Siren: Legends Never Die

      Проходит только несколько дней с коронации Мун Чонгука, и, несмотря на изменения, происходящие в замке, Юджи не ощущает их влияние на ее жизни или жизнях других придворных. Для нее каждое утро начинается одинаково, как и до смены правителя. И большую часть времени, несмотря на обилие придворных дам, фрейлин, слуг и учителей, Юджи предпочитает оставаться наедине со своими мыслями и делами. Ей не хочется участвовать в обсуждении сплетен, слухов, вещей, которые вводит Чонгук. Она бы сказала, что ей противно все политическое, но соврет, в первую очередь, себе, если скажет или подумает так. Юджи нравится власть, ее ощущение, нравится участвовать в ее реализации, но обсуждать — не в принципах Юджи. Фрейлины пытаются расшевелить ее, но принцесса только раздраженно цокает и уходит в другую часть комнаты, залы и продолжает заниматься делами или отдыхать, погрузившись в свои мысли или засмотревшись на пейзаж за окном.       Раннее утро только начинает пробиваться сквозь мозаичные стекла, слабые лучики солнца пытаются пробиться сквозь него, но объемные облака заволакивают его, полностью закрывая ему доступ к самовыражению и дарованию людям тепла. Юджи лениво сидит перед туалетным столиком и позволяет служанкам наносить легкий макияж и собирать волосы в простую прическу, образ которой завершает нежная диадема. Ей не хочется подниматься, но обязанности принцессы того требуют. Тугой корсет, лишающий воздуха, но к которому за только лет — почти за всю жизнь — привыкаешь, стягивает. Тяжелые платья, которые еще сильнее стягивают корсет, и Юджи готова к новому дню и своим обязанностям — получать образование и показывать свою благонравность.       Утренняя молитва, не занимающая по времени более четверти часа, в гвидди, где заправляет всем придворный друид. Юджи с трудом сохраняет бодрость духа и учтивость, но с достоинством завершает одно из важных дел. Она выходит в сопровождении фрейлин и двигается по просторным коридорам, украшенных канделябрами и фамильными гербами, спускающиеся по стенам. Юджи сворачивает на широкую лестницу, поднимаясь на этаж с комнатами для музицирования. В такое раннее время придворные предпочитают делиться новостями, заниматься бумажными делами, мало кто ходит в это крыло замка для игры на музыкальных инструментах. Но Юджи нравится, она лично договорилась с учителями о таком расписании, а покойный король со вдовствующей принцессой дали разрешение на самостоятельное манипулирование расписанием.       Ей тогда было одиннадцать-двенадцать, когда к обязательным урокам начали добавляться и другие — более ответвлённые, не касающиеся политики и государственных дел. Она сначала не понимала, почему по утрам ее заставляли учить логику, решать задачи, объясняли структуру бюджета, а во второй половине дня — музицирование, медленные и быстрые танцы. Юджи такое распределение утомляло, она не могла думать рано утром без перерыва, а после плотного обеда, который был первым приемом пищи за день, управлять своим телом во время танцев и пальцами во время игры на музыкальных инструментах было довольно сложно. Она пыталась подстроиться под такой ритм, но не выдержала буквально на уроке танцев и отправилась к Его Величеству, у которого в тот момент было совещание с советниками, как сейчас помнит. Но ей было все равно, она хотела изменить это. Отец, конечно, выслушал ее просьбу, но после совещания наказал — приказал переписать молитву на валлийском языке двести раз, не прерываясь на отдых. Юджи понимала, что это ее наказание и спокойно выполнила его, хотя на двухсотый раз ее рука дрожала, пальцы не держали перо, спина и шея затекли, а пить и кушать хотелось неимоверно. Но своего она добилась — отец разрешил изменить расписание, но с условием, что Юджи лично поговорит с учителями и придет к компромиссу с ними. — О чем вы задумались, Ваше Высочество? — вырывает ее из воспоминаний одна из фрейлин. Юджи переводит взгляд с открытого окна и серо-зеленого пейзажа на девушку ее возраста, возвращаясь в реальность из прошлого, тяжело вздыхая. — Да так, — качает головой и продолжает подниматься по лестнице, направляясь в комнату с ее музыкальными инструментами. Знает, что учитель опоздает. Всегда опаздывает. Но Юджи все равно. У нее настроение сыграть очень трогательную и красивую песню, а не классические сюиты и этюды.       Открывает дверь, и душное помещение охватывает принцессу и ее фрейлин. Она медленно открывает окно, вдыхая прохладный запах, в котором чувствуются нотки дождя, собирающегося только начаться. Одна из сопровождающих девушек порывается прервать ее уединение, но другая останавливает ее. Принцесса никак не реагирует на это, наслаждаясь несколькими минутами уединения с собой и утренней атмосферой, настраиваясь на музицирование. Открывает глаза. Отворачивается от окна и проходит меж рядом инструментов, останавливаясь у тяжелой и высокой арфы, которая только-только начала захватывать сердца королевского двора. Для Юджи она не первая среди струнных инструментов, но определенно одна из уникальных. Ее тяжело поднимать и передвигать, но Юджи каждый раз с трепетом и благоговением играет на ней. Она на секунду прикрывает глаза, сосредотачиваясь и вспоминая ноты, и начинает перебирать струны, стараясь не перепутать ряды. Медленная, тягучая с редкими пиками высоких нот мелодия растекается по комнате. Чувство одиночества, неизбежности, мрачности — Юджи вкладывает в нее все свои грустные и печальные эмоции. И ей все равно, что сарабанда* берет свои корни из Аурума, и она неотъемлемая часть величественно-торжественного танца. Для нее, для ее души сарабанда печальная настолько, что через нее она может выразить свою боль, свою печаль, насладиться ею, наполниться сполна и продолжить жить в сломленном и неустойчивом мире, замке.       