Темные узы

МакГаффин бы и не стал браться за дело Вагнеров, если бы время смерти Мэри не сходилось с появлением на его теле черной полосы. Совпадение? Возможно. Но проверить не мешало, хотя бы для его спокойствия. Тонкая, словно от скальпеля, несмываемая линия легла на его предплечье тяжелым грузом. В любом случае у него всё-таки была родственная душа, и она совершила своё первое преступление. Смерть старшей горничной Данте-Манора была вызвана естественными причинами, что успокоило МакГаффина. Мало ли, сколько преступлений происходило в одно мгновение? Его родственная душа могла быть на другом конце земного шара. И не обязательно, что она убийца в прямом смысле слова. Может, врач, который не справился на операции или же полицейский, как и он. Когда прорезалась ещё одна черная линия, он замер от неожиданности. Ещё одна? Кем была его родственная душа? Неужели его связали с настоящим убийцей? И буквально через пару минут зазвонил телефон. Звонок прозвучал как звук выстрела. Рассказанное по телефону запутало его сильнее. Произошел несчастный случай, связанный с кухонной плитой, и есть жертва. Но два случая подряд не могли быть простым совпадением. Юркая полоска на плече говорила ему о чужом злом умысле. «Либо где-то далеко одновременно с этим несчастным случаем произошло убийство, совершенное моей родственной душой», – успокаивал себя детектив, совершенно не веря в случайности. Факт оставался фактом его родственная душа – убийца, и, возможно, она поблизости. Это было приговором всей его жизни и карьере, как хранителя правопорядка, если бы об этом кто-то узнал. Но с другой стороны, это было его преимуществом в данном деле. Он мог вычислить преступника за счет их духовной связи. Так он думал по началу. Впоследствии всё оказалось несколько сложнее. Он не мог доказать, что явные несчастные случаи были делом хитрого преступника, не раскрыв своей связи с ним. Третья, четвертая… Им наконец-то позволили оставить своего человека в доме для контроля и сохранения видимости благополучия. Об этом думал Джек, куря во внутреннем дворике Данте-Манора, во время ночной смены. Он чувствовал, что был близок к разгадке. Ему не хватало какой-то важной части, чтобы поймать убийцу. Недавняя метка от смерти мясника Джеда слабо заныла, предвещая о чем-то. «Неужели она рядом?» – подумал Джек, ощущая как в голове набатом бил его подскочивший пульс. Стало тревожно, его могли убить прямо сейчас. Он мог стать следующей жертвой своей же родственной души. Ещё одной линией необычных убийств, творимых жестким умом. Давление в метках стало ощутимым, но оно не причиняло боли. Он мог бы абстрагироваться от этого, если бы захотел, но он впервые за эти месяцы получил подтверждение того, что не спятил от своих предположений. Убийца был здесь, он чувствовал его, они были связаны, и это всё, что волновало МакГаффина. Лампочка в уличном фонаре внезапно разбилась, осыпаясь осколками на землю. Непривыкшие к темноте глаза перестали различать окружение, от чего горящая сигарета в его руке походила на спасительный факел. – Что за… – пробормотал Джек, идя к другому фонарю. Нытьё в мистических линиях прекратилось, и Джек свободно выдохнул. Рядом с ним никого не было, и его окатило сожалением от расставания. На следующий день появилась очередная линия – ему сообщили об отравлении Агнесс. Наконец-то убийство со злым умыслом, ошибка, которую он ждал, но она не несла абсолютно никаких зацепок по поводу личности преступника. Любой мог убить ненавистную всем особняком женщину. А потом было затишье. Два месяца тишины от его родственной души. Никаких даже маломальских происшествий, ничего. Метки не меркли, следовательно, убийца был жив, но неизвестно, почему не действовал. Могло ли быть так, что убийца приезжий? Ожидание нервировало, от чего он изучил каждую метку на своем теле, ища новые. Вдруг он чего-то не почувствовал? Вдруг что-то прошло мимо