Пора возвращаться домой

В этой истории изначально не было и тени намёка на хэппи энд: она мрачная, как дёготь, коим портят мёд. В этой истории яркие солнечные дни остались позади: они где-то на дне омута памяти, что будоражит каждую клеточку организма ночным кошмаром, в котором её семья счастлива и отмечает очередной День рождения повзрослевшей леди, которая держит спину ровно, на французский манер называет свою мать «maman» и по-английски пьёт чай, интеллигентно оттопыривая мизинец. Здесь нет счастья – только горе… и призраки давно убитых, что ходят в тумане туда-сюда. Они воют от боли и страха за любимую дочь, сестру. Они бы рады сказать ей «стоп! Остановись!», но разве она будет слушать их безмолвные отчаянные крики из пустоты, что люди называют «рай»? В её истории нет ни бога, ни дьявола, что вечно борются за души людские и делают ставки на очередной большой взрыв, который принесёт умиротворение сему сущему на сей прогнившей до основания планете – в том числе и ей, девочке, исполненной злой печали и мрака в глазах. Девочке, что обманула саму судьбу и показала средней палец самой смерти, которая, может и заберёт её, но только когда она скажет – «да, я согласна, сукина ты дочь. Забирай моё тело в безжизненную пустыню, где я буду догнивать, купаясь в своём унынии и вкушая плоды своих грехов». Она скажет тебе: посмотри на ошибки прошлых лет – убедись, что всё пошло не по плану, который ты строил в своих идеальных мечтах, где ты царь-бог, именно царь-бог, ведь тебе не нужно получать разрешения от бога, в которого все верят – ты сам берёшь власть, которую веками считал своей по праву и упиваешься ею. И тебе плевать на положенные в основу этой власти жертвы – они уже давно зарыты в землю и изъедены червями. Никакой романтики. Прости. И письма из прошлого тому доказательства. В тот день, впрочем, как и во все предыдущие, дождь лил как из ведра, не давая толком просохнуть белью и лавочкам, на которых сидели местные бабки и травили сплетни, что появлялись в маленьком дворике и, впрочем, не выходившие за его же пределы. Чего ждать от дворовых старых дев, да старых вдов, которым и обсудить некого, кроме как одиноко живущей девушки в квартире старой сварливой бабки, которая вечно недобро зыркает в их сторону и защищает эту рыжую чертовку, с бледным, как у смерти, лицом? – Чего престали к девке? Валите от сюда подобру-поздорову, пока веником гнать никого не начала! – в этот момент рыжая чертовка улыбалась, благодарила бабушку за защиту и вновь напоминала, что в оной она не нуждается. – Да кто ж тебя сиротинушку то защитит кроме меня? Этим ж дурам старым окромя как языком чесать и заняться нечем. Сиротинушка улыбалась, забывая в этот момент обо всём дерьме, что гложило её и помогала бабушке поднять сумки с провиантом в квартиру на последнем этаже. Её комната находилась этажом ниже и принадлежала всё той же бабушке, которая вечно защищала её от нападок дворовых сплетен и их разносчиков. Убранством она не отличалась: кровать, которая была старше, чем ноша, которую она держала на себе; стул, служивший ей не только посадочным местом, но и столом, на котором она принимала обед: обычно купленная (но чаще всего украденная) банка тушенки, маленькая корка хлеба, которая в отсутствие хозяйки комнатки покрывалась слоем плесени и железная фляжка, в которой в основном храниться алкоголь. В окне комнатке виднелась улица и большая ветка аляпистого дуба. Непрекращающийся дождь почти не давал возможности покинуть комнату и заработать себе на жизнь. – Авилио, – старческий голос нарушил липкую тишину комнаты. – Тут письмо в почтовый ящик пришло на имя Анджелы Лагузы, не знаешь таких? – Желудок Авилио скрутило спазмом, а по позвоночнику пробежал холодок. Как?! Кто?! Кровать, на которой лежала девушка, жалобно скрипнула от резких движений девушки, и успокоилась, когда удостоверилась, что её ноша