Она не останавливается. Ошибается, но продолжает, заканчивает и начинает заново. Юджи теряет чувство времени, не слышит и не замечает, что происходит вокруг. Для нее существует в этот момент только она и валлийская арфа. В который раз приближается к концу, доигрывает последние ноты, хочет выдержать паузу, как слышит хриплый и старческий голос: — Очаровательно, очаровательно, но давайте сыграем что-то более веселое?       Ничего не выражающий взгляд, молчание — и она начинает играть более позитивные композиции. Благо, уже достаточно утолила свою жажду в миноре*. Только на душе все равно тяжело. Но это уже не имеет значения. Выбранную композицию поддерживает и учитель, и фрейлины на других инструментов. А Юджи сосредотачивается на нотах и струнах, которых донельзя много. Через несколько композиций учитель выдает ей новые ноты, написанные композитором, который только-только завоевывает популярность среди придворных и знатных людей. Юджи не симпатизирует ему, его слишком яркой и сильной экспрессии в нотах, и как октавы* меняются с высокой на низкую и наоборот. Но скрепя сердцем принцесса разбирает его новую композицию, не без помощи учителя, конечно. — Дочка, ты что не видишь, что здесь диез*? — сетует учитель старческим голосом, а его поседевшие волосы еще больше усиливают визуальную старость в его образе. Хотя принцесса не скажет, что он старше пятидесяти. — Но он здесь совершенно не звучит! — возмущается она. — Но так написано! — Я не первый год играю, и эта нота не гармонирует с мелодией композиции. — Не нравится, так спроси у композитора! — нервно поправляет волосы учитель. — И спрошу! Только приведите его в замок. Я хочу с ним поговорить. — Простите, Ваше Высочество? — озадаченно выпучивает глаза седовласый мужчина, не обращая внимания на остановившуюся музыку в комнате. — Я говорю, что хочу поговорить с композитором и обсудить его новое произведение, — спокойно говорит Юджи и проигрывает нежно простые ноты в ожидании согласия или отказа от учителя. Учитель в немом удивлении смотрит на принцессу широко раскрытыми глазами, порывается сказать что-то, но каждый раз закрывает рот. В конце концов он издает тяжелый вздох смирения и произносит: — Где и когда вы хотите с ним встретиться? — Здесь. В этой самой комнате. В первой половине дня, — невозмутимо то ли проговаривает, то ли припевает Юджи, продолжая перебивать струны. — Продолжай разбирать, а я пока… хм… подышу свежим воздухом.       Принцесса кивает и, смотря на ноты с небольшими пятнами от чернил, разбирает их, пытаясь запомнить хоть какую-то часть и играть без долгих пауз и грубых ошибок. Слышит взволнованный шёпот фрейлин и чувствует их нервные подглядывания на себя. Но ей все равно.

***

      Несмотря на то, что Чеён не разбирается в государственных делах, Чонгуку все равно понадобилась ее помощь. Может, она не понимает различия между государственным и личным бюджетом. Может, она не знает порядок совещания по принятию того или иного нововведения. Может, Чеён не понимает разницу между послом и посланником из другого Королевства. Но у нее есть одно качество которое как никогда необходимо Чонгуку. Она прекрасно находит общий язык с женами, дочерями, сестрами королевских придворных. Чеён может на протяжении нескольких часов вести разговоры с ними, а потом позвать их вышивать или музицировать, тем самым еще больше завоевав их доверие и благосклонность. А Чонгуку необходимо знать мнение приближенных, знать, что им предложить, что они любят, о чем желают. И что они скрывают. Он не поддерживает такой способ манипуляции, но знать, кто на его стороне, а кто нет, его прямая обязанность. Поэтому и сделал такое предложение вдовствующей прицессе. А она согласилась.       Только несколько дней назад Чеён была не против такой роли для себя в замке, но сейчас, идя в одну из парадных зал, где ее ждут жены приближенных советников Чонгуку, сомневается. Это не противоречит ее моральному чувству, она не боится, не уверена просто, что сможет узнать, выпытать нужную информацию, а в дальнейшем и влиять на их мнения и декламировать позицию Чонгука придворным через их жен. Но раз согласилась, то обязана. Практически всю свою жизнь не участвовала в политических и государственных делах, а сейчас — после смерти мужа — приходится. Она не против, ей не по себе. Для нее это новая роль, новый способ общения с теми, с кем обычно разговаривала исключительно об одежде, о семье и обо всем остальном, что не касалось управления.       Чеён открывают парадные двери залы, в которой расставлены маленькие столики с мягкими креслами, и оглядывает скромно, но изыскано украшенное помещение. Массивные шторы спускаются по краям окон, гобелены с традиционными мотивами сюжетов спускаются вниз по стенам, а спокойные голоса женщин и девушек разносятся по зале. Чеён осматривает их, проходит внутрь на пару шагов в ожидании их реверансов. Те перестают сплетничать, приподнимаются с кресел и делают долгие и почтительные приседания, а вдовствующая принцесса кивает им в знак принятия приветствия. — Ваше Величество, мы рады удостоиться такой честью быть приглашенными вами на чтение поэм, — почтительно говорит одна женщина, выглядящая старше всех остальных, включая Чеён. Вдовствующая принцесса тепло улыбается и открывает сборник, который держала все это время в руках, присаживаясь на мягкий и удобный стул и делая глоток гранатуса* — напитка, который пришел с юга страны, названия которого Чеён так и не запомнила. Но его сладость и пряность разливала тепло по тему, а легкая кислинка добавляла ему шарма. Другие женщины тоже пили его, и хоть они не особо были довольны безалкогольным напитком, гранатус им нравился.       