носом по загривку, осторожно устраивается подбородком на твердом плече. Держать, укрывать обнаженные нервы, до потери сил лечить незаживающую рану. Удержать. Когда дело касается Лойсо, маска Почтеннейшего начальника всегда остается в проигрыше. – Ты понимаешь, что однажды я могу не успеть? Летний вечер за окном окутывает сад, и Джуффин лишь слабо удивляется, углядев среди полуметровых игл Зогги цветок – розовый с оранжевыми переливами по краям лепестков, словно в них отразилось вечернее небо. Гляди-ка, зацвел, паршивец. Вот что значит соседство с Фаумхайной… Вдох – Пауза – Выдох. Шесть тактов жизни, биение сердца, дыхание – для двоих все становится одним. «Успеешь. Ты не можешь иначе».