мчится к двери, даже не удосужившись надеть на ноги обувь. Дверь распахивается неожиданно резко, пугая старушку, яростный блеск в глазах Авилио и вовсе добивает бедную женщину: – Ты чего? Словно приведение увидела! – Авилио выхватывает письмо из рук старушки и, не сказав ни слова, захлопывает дверь перед её носом. Бабушка только цокнула и, было собралась отправиться в свою квартирку, как услышала за дверью громкое «спасибо!». – Жуткая она, да и бледная. В гроб краше кладут. – Старушка махнула рукой и пошаркала в свою квартиру, где её ждала кошка и тёплая кровать. Руки Авилио дрожали: адресат места получения написан точно, имя и квартира – указаны. Но кто отправитель? Неужели её нашли и идут за ней? Но разве стали бы её предупреждать, прежде чем убить? Это не в духе мафии – они убирают ненужных свидетелей быстро и без промедления. Перочинный нож, что так удобно лежал в кармане, быстро оказался в руках: щелчок механизма был сродни выстрелу в пустой комнате, а звук разрезания бумаги – сродни хождению по битому стеклу. Неизвестность пугала. – Фотографии? – Удивлению Авилио не было предела. Их было четыре. Три из них были подписаны, с четвёртой же на неё смотрел её погибший брат. Спазм схватил горло. Авилио достала исписанный лист из конверта, села рядом со стулом и достала сигареты из кармана. Едкий дым, что заструился от сигареты, защекотал ноздри и наполнил лёгкие. Он больше не вызывал рвотных позывов и головокружения, что были вначале, теперь он приносит облегчение и успокоение. Письмо. Страх. «Дорогая Анджела. Много времени утекло с тех кровавых событий. Я думал, что ты погибла в том страшном пожаре, что убил твою семью. Я потратил много времени на поиски твоих останков, но так их и не нашёл на том пепелище, что осталось от вашего прекрасного и солнечного дома. Прости, что многие годы я позволял себе думать, что твою семью унёс пожар. Я был молод, горяч и… дурак. Я не скрываю этого от тебя, дорогая Анджела. Сейчас ты читаешь эти строки и не понимаешь, кто я и от куда я знаю тебя. Я – друг твоего отца, мы виделись с тобой несколько раз и, скорее всего, ты меня не запомнила. Но я хорошо запомнил твои рыжие кудряшки и худощавого мальчика рядом с тобой. Я потратил много времени, чтобы найти тебя и мне это, как видишь, удалось. Я не буду тратить много времени на написание соболезнований, семь лет спустя ты в них не нуждаешься, и сразу перейду к делу. Я долгое время искал убийц твоего отца. И я нашел их. В конверте ты найдешь их фотографии и имена. Твой друг. P. S. Фотография твоего брата – единственное, что уцелело в пепелище». Авилио трясло. Друг. Что за друг? У отца не было друзей, по крайней мере тех, кому он мог всецело довериться. Его друзья – мафиози, которые называли его «брат», а после этого выносили его семью без жалости и сожаления. – Чёрт. – Авилио посмотрела на фотографии: с них смотрели люди и улыбались. Узнала она только одного: Винсента Ванетти – характерный шрам на всю правую половину лица, оставленный её отцом в ту роковую ночь, служил вечным напоминанием того, каким путём была добыта власть семьи Ванетти. На втором фото сияло самодовольное лицо брюнета с сигаретой в руках. Его лицо было не знакомо Авилио, впрочем, как и имя. Ванно Клементе был крепким парнем на вид и излучал лучи добра и счастья. В нём, даже если очень захочешь, не найдёшь и толики жестокости. Он как большой плюшевый мишка, которого хочется вечно обнимать. Ползунок зажигалки обжог холодом пальцы, а сигаретный дым вновь заполнил комнату до основания. – Неро Ванетти, – он был красив. Даже по фото можно понять, что он многим выше её. Тёмные волосы небрежной копной торчали в разные стороны, глаза притягивали к себе, а улыбка, подобно острому ножу, резала сердце. Ни одну красотку повидал в своей постели Неро Ванетти. Будь другие обстоятельства и другое время, Авилио бы влюбилась в него по