Женщины зачитывают вслух отрывки популярной в последнее время поэмы и обсуждают их, что дискуссии затягиваются, и они не могут остановиться даже когда Чеён порывается остудить их пыл. Она слушает их внимательно, пытаясь запомнить их позиции на жизнь, на политическую жизнь. Ведь в поэме поднимаются темы политического характера. После очередного прочтенного отрывка и долгого обсуждения его, вдовствующая принцесса спрашивает: — А разве ваши мужья не используют налоги простых крестьян в своих целях? — Это невозможно! — импульсивно выкрикивает полная женщина в летах, размахивая руками. — Мой муж всегда шел и идет на уступки крестьянам, которые работают на него. Порой, он иногда не брал с них налоги и возвращал их обратно. Также давал им деньги на нужды, особенно семьям, где только что родился маленький ребенок! — А разве это не вызывает подозрения? — спокойно спрашивает Чеён, чувствуя, что что-то может узнать. — Ваш муж, герцог фон Леманн, служит достаточно долго Королевству. Когда я прибыла в замок, то он уже занимал высокое положение при дворе. И сколько бы заговоров не случалось, даже от самых преданных поданных Его Величества, и сколько бы слухов не было, что ваш муж замешан в них, все факты указывали на то, что он ни при чем. Вам не кажется это странным? — Нисколько! — герцогиня краснеет от возмущения, но своим поведением и выражением лица показывает, что это мелочи и ее это не заботит. — Его Светлость всегда был человеком чести. — Я верю, потому что закон есть закон. Однако и вы должны понять меня, герцогиня, — тепло улыбается Чеён, но показывает свое превосходство, что она выше здесь по статусу. — Прошу, помогите мне. До меня дошли слухи, что некто хочет сместить вашего мужа с поста. — Что? Кто? — возмущение сменяется на тревогу, которая передается и другим дамам. — Именно поэтому я вас и позвала, — спокойно говорит и пьет напиток. — Кто-то решил убрать ваших мужей со своих постов. А вы ведь знаете, что новому королю нужна поддержка старых и верных соратников. Прошу, помогите мне узнать, кто распространяет слухи и кто стоит за всем этим. Только… — Только…? — едва шепчет молодая девушка, ставшая четвертой женой одного из старых герцогов. Чеён ей только сожалеет, но ничего поделать не может. Брак по расчету потому что. — Только ваши мужья не должны знать об этом. Они могут поднять шум, который спугнет зачинщика. А вы все знаете, что мужчины никогда не обращают внимания на женщин и на то, что они делают. И в этом ваше преимущество. В их кабинетах, скорее всего, сохранились письма, в которых могут быть важные детали: места встречи, фразы, непонятные с первого прочтения, время. Принесите мне их, без них мы не найдем преступника. — А что вы дальше будете делать? — спрашивает молодая герцогиня, побледнев. — Использую свои методы и найду преступника.

***

      Русалка только как несколько дней прибыла в свой родной клан, в котором не была уже восемь лет. Она понимала, что не может пропустить ни день от порученной королевой Сон Мур работы, но чувства тоски и любви по своим родителям и родным взяли вверх. Лола несколько дней пробыла в родных стенах, наслаждалась общением с братьями и сестрами, которые специально приплыли домой. Там-то она и узнала, что Элки вышла замуж за Намджуна, а оставшиеся члены королевского двора озабочены этим. И в этот момент русалка поняла, что ей необходимо продолжать работать и собирать легенды и истории о подводных кланах и королевах-сиренах. Не думала, правда, что легенд окажется так много, и что на их сбор уйдет так много времени.       Несколько недель прошло, а она все также остается в своем клане и запоминает все новые и новые истории. Лола устала, у нее нет сил, но мысль, что таким образом она сможет помочь вдовствующей королеве Сон и королеве Элки, мотивируют, двигают ее вперед и заставляют подниматься утром с постели. Она забывает о соулмейте, с которым тет-а-тет контактировала только один раз в жизни — на своем обряде. Томас на пару лет младше нее, они знакомы с детства, но практически не общались, не учились вместе и не играли. Лола не знает, где он сейчас, что делает, но знает, что с ним все хорошо и он жив. А для нее это главное. Может, они и не подтвердили родственную связь окончательно, может, их связь будет и не такая крепкая, как у союза сирены и тритона, но она на ментальном уровне чувствует его, его существование и его состояние.       Русалка в очередной раз за последние месяца присаживается на риф с кораллами и камнями, отдыхая и прокручивая в голове только что рассказанные истории, стараясь не забыть старые. Понимает, что материала и так достаточно, что и так уже все очевидно, и что остальное можно будет узнать, наблюдая за Элки. Но приказ есть приказ. Лола прикрывает глаза, глубоко и медленно дышит, чувствует, как едва заметные наросты на шее шевелятся при дыхании, а чешуйки на плечах и позвоночнике ласкают потоки воды. Русалка приоткрывает глаза и расслабленным взором наблюдает, как слабо проникающий свет преломляется и как он окрашивает ее хвост в нечто прекрасное и красивое. Лола не скажет, что цвет ее плавника особенный, красивый — у многих в ее клане он практически такой же. Слишком распространенный цвет. Но то, как редкие лучи солнца падают и проникают сквозь толщу воду — завораживает. Привычный и даже обыденной, особенно, после жизни на поверхности, плавник цвета пшеницы — как узнала Лола — переливается оттенком закатного солнца, отбрасывая ярко-желтые тени на остальные чешуйки, на некоторых виднеются еле заметные отражения синевы и зелени, а на других — на очень светлых участках — цветового нюанса и вовсе нет, но он все равно показывает свое присутствие и излучающий свет.       