него? Джек начинал хандрить и скучать без новых дел, поэтому и принял приглашение на Рождественский ужин в Данте-Маноре. Она была рядом. Постоянно, пока он сидел и пытался делать беспечный вид, он ощущал сладкие покалывания в метках, говорящие ему о близости родственной души. Он ощущал каждую из них, словно впервые. Они пели об убийствах, совершенных в этом доме. Среди этой симфонии резко кольнуло в лопатке, и новая лента смерти стала растекаться по спине, словно жидкий горячий воск. Кто-то умер прямо сейчас от рук его родственной души, и МакГаффин вместе с усталостью и обреченностью ощутил нездоровый жар своего тела. Но кто? Все обитатели особняка были здесь, не так ли? Неужели все эти события лишь совпадение? Нет, кого-то всё же не хватало. – Что-то Алистер задерживается с вином, – проронил сенатор, нервничая. Его отец, Фабиус Вагнер, недовольно прошипел о несостоятельности слуг в доме, но сбился на середине речи, когда его за локоть тронул молодой болезненного вида парень, его внук. – Джовита, сходи за ним, – мягко сказала Нэнси, жена сенатора. МакГаффин внутренне замер, и через минуту раздался женский крик. Алистер, дворецкий семьи Вагнер, поскользнулся во внутреннем дворике, но, всё бы ничего, в его голове торчала огромная сосулька. Метка на лопатке чесалась, привлекая внимание Джека к себе. Слишком невероятно для спланированного убийства. Как вообще такое могло произойти? И кто мог это сделать? Ведь все находились в столовой. Как можно продумать настолько тонкий способ убийства? Расследование зашло в тупик снова, даже не начавшись. А ведь он ждал два месяца, чтобы поймать… Правда, он уже не знал, кого именно хотел поймать – убийцу или родственную душу. Конечно, это был один и тот же человек, но он не был уверен, что он с ним сделает при встрече. Тогда ему пришла мысль о том, чувствовала ли его родственная душа его так же, как и он? Есть ли у неё метки от него? К сожалению, он убивал при исполнении. Был ли способ для осмотра обнаженных тел живущих и работающих в Данте-Маноре? «О чем ты думаешь, Джек?» – подумал детектив, всё же подсчитывая свои убийства при исполнении. Через две недели появилась седьмая метка, и ещё больше вопросов к хитроумному убийце. Как самоубийство девушки могло отразиться на его теле? Считалось ли доведение до самоубийства убийством для магии меток? Если да, то Том Вагнер – его родственная душа, о чем думать было нелепо. И, самое главное в этом деле, был найден замок от холодильника и крысиный яд в комнате погибшей Джовиты. Если признать её виновной по явным уликам, то выходило, что она могла быть его родственной душой, но его метки не поблекли. Всё было слишком запутанно. Не будь у него духовной связи с убийцей, он бы и не знал, что все несчастные случаи подстроены, и он бы повесил Агнесс и Мэри на Джовиту, что и заставил его сделать лейтенант, чтобы поскорее закрыть эти дела. «Кто это, черт возьми?» Единственный, кто приходил на ум, это Том Вагнер, но пока он не мог ничего доказать. Новая метка странная, она ощущалась иначе, чем предыдущие семь. Она горька, словно полна сожалений, и МакГаффин потерялся в терпком чувстве. Он не знал, как именно интерпретировать эту линию, но знал, как важно разгадать это. И этой линией был Том Вагнер, его кандидат в родственные души. Его смерть была особенной. Снова отравление, а его поза выразительна. Убийца стоял прямо перед ним, смотрел на мучения и на пустоту в глазах. МакГаффин встал у очертания головы, чувствуя незримое присутствие его родственной души. Она стояла здесь, наблюдала, пила последний вздох Тома Вагнера, чтобы выпустить его тонкой лентой на бедре Джека. Как же она была близка и далека одновременно. Он ощущал её в воздухе поместья, упивался её незримым присутствием, а затем тосковал, так как она снова затихла на два месяца. Месяцы, в которые Джек сходил с ума от томительного ожидания. Он уже не то чтобы ждал