уши и ловила каждое его слово, словно это была бы проповедь Христа. Значит он в ту ночь сохранил ей жизнь. На свою беду он сделал это зря. Дождь за окном становился тише, капли всё меньше стучали по крыше, а солнце начало приходить в себя после долгой спячки. Легкий ветер обвевал лица прохожих, что после долгих посиделок дома, решили выбраться из своей конуры и увидеть белый свет. Малышня резвилась, бегая по лужам. Бабки, что любили шикать на мелких, умастили свои задницы на просохших (и не очень) лавочках и приготовились обсуждать погоду и не просыхающих, как бельё на верёвке, сынах-алкашах. Авилио давно убедилась, что жизнь клала на людей любого сорта большой и толстый хер. Эту тварюшку забавляет, как несчастные людишки барахтаются в своём дерьме и, когда силы их покидают, складывают лапки и идут ко дну, захлёбываясь рвотными массами и кровью. Вокзал встретил её лаем бездомных псов, кучей попрошаек и запахом мочи. Копы ходили туда-сюда и что-то высматривали. А может и кого-то. – Один билет до Лоулесса. – Билетёр хмуро оглядела худощавое тело в окошке, грохнула печатью и протянула билет Авилио. – Девяносто два доллара. Авилио ухмыляется: ещё и на сигареты хватает. А небо тем временем вновь начало сереть. Наливающиеся свинцом тучи грозили вот-вот с новой силой обрушить свою мощь на едва подсохшую землю. Авилио закуривает. В Лоулессе её ждёт пепелище дома, красавец Неро Ванетти и его семья и лучший дру… и брат Кортео – он и жажда мести заставляли её бороться всё это время. Немногочисленные вещи быстро погружаются в небольшой чемоданчик: нижнее бельё, несколько поношенных брюк и желтоватые от времени рубашки. Фото Люче, что она получила от «друга», она запрятала под подкладку чемодана – её никто не должен найти. Старенькая кровать негодуя скрепит, принимая тощее тело Авилио. Девушка вновь держит письмо в руках и вчитывается в его строки: она уже выучила их наизусть, но вновь и вновь читает их, ища подсказки или иные знаки. «Друг» не назвал имя четвёртого участника убийства. В эту ночь Авилио так и не смогла уснуть, а когда рассвет едва затеплился за небольшим окном, она засобиралась на вокзал. Деньги для хозяйки она оставит на стуле, а из под кровати выгребет все кошельки, которые она когда-то стащила у случайных (почти) прохожих. – Пора домой. – Дверь тихонько скрипнула, в последний раз для неё – Авилио, больше она не будет хозяйничать в этой комнате, больше не будет изучать потрескавшийся потолок в поисках успокоения и обдумывания изощрённых планов мести. Ключ она положит под половик, а на дверь повесит записку: «Спасибо за то, что приютили на ночь. Авилио Бруно». На вокзале, как обыкновенно это бывает, людно, шумно и много запахов, которые богатенькие дяди и тёти перебивают, держа у носа надушенный до невозможности белый платочек с инициалами. Авилио ухмыляется: ей бы держать спину так же ровно, вышагивать так же чинно и смотреть на «нищебродов», распустив свои павлиньи хвосты. – Поезд с пятого пути отправляется в два пополудни. – Громогласно известил голос, противная интонация била в уши и вызывала табун мурашек по коже. Двое суток и она окажется в родном штате, куда красной нитью тянет её извечное чувство мести. – Просьба всех провожающих покинуть вагоны и проследовать на перрон. Впереди Авилио ждало путешествие в место, которое она когда-то давно называло родным домом и которое ей показало, что жизнь не всегда будет выкрашена радугой, на конце которой можно найти сокровища лепреконов. – Ваш билет. – Билетёр оторвал язычок контроля и протянул Авилио бумагу, удостоверяющую, что она не является «зайцем», а вполне законно переезжает из штата в штат. Авилио занимает законно отведённую ей полку: она жёсткая и неудобная, но ей не привыкать, были и похуже места, где ей приходилось проводить ночь, в ожидании затишья бури. Поезд тронулся с неохотой, с маленького