Ей редко доводилось лицезреть такое, а когда доводилась, то не могла перестать смотреть. В такие моменты Лола не обращала внимания ни на что. Как и сейчас. Не замечает, как к ней подплывает молодой тритон, облаченный в военную форму подводных стражей. Он молча стоит рядом с русалкой некоторое время, пока не решает прервать наскучившую тишину и надоевшее ожидание: — Я слышал о тебе и твоем возвращение в море. Но не ожидал, что мы сможем увидеться спустя столько лет, Лола.       Русалка выходит из оцепенения из-за незнакомого голоса, поднимает голову и чуть не задыхается водой. Перед ней стоит до боли знакомый тритон, с темно-рыжими волосами, утонченными чертами лица, спокойным выражением лица, довольно широкой, но рельефной фигурой. Лола рассматривает тритона, хмурится и молчит и не может узнать, кто перед ней. И даже глаза цвета свежего мёда, выражающих тоску и тепло одновременно, не помогают вспомнить. Тритон усмехается не без грусти: — Все-таки забыла. Я — Томас. — Соулмейт? Но ведь… ты… ведь… — Да, я изменился, — мимолетная грусть, проскальзывающая на растянутых губах в улыбке, и тритон продолжает: — Я скучал по тебе.       Он хочет приблизиться, подплывает на небольшое расстояние, но сразу же останавливается, замечая замешательство у Лолы. Русалка сама поднимается и подплывает к нему, рассматривая черты некогда знакомого тритона с детства, а сейчас уже взрослого тритона, у которого есть определенная власть в клане. — С каких пор ты служишь королю? — С твоего обряда. — Почему ты не в Лингуме? — Кто-то же должен охранять клан.       Молчание. Неловкость. Множество недосказанных слов. Непонимание. Лола не может поверить, что перед ней ее соулмейт, тот щуплый Томас, который боялся даже средних безобидных рыб. — Мы никогда не общались, — спокойно говорит тритон. — А жаль. Ты мне всегда нравилась. Может, если бы мы раньше были знакомы, то сейчас же не было этой неловкости. — Я… — Не важно, — качает головой Томас. — Я знаю, что у тебя приказ, что после твоего паломничества ты вновь поднимешься на поверхность и будешь служить королеве Сон не один год, а я останусь в клане на службе короля. Однако… я скучаю и буду скучать. И не только я, но и твоя семья. Они не говорят, но я вижу, что они беспокоятся о тебе каждый день и молятся богам, чтобы с тобой все было хорошо. — Но я не могу отречься от королевы Сон! — тихо, но с вызовом проговаривает Лола. — Знаю, — вновь грустная улыбка, и Томас осторожно берет ее за руку, — я и не прошу отрекаться, покидать ее, изменять своим целям и принципам. Я просто хотел тебя увидеть и сказать, что, если когда-нибудь ты решишься вернуться в море, я хочу, чтобы ты знала, что я буду ждать тебя и не женюсь на другой русалки или сирены. — Томас…       Лола не сразу замечает помутневшее зрение и мягкие пальцы тритона на своих щеках и его ласковые, тихие слова: «не плачь, я всегда буду с тобой, в твоем сердце». Русалка чувствует спокойствие, заботу и тепло, которое в замке не испытывала вовсе. Она прижимается к груди тритона, обнимает его и позволяет гладить себя по спине и голове. Томас окутывает ее нежностью и любовью, и Лола только сейчас, спустя четыре года с официального знакомства со своей родственной душой и спустя восемь лет, как покинула родной дом и оказалась в жестоком мире людей, осознает, что ей не хватало. — Почему ты пошел на службу королю? — По той же причине что и ты. Я хотел помогать подводным жителям.

***

      Несмотря на статус королевы, ее ежедневные рутины никак не изменяются. Элки по-прежнему продолжает свое обучение, хоть и некоторые предметы отпали из перечня, либо сократились по количеству занятий, продолжает гулять по саду по вечерам, совмещая их с разговорами с фрейлинами. Часто сирена ловит себя на мысли, что если бы их не было рядом, то она бы уже давно вышла из разума и ее бы заперли в башне, пока не умрет. В лучшем случае. Однако несмотря на это и на привычный ритм занятий, Элки устает больше обычного, у нее нет сил выполнять задания. Только походы в гвидди помогают прийти в себя и хоть немного отдохнуть от рутинной суеты.       Элки видела и по учителям, что им совершенно не нравится подавленное состояние королевы. Ей и самое противно от этого. Но она ничего не может с этим поделать. Ведь не убежишь же из замка, не сменишь обстановку, не попросишь же дать небольшой перерыв от учебы. Боится, что Намджун за это будет приходить каждую ночь, а ей этого не надо от слова «совсем». Элки рада, что видит его редко и что он не приходил больше. Но такое поведение короля не могло не настораживать. Хотя Сынхи рассказывала, что слышала от отца, что Намджун занимается каким-то проектом, но никому из приближенных не рассказывал и никто не знает, кто еще вовлечен в него. Элки же была безразлична к проекту и чем занят король лишь бы к ней не приходил. Ее все еще каждый раз в страх бросает от него, а отвращение к его прикосновениям, думает, вряд ли когда-нибудь прекратится.       Прикрывает рот рукой, зевая. Учитель по логике демонстративно закатывает глаза и заканчивает занятие. А у Элки нет сил, чтобы возразить или упрекнуть мужчину. Тот выходит, а сирена откидывается на спинку стула и закрывает глаза, погружаясь почти моментально в сладкую дрему. Ее голова опускается вниз, руки тяжелеют, а мысли путаются, что начинает видеть ничего не значащие картинки. Перед глазами проплывают стайки рыб, водная гладь, коралловые рифы. Кажется, что скучает по дому. Не знает, сколько так просидела, может, несколько минут, а, может, несколько часов. Первое, что доходит до ее сознания, стук в дверь, чей-то голос, говорящий что-то сначала вежливо, потом осторожно, а потом и чьи-то приближающиеся шаги, которые смолкают рядом с ней. Элки пытается открыть глаза и посмотреть, но сил сделать это попросту нет. Снова голос что-то спрашивающий. Она пытается приоткрыть пересохшие губы и произнести что-то, но выходит только бессознательный звук. Некто прикасается к ее щеке, мягко проводит пальцами по ней, потом по