нового трупа, он уже хотел его. Он жаждал попасть в Данте-Манор, чтобы почувствовать покалывания по всему телу, чтобы быть допустимо близко к родственной душе. Линия на бедре дразнила его. Он понимал, что это глупо, но не мог не ласкать её вечерами, думая и предполагая о личности убийцы. Он не перебирал внешность обитателей дома Вагнеров, так как все, кто приходил ему на ум, никогда не подходили под эталон его родственной души. Он представлял спокойствие, методичность, жестокость и тени, похожие на ленты, охватывающие его тело. Абстракция его воображения, не более, он хотел знать, кто за всем этим стоял, чтобы не приходилось гадать. Новое покалывание вызвало восторг, правда, ему пришлось сдержаться от проявлений чувств, как-никак он находился в участке. Данте-Манор цвел, весна пришла в него рано. Забавно, что вместо зеленой травы была красная. Случай тоже был странным, газонокосилка заработала в самый неподходящий момент, поэтому голова садовника превратилась в фарш. «Как он это сделал?» – ломал свою голову Джек, читая технический отчет. Еще он хотел вытрясти ответы на все невообразимые несчастные случаи, такие как эти, например. В начале апреля ночью его разбудила новая линия, такая же горькая, как и метка на бедре. Он растеряно потирал запястье, пока рядом с новой лентой не появилась ещё одна. Двойное убийство? Что если это супруги Вагнер? Что удивительно ни утром, ни на следующий день не было звонков из дома сенатора. Позвонили позднее и сообщили о пропаже Фабиуса Вагнера, но Джек знал, что тот уже мертв, но кто был второй жертвой? Ответ нашелся, как только сообщили о пропаже репортера. Тогда МакГаффин заметил интересную закономерность. Он точно мог предположить, что первым убили Фабиуса, а затем репортера. Разгадка особого восприятия меток была проста. Метки реагировали так на смерти представителей семьи Вагнеров. Общая кровь. Можно ли предположить, что убийца один из них. Но кто? Сенатор или его жена? Полтора месяца тишины не дали ему никаких подсказок или решений, только влажные сны участились. Новая метка появилась у ключицы, и через полчаса ему лично позвонил Чарльз Вагнер, рассказывающий о репетиторе и Люциусе. Он сразу всё понял и отправился в поместье. Люциус был единственным ребенком четы Вагнер. Он редко бывал в городе, проходил обучение за границей, хотя все говорили, что он находился на лечении. Вернувшись, он продолжал специальное обучение на дому, избегая людей. Всем казался очевидным недуг Вагнера. Он находился всё это время в ужасной психологической атмосфере, странно, что Джек забыл о нём. Данте-Манор встретил его напряженно. Миссис Вагнер плакала, прижав сына к себе, пока Чарльз пытался её успокоить. Метки притягательно ныли. «Кто же из них? – думал МакГаффин. – Кто из них моя родственная душа?» – Что произошло? – сухо спросил детектив, готовя блокнот для заметок. Чарльз вздохнул, скрещивая руки на груди. – Нэнси пошла к Люциусу на занятие, а потом я услышал её крик, – он прикрыл ладонью рот. – Я побежал. И увидел. Это ужас какой-то. – Он лежал на полу, – простонала Нэнси, – весь в крови. – Ваш сын? – спросил Джек, не наблюдая на чужой одежде никаких следов. – Нет, – резко сказал Чарльз, – Джеймс, его репетитор. Он всё ещё там. Я зашел туда, увидел Джеймса на полу, Люциус сидел за столом, а Нэнси была в обмороке. Теперь она отказывается отпускать Люциуса. – Ваш сын был там? Он всё видел и ничего не сделал? – Понимаете, – глухо сказал сенатор, – Люциус, он… особенный. Роды были сложные, и чудо, что он выжил. Но он слегка… Боже, что я говорю? Он чудесный, хороший сын. У него перспективное будущее, несмотря на… Боже, это выглядит ужасно. – Могу я поговорить с ним? – неловко спросил детектив. – Он не… он не говорит, – сказал Чарльз, и Нэнси всхлипнула. – Но он может написать, конечно же. МакГаффин благодарно кивнул, готовя чистый лист в блокноте. – Миссис Вагнер? – спокойно