толчка, постепенно набирая темп, в котором он привык доставлять пассажиров в места прибытия. Цикличный стук колёс пел свою колыбельную, наблюдая за тем, как все, рано или поздно, сдадутся его силе, закроют глаза и отправятся покорять вершины Олимпа с греческими богами. Авилио долго держала сопротивление, но всё же была вынуждена сдаться романизированному Морфею, которого любят вставлять куда надо и куда не надо. Ей сниться дом, ей снова исполняется двенадцать. Мама копошиться на кухне, готовит вкусности для предстоящего праздника. Анджела, тогда ещё Анджела, сидела на высоком стуле и наблюдала, как Люче и Кортео пытались затушить фитиль горящей свечи. – Не бойся, жжёт не само пламя, а расплавленный воск. – Темноволосый Кортео с опаской посматривал на свечу, пламя которой отражалось в его очках. Анджела с улыбкой наблюдала за сим действием и играла коробком спичек. – Тогда, – уверенный детский голос брата припечатал взрослого Кортео. – Затуши его. Кортео нервно сглотнул, потянул палец к огню, но тут же его одёрнул. Анджела улыбнулась и, наклонившись так, что рыжие кудряшки упали впереди её лица, затушила горящий фитиль. Люче посмотрел на неё как на своего героя. Анджела мельком посмотрела на Кортео: не должна она была так делать, девочки не ведут себя так, как ведёт себя она. Кортео глубоко вздохнул, поднял глаза на часы и встал с пола. – Пора собираться. – Произносит мальчик. Люче дёргает сестру за подол платья и она, понимая без слов, чего хочет её младшенький братишка, поджигает фитиль вновь. Люче, сияя от радости, пытается самостоятельно, как сестра, потушить горящую свечу, но всё равно, в испуге одёргивает палец. – Кортео, останься, поешь пирога. – Предлагает Ави… Анджела. – Нет, пора. Мама будет волноваться. – Анджела проводила его до раздевалки, где его уже переловила Елена. Светловолосая женщина засунула в сумку Кортео печенье и два кусочка пирога. Кортео не стал отнекиваться и только сказал: – Спасибо. – Было бы за что. – Улыбается Елена. – Как мама? – Кортео заметно веселеет. – Ей лучше. Кашель не так сильно донимает. Елена закутывает горло Кортео шарфом , засовывает руку в карман своей юбки и достаёт от туда зелёные купюры. – Тут немного, но всё же. – Возражения от Кортео Елена никогда не принимала, поэтому тот покорно принял данные ему деньги. Он никогда не тратил подаренные деньги семьей Лагуза на какую-либо дрянь, он старательно копил их и покупал для матери лекарства. – Провожай друга, милая. Долго не стой на улице, простудишься. Анджела и Кортео покинули дом. – Ты когда-нибудь раньше тушила свечу голыми руками? – Анджела отрицательно помотала головой и улыбнулась. – Ну, пока. То есть, с днём рождения. – Мальчик уселся на свой велосипед и помахал на прощание только их фирменным махком: трижды загнув указательный, большой и безымянный палец. Анджела ответила ему тем же и быстро вбежала в дом. – Люче, скорее, папа подъезжает. – Она схватила младшего брата за руку и они, смеясь, побежали прятаться в большой шкаф. Люче хихикал, а Анджела шикала на него, прикладывая указательный палец к губам, призывая брата вести себя тише. Когда хлопнула входная дверь, Анджела и Люче затихли. – Пришли! – Радости брата не было предела. Он готов был в любой момент выскочить из шкафа и наброситься на отца. – Где они? – С весельем в голосе спросил отец. – Почему бы тебе не позвать их? – Улыбаясь, спросила Елена. Ребята услышали, как отец начал звать их, удаляясь всё дальше от места их пряток. Как только отец перестал звать их, входная дверь вновь скрипнула. – Теста! – В коридор ввалилось три человека. – Ну вот! – Возмутился Люче. – Тихо, они скоро уйдут. – Успокоила его Анджела. Она положила руку на его плечо, чтобы успокоить малыша. – Винс! – С притворной радостью воскликнул Теста. Рад, по правде говоря, он ни капли не был. Винсент никогда не нёс с собой добрых вестей. Сегодня был