носу, спускаясь едва ощутимым движением к основанию шеи, где висит подаренное бриллиантовое колье и крестом. Ей думается, что это сон, потому что следующее, что помнит гораздо отчётливее — резкий стук по дереву, который пугает и отрезвляет, что Элки резко открывает глаза, подскакивая на месте и смотря по сторонам. — Не первый день до меня доносят новости, что ты рассеяна и спишь на занятиях. Позволь узнать, чем ты занимаешься, что не можешь сосредоточиться на образовании? — холодно смотрит Намджун на сирену, которая сонными и испуганными глазами смотрит на него и молчит. — Отвечай! — Сплю, — все, что может ответить сирена и тянется к почти пустому кувшину с вином, но король перехватывает ее руку, смотря угрожающе. — Что уже вина нельзя? С каких пор тебя это волнует? — Тебе не надоело его пить? — А разве в замке есть что-то другое помимо него? — окончательно проснувшаяся Элки вырывает свою руку и поднимается, смотря на короля с вызовом. — Могла просто спросить меня, фрейлин или слуг. — Да пошел ты, — усмехается сирена. — Зачем пришел? — Хотел сказать, что можешь отменить занятия с некоторыми учителями, если тебе больше неинтересно заниматься с ними. Но по некоторым дисциплинам они будут приходить и проверять твои знания. К завтрашнему дню занеси список в зал совещания или в мои покои, — спокойно говорит Намджун. — Это все? — Нет. О Сынхи рассказала, что тебе интересны книги и что ты просишь ее рассказывать тебе истории. С этого дня тебе разрешено заходить в библиотеку. Фрейлины отведут тебя, — король смотрит на легкий кивок сирены и не может не добавить: — И ты ничего не хочешь сказать? — Спасибо, — поворачивает голову в сторону Намджуна и смотрит ему в глаза. Только прозвучало это неискренне, и каждый понимает это. — И все? — А что еще тебе нужно?       Король на это тяжело вздыхает и взъерошивая волосы. Он протягивает ей толстую книгу, которую держал все это время в руках, видит, что Элки не хочет ее брать и поясняет: — Легенды старой эпохи, когда здесь жили коренные жители. Думаю, тебе они могут быть интересны. — Кто их автор? — Его нет. Они передавались от поколения к поколению, пока современные ученые не собрали их воедино и не записали.       Элки осторожно берет книгу, нежно проводит пальцами по обложке и открывает ее, листая красивые и красочные иллюстрации и аккуратно выведенный текст, рассказывающий об известном и доблестном короле некого королевства в слаженных и созвучных строках. Сирена прочитывает вслух несколько строк и не сдерживает улыбку, поднимая голову на Намджуна, у которого губы растянуты в еле заметную улыбку. — Спасибо, — повторяет Элки, но уже искренне, забывая о своей холодной маске. — Поцелуй меня, — озвучивает свои мысли король.       Сирена, вновь принимая без эмоционального выражения лица, приближается к Намджуну и касается губами его губ, собираясь тут же отстраниться, но король обнимает ее, прижимает к себе и продолжает поцелуй. Элки собирается уже вырываться, как ее отпускают, что успевает кинуть злой взгляд в спину покидающего ее покои короля. Сирена, не будь рада принесенной книге и разрешению на посещение библиотеки, была бы еще больше зла. Но она привыкла к такому эксцентричному и непредсказуемому поведению Намджуна по отношению к ней, что уже просто старается не обращать внимания. Королева открывает книгу и начинает ее читать, потому что ей искренне интересна история и ей нравится читать. И в море, в своем клане, Элки не хватало материалов для чтения, потому что не выцарапаешь так много ледяных дощечек, чтобы можно было спокойно зачитываться историями. Поэтому все истории она слушала. Но теперь у нее есть возможность самой узнать историю тех или иных людей, персонажей, что рада этой возможности. И не важно, что благодаря Ким Намджуну.       В следующий раз, когда сирена оказывается в реальности — когда приходят ее фрейлины, что-то энергично обсуждая. Они смеются настолько громко и беззаботно, что Элки сначала смотрит на них с недоумением, а потом с грустью о прошедших днях в море. Еын подбегает в сирене, вырывает книгу из ее рук, совершенно не удивляясь, словно так и должно быть, и начинает эмоционально что-то говорить, но ее речь настолько быстра, что Элки сложно что-то уловить сразу, поэтому она переспрашивает. — Вы не слышали, Ваше Величество? — искренне удивляется виконтесса. — По неизвестной никому причине Его Величество решил устроить ужин в саду вместе со всеми приближенными и организовать потом небольшой балл. Не балл, конечно же. Я не знаю, как его описать… — она хмурится, подбирает слова, но заканчивает за нее О Сынхи: — Простой ужин в саду вместе с музыкой и танцами. — Зачем? — все еще не понимает Элки. — Вы не знаете? — вновь удивляется Чан Еын. — Последние недели лил сильный дождь и только сегодня наконец-то выглянуло солнце. Его Величество захотел отпраздновать это. Вам срочно нужно приготовиться! Ванная!       Служанка, что стояла все это время в покоях, поняла без четких приказов и убежала по распоряжению. Через некоторое время принесли деревянную ванну и наполнили ее водой, и Элки начали готовить к ужину, хотя она не понимала, зачем нужны такие хлопоты перед обычным ужином. Но она не спорила и не злилась, потому что смысла нет, и все всё решили за нее, несмотря даже на ее статус. Фрейлины порываются ее одеть в голубые платья, но сирена отказывается, требуя вместо него лавандовые, которые ей пошили не так давно, но которые ей нравится носить и надевать, когда у нее отвратительное настроение. Почти каждый день. Они спускаются в сад, где слуги расставили столы полукругом и которых не так много, где они поставили факелы и походные костры для освещения вкупе со свечами на столах, и где менестрели расположились на скамейках. Многие придворные уже собрались, со многими сирена знакома, но лично не общалась. Да ей и не надо. Она улыбается им, приветствует, замечает недовольную вдовствующую королеву с ее дочерью, хочет уже подойти к ним, но останавливается, когда ей перегораживает дорогу Бокдон, передавая послание от короля, что он ждет ее в беседке, пока ужин не начался.       