спросил Джек. – Могу я поговорить с Вашим сыном? – Нет, – пролепетала она. – Не нужно. Он устал. – Ты тоже устала, родная, – сказал Чарльз, обнимая свою жену и давая сыну выбраться из ловушки её рук. Люциус Вагнер не был похож на родителей. Он был ростом с отца, но тоньше, от чего казался худощавым. На его лице было высечено спокойствие и невозмутимость. Несмотря на крепкие объятья матери, его костюм был безупречен, а осанка неестественно прямой. Он выжидающе смотрел на детектива взглядом полным покорности, от чего МакГаффин сглотнул. Он не знал, как правильно вести себя, чтобы никого не оскорбить, поэтому решил не отходить от своей обычной манеры поведения. – Я детектив МакГаффин, – представился Джек. Вагнер медленно кивнул, не отводя взора. Ни одна мышца на его лице не сократилась, словно перед ним был нечеловек. – Мне нужно знать, что произошло с твоим репетитором. Вагнер кивнул, резво закидывая ногу на ногу. – Что ты видел, Люциус? – спросил МакГаффин, взволновано протягивая свой блокнот и карандаш. Люциус положил блокнот на коленку и стал что-то черкать, не отвлекаясь. Когда Джек получил его обратно, то подивился идеальной каллиграфии Люциуса. «Я искал учебники перед началом занятий, но никак не мог их найти. Мистер Джеймс сказал мне сесть и стал сам искать их. Он взял что-то со стола, кажется пистолет, прозвучал выстрел, и он упал на пол. Забежала мама, она потеряла сознание. Пришел отец и сказал идти за ним, он нес маму, а я шел за ним». – Спасибо, Люциус, – сказал Джек, пытаясь понять, что не так с молодым человеком. Он кивнул и повернулся к матери, которая стала поправляла его волосы. «Очередное самоубийство. Но как? Как он заставляет их это делать? Гипноз какой-то? По записям свидетеля, Джеймс сам застрелил себя, но почему на его теле метка? Мог ли Люциус покрывать кого-то из своих родителей?» – размышлял Джек, возвращаясь в участок. Через неделю произошло ещё одно самоубийство, которое так же отразилось на его теле. Черт возьми, он слишком устал от этого, он хотел знать, какого черта и как во имя всех святых его родственная душа сделала это? Еще через несколько дней появилась новая метка, и он буквально нашел свежий труп в гараже. За неимением другого, пришлось задержать механика, хотя МакГаффин был уверен, что это не он. На полпути он ощутил скольжение свежей метки. Механик сгорел заживо, и Джек ощутил, что земля пропадает из-под ног. Как можно так быстро успеть? Всё предугадать? Ему нужно найти хоть кого-то в этом проклятом доме, пока не свершилось ещё одно убийство. В гостиной он никого не нашел, но в другом конце дворика он увидел стоящего у сарая Люциуса и сидящую на скамейке Нэнси, а также идущего к ним Чарльза. Он боялся предполагать, что произойдет. Как в замедленной съемке он видел, что Чарльз взял гвоздомет, приставляя к затылку жены. Её тело упало, голову пронзило насквозь. У сердца закололо и заныло, являя новую метку. Горечь такая же, даже острее, чем от Тома и Фабиуса. Так это Чарльз Вагнер его родственная душа и убийца Данте-Манора. От осознания этого ему не радостно и не грустно, он ничего не почувствовал. Словно не было томительных снов, одержимости и ожидания. Разгадка личности убийцы не дала ему ничего, кроме мысли о том, что необходимо поймать и наказать за совершенные убийства. Он оставил Терренса с Люциусом, а сам погнался за Чарльзом. Тревога съедала его сердце, интуиция вопила о чем-то несусветном, чего МакГаффин расшифровать не мог. В дороге его лодыжку облизнула новая метка, и Джек, предчувствуя беду, повернул назад. Пока он ехал обратно, появилось две новых линии на боку. Кого он мог убить? И кто был его целью? Ответ нашелся у порога особняка. Чарльз нависал над сыном, и его намеренья были ясны. Выбор был очевиден – спасти чужую жизни в ущерб испорченной родственной душе. Он не чувствовал ни капли сомнений в своем выборе. Руки не дрожали, когда он