такой же день. Семья мафиози, которая мечтает подняться выше всех и вся и править с импровизированного Олимпа никогда не нравилась Лагузе, и он этого никогда не скрывал. – Выпить хотите? – Нет. – Прекращает разговор Винсент. Теста достал бутылку вина и открыл ящик с приборами. Стоять к Винсенту спиной было страшно и опасно, но иного выбора не было. – Внимательно послушай: дона похитили. – Теста напрягся. – Кто? – Я. – Винсент не скрывал своего превосходства над главой мафии. – Отдай мне его учётную книгу. – Анджела видела только половину совершаемых действий, но всё равно, ей было страшно. Брат же дрожал как осиновый лист на ветру. – Её здесь нет, она в банке. – Дай её сейчас же! – терпение Винсента было на исходе. На глазах Люче стали появляться первые слёзы. Страх брал верх. Дуло шестизарядного пистолета оказалось на уровне лица Лагузы. – Пожалуйста, не надо! – Елена встала перед Винсентом на колени и сложила руки в молящем жесте. Ванетти резко повернулся и ударил её прикладом пистолета по лицу женщину, которая сразу же упала на пол. Анджела не успела среагировать – Люче выскочил из шкафа и побежал к матери. Анджела понимала, что если и она выскочит из шкафа, ей несдобровать. Слёзы обжигали глаза, но она не проронила и звука. – Ты в порядке, мама?! – Люче оказался в объятиях матери, которая рыдала не то от боли, которую причинил ей Винсент, не то от осознания, чем всё закончится. Теста же, не медля и секунды, занёс руку в ударе. В ней находился перочинный нож, лезвие которого вонзилось в так вовремя подставленную руку Ванетти-старшего. Лица Тесты и Винса на секунду оказались друг напротив друга, после чего последовал новый удар, пришедшийся на лицо Ванетти. Нож лишь оставил отметину на лице Винсента. Теста тяжело дышал, Винсент схватился за лицо – глаз не был задет, но сантиметром больше… Два же спутника Винсента направили на Тесту пистолеты и… шесть выстрелов и громкий плачь Люче и Елены. – Винс, пощади моих детей! – Прости, Елена. Этот мальчик никогда не забудет наши лица. – Два выстрела добили в крышку гроба последний гвоздь. Огромная сила воли, а может и жутчайший страх, сковавший Анджелу в тот момент, не дал ей заплакать и вырваться, подобно Люче, в пекло ада, что сейчас царил в их доме. – Посмотри на втором этаже, я обыщу его кабинет. Приказы начали выполняться мгновенно. Анджела нащупала свои ботинки в шкафу, схватила их и потихоньку покинула своё убежище, предварительно спрятавшись под диван. Сколько она там пролежала, она не может сказать, но появившиеся в поле видимости ноги, скрутили её желудок в узел, а волосы на затылке зашевелились. Дверь шкафа, в котором они прятались, скрипнула и Анджела поняла, что у неё не меньше минуты, чтобы покинуть дом. Она взяла свои ботинки и тихо перебежала в коридор, в котором лежали тела её родных. Слёзы снова обожгли её глаза, но скрип половика заставил её пулей вылететь из дома. Обернувшись, она заметила четвёртого человека, что сидел в машине и, принялась бежать с ещё большей скоростью. Громкий топот по крыльцу всё ещё преследовал Анджелу, а выстрел в спину прозвучал как предсмертная колыбельная. – Неро! – правильно ли она услышала тогда имя – Анджела не понимала. Она много в тот момент не понимала. Было только знание: у неё больше нет семьи и она должна бежать. Бежать, чтобы выжить. Холодная апрельская земля обжигала босые ноги, но обуть ботинки, что были в руке, Анджела не желала: остановка равняется смерти. Но преследования не было. Почему? Громкий гудок и яркий свет заставил проснуться Авилио. Её шея, как и грудь и ладони, были мокрыми; волосы неприятно липли к лицу. Кошмар. Всего лишь кошмар. Мужчина, лежавший напротив Авилио, блаженно улыбался во сне. Ему снилось что-то хорошее, доброе. Авилио не сняться такие сны. Авилио сниться темнота и кровь. Кровь, которая в скором времени должна окрасить небеса багряным.