Тяжелый вздох, и сирена идет в единственную беседку в саду. Она не сразу замечает Намджуна, стоящего у задней стены, к которой остатки дневного света не проникают. Ёжится от холода, ведь, по рассказам фрейлин, приближается осень, а, значит, и холода. Элки проходит внутрь, встает в центр и делает реверанс, приветствуя короля. Намджун отмахивается и говорит: — Хороший вечер.       Сирена недоуменно оборачивается, просматривает взглядом сад, который освещается последними лучами солнца, что еще видны маленькие летающие насекомые над закрывшимися цветами, а небо цвета блеклого голубого с разводами желтого и светло-оранжевого. Элки несколько минут рассматривает сад, как небо полностью тускнеет, что остается только еле заметная голубая полоска, и как загораются маленькие яркие точки — звезды. — Обычный вечер, — отвечает. — Как всегда в саду.       Намджун качает головой, но молчит, подходя ближе к ней и вставая за ее спиной. Сирена напрягается, не замечает, как ее трясет. Только понять не может от чего: от близости с королем или от холода, который проникает под парчу и слои одежды. — Я тебя не трону, — говорит спокойно, мягко, почти шепотом. — Зачем хотел меня видеть? — наконец спрашивает то, что хотела узнать все это время. — Хотел посмотреть с тобой на закат. В Ауруме мне нравилось наблюдать за ним, как солнце скрывается за морем, в какие оттенки окрашивает море, — вздыхает. — Но здесь, за высокими стенами, и казалось бы, вблизи моря, увидеть нечто похожее можно редко. — Так можно же подняться в любую башню или встать на переходах. — Можно, но это не то, — Элки не видит, но знает, что Намджун качает головой. — Не те ощущения.       Он замолкает, а сирена старается успокоиться и перестать дрожать, но не может. Резко дергается, когда теплая рука дотрагивается до ее холодной ладони. — Ты же из северного подводного клана. Почему мерзнешь? — Из-за слабости человеческого тела.       Намджун отстраняется, и только сейчас она понимает, что ей было немного тепло. Элки оборачивается и смотрит, как король снимает тяжелое аби и накидывает его ей на плечи. Он подает ей руку, и сирена принимает ее, и вместе они возвращаются к придворным, которые только и ждут начала ужина и танцев. Элки все равно на сплетни, которые идут вокруг ее персоны, но сейчас, когда множество глаз смотрит на нее и Намджуна, идущих рядом, и на его аби на ее плечах — ей становится некомфортно. Даже тень сомнения и недопонимая замечает на подсвеченном факелами лице королевы Сон. Та пронизывает ее изучающим взглядом, а сирена выдерживает его, не изменяясь в лице. Знает, что не должна. Знает, что на публике она должна быть Холодной королевой, как ее окрестили некоторые придворные.       Ужин проходит под тихую и спокойную музыку менестрелей, с ней никто не пытался разговаривать, не считая фрейлин, и Элки наслаждалась вкусно прожаренным мясом с выжимкой из каких-то фруктов, как объяснил ей Намджун. Несмотря на обилие придворных, сирене понравилось сидеть под тихую музыку в саду и наслаждаться едой, что в какой-то момент она откинулась на спинку стула и смеялась с забавных историй из детства короля, а у того улыбка распространилась на глаза, что те сияли, и на щеках показались ямочки, которых Элки никогда не видела. Она резко, словно по удару молнии, отворачивается от Намдужна, запивает напитком резко покрасневшие щеки. А король тем временем встает и приглашает всех на танцы, в особенности, сирену, которая хочет отказаться, но настойчивый и твердый взгляд его заставляют не делать этого.       Элки вкладывает в его руку свою и поднимается. Они идут в центр и начинают двигаться под веселую мелодию. Сирена уже чуть спокойно себя чувствует во время танцев, несмотря, что знает их не так много. В процессе к ним подключаются и другие пары, которые начинают двигаться в своем собственном ритме, не обращая внимания, что мелодия не совпадает с движениями. Элки хмурится в очередной раз, когда она оказывается рядом с Намджуном и тот не отходит от нее и не продолжает выполнять свою часть движений, а остается рядом с ней и обхватывает ее талию и прижимает к себе. — Что-то не так? — спрашивает, стараясь не поднимать глаза выше его подбородка. Боится, что увидит что-то помимо твердости и хладнокровия. — У тебя красивый смех и улыбка, — шепотом произносит и касается пальцами ее подбородка, приподнимая. Сирена учащенно дышит, не понимает, от чего у короля такая нежность по отношению к ней. — Ваше Величество, что с вами не так сегодня? — успокаивает себя и говорит спокойным и ровным голосом. — Обычно вы не оказывали мне такие знаки внимания. Вы преследуете какую-то цель, а я средство для ее достижения? — Ты не средство, Элки Кин, — все также мягко говорит Намджун, продолжая обнимать сирену. — А насчет цели — да, признаюсь, она у меня есть. — Какая же? — Показать всему замку, что мы с тобой ладим и что мы любим друг друга, — его губы обжигают ушную раковину, но Элки не показывает, что ее это как-то заботит. Точнее, показывает, но играя на публику. Она опускает взгляд, слегка улыбается и произносит ледяным тоном: — Так вот что вы задумали, Ваше Величество, — поворачивает голову и оставляет поцелуй на губах короля. — Только я не намерена ждать вас сегодня в своих покоях. — Я все равно приду. — Тварь, — улыбается, но шипит. Она отходит от Намджуна, делает реверанс и удаляется из сада, не намереваясь оставаться там, где провела несколько часов рядом с королем. А фрейлины, переглядывающее и озадаченно, сопровождают ее.