выстрелил, и он почувствовал себя намного лучше, когда Чарльз упал у основания лестницы. Он выдохнул и заметил, что метка на запястье не поблекла, как должна была. Чарльз выжил? Он подбежал ближе, чтобы проверить, и тогда он увидел. На лицо Люциуса, словно перечеркивая его, легла тонко очерченная линия. Джек замер, глядя на неё. Она, извиваясь, сползла на шею и спряталась за спиной. Он не мог поверить в увиденное. Его родственная душа – Люциус Вагнер. Думая сейчас об этом, он не мог пристрелить его, как Чарльза. Черт возьми, получалось, что он убийца Данте-Манора. Как это возможно? Люциус приподнялся, отряхиваясь от сажи, и пожал плечами, и Джек понял, что сказал это вслух. – Ты знал? – хрипло спросил детектив, стараясь взять себя в руки. Люциус кивнул и показал на свою спину, от чего МакГаффин сглотнул. Всё-таки они у него были, его метки смерти. Сколько их? Чувствовал ли он его приближение, находясь здесь? Хотелось завалить его вопросами, но особняк горел и коптил, поэтому он принял единственное приемлемое решение сейчас – бежать. – У меня так много вопросов, – сказал Джек, глядя в зеркало заднего вида, в котором отражался Люциус. – Ты моя родственная душа, и ты… И, черт возьми, как ты это делал? Он вел одной рукой, а другой искал зажигалку, чтобы прикурить сигарету. Рядом с ним появилось маленькое пламя, и он рефлекторно прикурил, и только потом он заметил, что огонь исходил из изящных пальцев Люциуса. Он ударил по тормозам, от чего уронил горящую сигарету на брюки, чертыхаясь, потушил её и уставился на Вагнера диким взглядом. Вагнер выглядел невинно, словно давать прикуривать своими пальцами обычное для него дело. – Как? – проблеял Джек, пытаясь собрать своё мужество в кулак. Люциус в ответ щелкнул пальцами, вновь разжигая огонек. – И много у тебя таких…способностей? – взволнованно спросил МакГаффин. Люциус кивнул, гася огонь. – Поговорим дома, – предложил детектив, на что Люциус охотно кивнул. Когда они зашли внутрь, то МакГаффину стало немного неловко за беспорядок, но Люциусу это не сколь ни мешало. Они уселись друг напротив друга, словно начинали переговоры. Разделял их небольшой кофейный столик, который, как думал детектив, Люциус мог спалить. У Джека было много вопросов, ответы на которые он хотел знать уже давным-давно. Но в виде открывшихся перспектив, он уже и не знал, с чего именно начать. Спросить о необычных способностях Люциуса или всё-таки начать с убийств. Но Вагнер не дал ему возможности начать разговор, начав раздеваться. МакГаффин подумал о том, чтобы сказать хотя бы: «Стой, подожди. Остановись. Что ты делаешь?», но горло свело, и единственное, что он мог из себя выдавить – это невнятный всхлип. Люциус уже снял жилет, стянул галстук и стал расстегивать пуговицу за пуговицей на своей рубашке. В голове мужчины пронеслась мысль одна пошлее другой, и то, что перед ним раздевался мужчина, вызывало диссонанс, но напротив него стояла его родственная душа, и ему это не казалось таким кощунством, как пару минут назад. Люциус легко скинул рубашку с плеч, томно смотря в глаза Джеку, у которого перехватило дыхание. Вагнер, вместо того чтобы подойти к нему, повернулся спиной. Метки пятнали его тонкую, изящную спину. На белоснежной коже черные линии виделись особенно заметно, даже ярко. Множество линий, которые со своего места Джек не мог сосчитать, складывались в витиеватый столб, проходящий ровно по острому позвоночнику. МакГаффин, как завороженный, приблизился, облокачиваясь на разделяющий их стол. Он не мог отвести взгляда от тонких лент, сплетающихся с позвонками Люциуса. Он видел в них доказательства их связи, их уз, он видел в них себя. Это был он на теле Люциуса, его самая темная часть души. Джек нежно провел по одной из линий дрожащим пальцем, улавливая дрожь чужого тела. Он приблизился вплотную, сидя на столе, чтобы ощутить эту близость точнее. Он положил свою ладонь на