Love is...

Почему сейчас так сложно сделать то, что должно? Нет, ей не должно быть сложно, ведь это правильно. Верно? Раз — набрать побольше воздуха в легкие. Два — собраться с мыслями, которые ложатся на язык нечленораздельным бормотанием: "ты", "ложь", "друг", "любовь", "долг", "отчаяние", "боль", "жизнь", и снова "долг". Три — остановиться и сказать, может быть, громче, чем нужно: — Уходи, Рауль. И снова непонимание. Сколько раз она наталкивалась на него за последние месяцы? Дымчато-серые глаза, что когда-то были такими родными, снова становятся зеркалом души, отражая всю суть их отношений, — непонимание. Он что-то говорит в ответ, но она не в силах расслышать. Хотя, оставаясь честной с собой, она признает, что не хочет сейчас его слышать. Болтовня виконта начинает надоедать и теперь ей нужно придумать что-то, что наверняка заставит его уйти. — Иди. Если я не появлюсь через час, не ищи меня. Да, пожалуй, так. Прямого отказа он бы все равно не принял. Так ни странно, после минутой попытки вновь образумить ее, он и правда уходит. Как иронично, отмечает про себя девушка. Этот мальчик так хотел, чтобы я покинула это место, но в итоге отрезал единственный путь к отступлению — забрал лодку. Но это ничего. Это дополнительный стимул сделать все правильно. Либо так, либо бронхит от долгосрочного пребывания в холодной воде. Девушка с минуту слушала, как тихо капает вода с потолка в озеро. Что ни говори, а озеро здесь было красивым. На поверхности, она уверена, оно бы утратило свой шарм. Девушка опять глубоко вздохнула. Почему все так сложно? Почему так сложно сделать то, что она должна? Почему она должна делать то, что должна? Почему она должна? Почему? Она не могла себе объяснить, но все равно шла по направлению к комнате, где только что скрылся этот человек. И вот она уже стоит на пороге, а от кровати, на которой сидит он доносится пение: Маскарад — масок красочных парад, Маскарад — спрячь свое лицо, чтобы мир никогда не нашел тебя... Да, так и есть. Вся его жизнь — это маскарад, понимает она. Это он всю жизнь прятался от мира за маской. Он скрывает душу, потому что не хочет, чтобы ее изувечили больше, чем сделали это уже. Он поднимает на нее глаза и, будто не переставая петь, произносит: — Кристина, я тебя люблю. В какой-то момент она оказывается слишком близко. Она стоит перед ним и не знает, что делать дальше. Они просто смотрят друг на друга. Она снимает с пальца кольцо. Конечно, она не понимает, зачем делает это, просто... этот метал слишком сильно жжет кожу, так, будто он раскален до красна. Она берет его за руку. Точнее, она берет его руку и разворачивает ладошкой вверх, чтобы вложить ненавистное кольцо. Сама не понимая как, Кристина вдруг опускается на колени, чтобы быть примерно на одном уровне с ним, хотя она все равно оказывается на порядок ниже, как если бы они стояли. Она не хочет смотреть на него больше. Не хочет видеть слез в его глазах, отражения боли и страха на лице, поэтому опускает голову. Она и правда чувствует себя куклой, потому что не может управлять своим телом. Ею будто движет какая-то неведомая сила. Сила, которая заставляет ее делать то, что она должна. Ее голова сама собой оказывается на его коленях. О да, Кристина и правда не понимает, что с ней творится. Проходит минута, три, семь, двенадцать. А может, и нет, но почему-то именно эти числа приходят в голову Кристине через определенные промежутки времени. Они оба молчат — им не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Им не нужны слова, чтобы понять, что они не поймут друг друга с помощью слов. — О Кристина! — раздается в какой-то момент. — Почему? Кристине не нужно пояснять, чтобы она поняла, о чем вопрос. И правда, почему? Может, из чувства долга или вины перед ним? Может, из благодарности или привязанности? Может, из подсознательного связывания этого человека с духом мертвого отца? Памяти их дружеских отношений? Признательности? А может, ей просто нужно было снова поверить в чудо. А он, она знала, уже смог когда-то стать для нее личным чудом. Он дал ей настоящие ангельские крылья, муками любви отрезав их у себя. Он отдал ей свою возможность летать, оставив себя истекать кровью от шрамов, которые никогда не заживут. Он отдал ей часть (если не всю) своей души, и теперь до самого конца она, эта часть, останется с ней, как ее собственная. Нет, сейчас различия уже не было. Их души срослись, переплелись так, что уже невозможно было понять, какая часть раньше принадлежала ей или ему. Разве могла она оставить его? Нет. Разве любила она его? Нет. Она не может заставить страдать его еще сильней, поэтому такая желанная ложь срывается с губ: — Я слишком люблю тебя, чтобы оставить. Он улыбается в ответ. Он, конечно, тоже знает, что это ложь, но так проще. Проще поверить в ложь, чем мучиться снова. Когда-нибудь, клянется себе Кристина, когда-нибудь я обязательно смогу сказать эти слова, не кривя душой. А пока они будут просто вместе. Сидеть, как сейчас, рядом и также жить.