***

      Король пришел только через несколько часов, когда сирена лежала в кровати и читала принесенную книгу под светом свечи. Намджун не проронил ни слова, он молча разделся и лег рядом. И только тогда уставшим голосом сказал: — Ложись спать.       Элки хотела было спросить о том, что тот делал после ужина, но передумала и, поджав губы, подозвала Виту, отдав книгу и приказав погасить свечи. Но для своей надежности она приняла родную форму и накрылась одеялом, погрузившись в сон, который для нее словно побег от реальности.       Стоило ей закрыть глаза и уснуть, как в ее подсознания начали проникать картинки проплывающих стай рыб, коралловых рифов, акулы, скалы, которые кажутся знакомыми. Элки приняла бы их за что-то, что произошло днем, но она осознавала, что видит, что чувствует воду и что может управлять своим хвостом. Правда, сдвинуться с места не может. Ее перебрасывает с места на место, пейзаж перед глазами меняется, но рассмотреть что-то вблизи и более отчетливее она не может. Сирене бы подумать, что она сходит с ума, но знает, что нет. Тем более, помнит, что сейчас спит в замке, а рядом лежит Ким Намджун — король и муж по совместительству. Спустя многочисленные попытки вырваться из прозрачного кокона, ограничивающего ее движения, она смиряется и просто наблюдает за тем, что происходит вокруг нее. Замечает, что пейзажи повторяются, что даже рыбы те же, словно не прошло несколько минут. Возможно, что Элки уснула во сне, если такое может быть, но ее резко зовет знакомый женский голос. Она не может вспомнить, где его слышала, но тот повторяет по несколько раз: — Элки! Элки! Ты меня слышишь?       Она бы попыталась ответить, но рот открывает, но звука издать не выходит. Голос повторяет одни и те же слова, а Элки не пытается отвечать. Наконец, мир сна начинает меркнуть, и яркий свет бьет в глаза. Сирена просыпается, смотрит на уснувшую Виту, на рядом спящего Намджуна, на солнечный свет, который отражается от оконного стекла и светит прямо в лицо. Сирена поднимается, закрывает створки и наливает в стакан остатки вчерашнего вина и выпивает их залпом. Ей не хочется думать, что это был за сон, почему она его помнит, почему осознавала свои действия. Единственная мысль, которая не дает покоя в такой ранний час: ей нужно поспать еще немного, потому что она буквально не выспалась и чувствует себя еще более разбитой, чем после ужина. К счастью, Элки удается поспать максимально, сколько она может себе позволить, но и после непродолжительного сна ей не становится легче. И весь день мечтает, что отправится в свои покои после ужина отдыхать.       Она даже сделала все запланированные дела, отдала Намджуну список предметов и преподавателей, которые ей не особо нужны и в которых она не заинтересована, а тот одобрил. Казалось бы, что все шло хорошо. Элки оказывается даже раньше, чем планировала, в своих покоях, быстро справляется с вечерним туалетом и ложится спать, что Вита и фрейлины смотрят на нее с удивлением, но удаляются. Но ночь снова оказывается беспокойной: снова те же пейзажи, снова неспособность двигаться, снова тот же голос, зовущий ее. И второе утро, когда сирена не выспалась и потом в течении дня находит редкие промежутки для кратковременного сна.       Так продолжается не один день, ей уже кажется, что смысла спать нет, но все равно ложится и видит то же, что и всегда, а утром выглядит еще более разбитой, чем прежде. Несколько раз Намджун приходил и спрашивал, что с ней творится, но Элки не знала, что ответить, потому что правда звучит бредово, а ложь — это ложь. А один раз к ней заглянул лекарь, но никаких недугов он не выявил, так что сирене оставалось надеяться, что ее странные сновидения прекратятся, и она сможет отдохнуть и спокойно выспаться.       Еын оставалась с ней едва ли не каждую ночь, она рассказывала о своем детстве в клане Никс, потом как ее воспитывал виконт Чан, забавные случаи в человеческом мире, а потом Элки засыпала, и все продолжалось по кругу. С каждым новым днем, с каждодневным отсутствием сна, ей казалось, что еще немного, и она сойдет с ума. Если в начале эта мысль звучала, как бредовая, то сейчас — вполне реалистичной. Она не могла сосредоточиться на делах, на учебе, на книгах, а когда проваливалась в сны — видела до чертиков надоевшие пейзажи. Однако в одну ночь все изменилось.       Виконтесса привычно лежала рядом и держала ее за руку, чтоб хоть немного успокоить сирену, а та благодарно улыбалась и засыпала. Стоило закрыть глаза, как перед глазами возникла подводная пещера, которая виднелась в одном из пейзажей далеко впереди. Элки привычно не хотела ничего делать, но настойчивый женский голос, который под корку уже въелся, говорил: «Плыви внутрь!» И она попробовала поплыть. На удивление, тело не было скованно, она могла спокойно двигать плавниками и руками. Сирена осторожно начала всплывать, и с каждой секундой, проведенной в пещере, которая уходила все глубже и дальше, у нее закрадывалось четкое ощущение, что где-то она уже видела эту пещеру.       