острое плечо, оглаживая шею и щекочась о темные волосы. – Твоя вина лежит на моих плечах, – услышал он тихий шепот. Люциус аккуратно присел рядом с ним на стол, поворачивая к нему голову, продолжая соприкасаться с горячей ладонью. – Что? – прошептал в ответ детектив, лаская спину. – Я родился с ними, – пояснил Люциус, – и все эти души были на моих плечах. Я чувствовал их. Он наклонился к лицу Джека, разглядывая его, словно видя впервые. Его глаза опасно блестели, обещая либо смерть, либо долгие пытки, но детектив знал, что его не коснется жестокость Люциуса. – Ты хороший человек, Джек, – сказал Люциус ему в губы. – Ты не хотел их смерти, но продолжаешь винить себя. Он невесомо провел пальцем по нижней губе детектива, разделяя их рты только одним этим пальцем. – В отличие от тебя, Люциус, – в тон ему ответил МакГаффин, обнимая Люциуса за талию, крепче прижимая его к себе и перенося их на диван. – Тебя это вовсе не волновало? – А как бы ты меня нашел? – проворчал Люциус, недовольно сводя брови. – Родители думали, что я родственная душа какого-то маньяка, учитывая количество отметин при рождении, и запрятали меня на долгие годы. – И ты решил сам стать маньяком? – шутливо спросил Джек, но Люциус не разделил его настроения, потупив взор. – Насчет этого, Джек, – ещё тише сказал Вагнер, неосознанно хватая МакГаффина за воротник. – Я не сам решил. У меня нет выбора. Я не смогу остановиться. Я знаю, кто ты, и я чувствую твою душу, как свою, Джек. Я знаю, как ты противишься смерти, и я не вправе заставлять тебя идти за мной. Он рассеяно поглаживал широкую грудь детектива, разглаживая складки на рубашке. – Это связано с твоими способностями? – спросил Джек, успокаивающе поглаживая того по спине, ощущая на ней свои ленты. – То, откуда они у тебя. Люциус удивленно на него уставился и фыркнул, качая головой в неверии. – Ты такой проницательный, Джек, – улыбнулся ему Вагнер. – Не зря мы родственные души. Твои бы таланты… – Я прав? – на всякий случай спросил детектив. – Ты прав, – согласно кивнул он, прижимаясь к Джеку. – В общем… Но Джек не дал ему объясниться, затыкая его своим ртом. – Потом, – прошептал мужчина, характерно обводя руками чужие бедра. Люциус жарко выдохнул и подался вперед для нового поцелуя. Его пальцы расстегивали чужую рубашку в стократ быстрее своей собственной пару минут назад. – Мне интересно, – прошептал Люциус, отрывая от поцелуя. – Да? – промычал Джек, расстегивая свой ремень. – Мои метки, – продолжил он, – на тебе. – Хочешь их увидеть? – игриво спросил МакГаффин, стягивая с себя рубашку. Люциус бодро закивал, облизываясь и краснея. Джек понимал его чувства. Им обоим хотелось видеть доказательства их связи и не сводить с них взгляда, боясь их пропажи. Люциус сразу прильнул к его запястью, разглядывая две сплетенные линии. – Десятая и одиннадцатая, – прошептал ему Джек, любуясь своей родственной душой. Люциус зарделся сильнее, прикасаясь губами к линиям. Джека охватило то приятное давление родственной души, и он понял, что Люциус думал о своих жертвах. Думал о смерти, упивался и восхищался ею, набитой на его коже, увековеченной на его плоти. Люциус нежно прикусил кожу на сплетении меток, но сразу ласково облизал языком, рвано дыша при этом. – Ещё, – в унисон сказали оба. Люциус двинулся выше по руке, натыкаясь на длинную полосу на предплечье. Он медленно и томно провел языком по всей длине, заставляя Джека вспомнить, с чего всё началось. – Первая, – выдохнул Джек, купаясь в восхищении Люциуса и теплоте меток. МакГаффин почувствовал его улыбку кожей. Люциус заинтересованно обвел ключицу губами, прикусывая. – Двенадцатый, – сказал мужчина, спуская свои руки под белье Вагнера, стараясь его стянуть. – После нее мы наконец-то познакомились, – шепнул Люциус, лаская метку языком и находя руками две метки на боку. – Последние две, – проинформировал Джек, заставляя партнера привстать, чтобы