Через долгое время пещера начала расширяться, и Элки оказалась в небольшом пруду, окруженном скалами, а на мели находилась какая-то женщина в плаще и что-то варила в костре, смешивала ингредиенты, стоящие в выдолбленных в стенах пространства в виде полок. Элки выплывает на мель, аккуратно садится и рассматривает женщину, ее серые руки, виднеющиеся из-под плаща, рыжие заплетенные волосы, закрывающие лицо. — Вы кто? — осипшим голосом спрашивает Элки, но ей не отвечают. И она повторяет еще несколько раз свой вопрос. — Да слышу я, — возмущенно отвечает женщина грубым с хрипотцой голосом. Она наконец поворачивается и снимает капюшон с головы, что можно ее рассмотреть. У нее ярко-зеленые глаза, острый нос, на котором рассыпались веснушки, но которые уже не такие яркие, несколько морщин пролегли под глазами, у рта, тонкие губы едва заметные, а цвет кожи такой же сероватый, как на руках. — Наконец-то я смогла пробиться к тебе, сирена Элки Кин. Почти две недели пыталась, но твой человеческий вид мешал это сделать. — Я не понимаю. Вы… — сирена рассматривает женщину, хмурится, а потом ее резко захлестывает осознанием: — Вы — Морская ведьма! — А ты не глупа, раз так быстро догадалась, — усмехается и кивает своим мыслям ведьма. — Ты — вторая на моей памяти, кто так быстро догадалась. — Кто первая? — Ее имя уже потерялось в истории, но о ее личности до сих пор складывает легенды. Она жила очень давно в клане Серикум. Удивительно умная и сообразительная сирена, — грустно вздыхает. — Жаль, что умерла глупой смертью. — Как? — спрашивает, может, знает о ней легенду. — Людишки отправили в море многоярусный корабль, чтоб отпраздновать день рождение императора. Они запускали огни в небо, радовались. Только один огонь не запустился в небо, он угодил в припасы с остальными заготовками для запуска в небо, и корабль взорвался. Та сирена хотела посмотреть на огни в небо, с ней была ее близкая подруга. Взрыв был такой сильный, что задел сирену, очень сильно ранил, и она умерла на месте, приняв человеческую форму в последний момент, чтобы быть похороненной вместе с людьми. Ее близкая подруга долго скорбела и в итоге тоже умерла через несколько лет, — спокойно рассказывает ведьма, продолжая что-то варить. Ее голос не дрогнул даже, будто рассказывает не историю чей-то смерти, а рецепт какого-то блюда. — Никто не рассказывает о ее смерти, просто говорят, что сирена умерла, не оставив наследника или претендента на его роль. — Зачем вы хотели меня видеть? — Чтобы научить пользоваться магией. Я знаю, что у тебя нет возможности ее практиковать, но в будущем она тебе понадобится. Тем более ты не знаешь всех своих возможностей. — А вы как будто знаете, — язвит и моментально получает злой и острый взгляд, но Элки выдерживает его и не извиняется, и не сожалеет. — И наглая, как первая сирена из клана Никс, — наливает из котла в каменную миску содержимое и протягивает его сирене. — Выпей. Так твое физическое тело будет отдыхать, пока ты будешь тренироваться со мной.       Элки смотрит на напиток, имеющего непонятный цвет, не имеющего запах, выпивает залпом и едва не выплёвывает его из-за максимально отвратительного вкуса. Горло обжигает, но требовательный взгляд ведьмы заставляет пить и не проливать мимо рта. После сирена кашляет, из глаз идут слезы, внутренности обжигает, она не может дышать. Не замечает, как к ней приближается ведьма и простым взмахом руки сталкивает ее в воду, что Элки от неожиданности теряется в пространстве, но дыхание восстанавливается, а внутренности перестают пылать огнем. Она успокаивается, ждет, когда станет легче, и только тогда поднимается на мелководье. — Хорошо, — холодно говорит ведьма. — Ты уже знаешь о своей магии? — дожидается кивка и продолжает: — Продемонстрируй.       Сирена бросает секундный взгляд на воду и замораживает верхний слой воды на неровную окружность диаметром не больше ладони. Ведьма ломает его одним прикосновением и требует продолжать. Элки замораживает эту же часть мелководья, но уже так, чтобы лед доходил и проникал до камня. Ведьма стучит по льду и одобряет. — Неплохо. Теперь продемонстрируй мне замораживание в движении.       Она миской зачерпывает воду и бросает ее в Элки, а та от неожиданности прикрывается руками, но замораживает жидкость, которая с громким звуком падает на мель. Ведьма повторяет это несколько раз, пока не добивается нужного результата — чтобы сирена могла заморозить летящую к ней воду в самом начале ее движения. К концу упражнения Элки уже вымотана, она тяжело дышит из-за быстроты действий Морской ведьмы. — Молодец. С тобой можно работать, — наконец говорит ведьма. — Прошлая сирена из Гласиалиса была не то, что бы глупа, но она была слабой. Единственная никчемная сирена за всю историю Гласиалиса. Твой нынешний уровень она добивалась несколько месяцев. — Вы помните всех сирен? — Конечно. — Сколько вам тогда лет? — Гораздо больше, чем ты можешь представить, — глухо смеется она. — На сегодня, думаю, хватит. Возвращайся в реальность.       Ведьма разводит руки, поднимая голову наверх, шепчет что-то на языке, который кажется еще более древним, что их старый язык, но с каждым произнесенным словом Элки теряет связь с реальностью, если таковую можно назвать: пещера темнеет, плавник приобретает человеческие ноги, свет сменяется на темень, и сирена резко подскакивает в кровати. Она тревожно оглядывается вокруг себя, подмечает сонную Виту, рядом спящую и все еще держащую ее руку Еын, догорающий камин. Сирена осторожно поднимается, тянется к пустому кувшину и идет будить Виту. Та сразу же подскакивает, извиняется, но Элки все равно, она требует, чтобы ей принесли что-нибудь попить. — Вина? — уточняет она. — Нет, что-то на подобии, что мне приносят на ужине в последнее время. — Будет сделано, Ваше Величество, — служанка убегает, и сирена, накинув на плечи халат, садится на канапе, вспоминая разговор с Морской ведьмой, который кажется нереальным и очередным сном. Но Элки помнит же все, помнит ощущения, чувствует усталость от использования магией, а, значит, все было реально. У нее кружится голова, то ли от мыслей, то ли от отсутствия сна в течении двух недель, но принесенный Витой напиток немного приводит ее в чувства, что поток беспорядочных мыслей сменяется на приятную усталость и желание поспать. И в этот раз Элки уверена, что наконец выспится. — Отмени все мои планы и скажи, чтобы меня не тревожили в первой половине дня, — единственное, что говорит перед тем, как лечь обратно в кровать и уснуть долгожданным сном.