окончательно стянуть белье. Он спустился ниже, находя метку под соском, о ней Джек не хотел говорить, но Люциус потирал горошинку, желая знать. Он посасывал сосок, пока Джек не сдался и не назвал число. – Шестнадцатая. – Ещё? – спросил Люциус, не видя на торсе линий. МакГаффин указал взглядом на штаны, и Люциус понял его без слов. Освободив Джека от нижней части одежды, Люциус сразу же заприметил кольцо на лодыжке. Оставаясь сидеть между ног детектива, он провел по нему рукой, ведя выше к другой линии. – Семнадцатая и четвертая, – рвано сказал Джек, наблюдая за коленопреклоненным Вагнером. Люциус приблизился к бедру, к его запретной метке. С неё началось помешательство детектива не на убийце, а именно на родственной душе. Люциус прикусил её, лаская, и МакГаффина выгнуло от остроты ощущения. Он столько месяцев заводился от этой линии, думая и гадая, кто же стоял за всеми происшествиями. Столько месяцев он ласкал себя, дроча на абстрактный образ родственной души, и вот сейчас она сидела и делала то, что он хотел сделать давным-давно. – Восьмая, – простонал Джек, чувствуя напряжение в члене. – Она твоя любимая, – заметил Люциус, целуя ленту. – Ты такой проницательный, – хмыкнул Джек, наслаждаясь ласками Люциуса. – И ты хочешь свести меня с ума ею. Люциус вновь прикусил линию на бедре, руками пробираясь к полуэрегированному члену. – О, черт, – застонал детектив. Послышался смешок. Одной ладонью Люциус заскользил по стволу, облизывая головку языком, другой мял ленту на бедре, и Джек не мог точно сказать, что его больше заводило. С одной стороны давление и жар духовных уз, о близости которых он мечтал полгода. С другой стороны томление и трение их тел, намеренья которых были явны и взаимны. Всё это возбуждало. – Люциус, Господи, – прокричал Джек, когда тот взял поглубже в рот и начал ласкать его яички. Тот от чего-то поперхнулся, но не стал останавливаться, продолжая посасывать и насаживаться ртом на член, навязывая свой ритм. Влажность и узость рта Люциуса делали своё дело, и Джек чувствовал себя на пределе. – Люциус, – прошептал он, – иди ко мне. Люциус отвлекся, приподнимаясь, и Джек, подхватив его за плечи, притянул его к себе. Люциус заерзал у его паха, скатываясь и устраиваясь удобней. Джек обхватил рукой свой и прижавшийся к нему член Люциуса, потирая их вместе. – Джек, – протянул Вагнер, нетерпеливо подаваясь бедрами навстречу. – Не ерзай, – попросил детектив. Но Люциус не мог остановиться, вносясь в заданный рукой МакГаффина ритм. Джеку пришлось крепко обхватить его свободной рукой за талию, чтобы хоть как-то удержать от порывистых резких движений. – Джек, – стонал Люциус, изгибаясь в его хватке. Люциус схватился за плечи Джека, чтобы не упасть и не сбиться с навязчивого приятного ритма. – Ещё, Джек, – закусывая губы, бормотал Люциус, чувствуя, как приближался их конец. – Я хочу ещё… хочу успеть. – Да, – вторил ему МакГаффин, ускоряя темп и усиливая хватку. Люциус всхлипнул, соскальзывая ладонями с плеч и уже упираясь предплечьями на спинку дивана около головы Джека. Их лица были рядом, но они не позволяли себе поцелуи, наслаждаясь стонами друг друга. Джек смотрел, не отрываясь, на покрасневшее лицо Люциуса и его блестящие от удовольствия черные глаза. Ему казалось, что они вечность делали это, и будут делать. Люциус вздрогнул и согнулся, пряча лицо и задыхаясь от восторга и своего первого оргазма. Джек ощутил напряжение и остроту меток, толкаясь ещё пару раз и кончая вслед за Люциусом, изливаясь в руку. Люциус устало висел на нем, рвано дыша и рассеяно целуя в шею. – Черт возьми, – сказал Джек. – Что нам теперь делать? – Спалим тут всё дотла, – легкомысленно сказал Люциус. – Люциус, – укоризненно сказал детектив, глядя его по взмокшим волосам. – Я покрою твоё тело метками, Джек, – сказал Люциус, легко целуя его в губы. – Я покрою тебя собой настолько, что у тебя не останется выбора.