Пятеро в молчании

      Грейнджер внимательно просматривала документы из принесённой папки и будто не замечала сидящего напротив неё человека.       В допросной бы стояла почти оглушающая тишина, если бы темнокожий мужчина лет тридцати пяти на вид, с забранными в хвост волосами, не ёрзал на стуле. Просидев здесь не меньше полутора часов, он, конечно, был на пределе — и не только потому, что мог быть виновен. Такое долгое бдение в допросной министерства магии могло вывести из себя кого угодно. А уж после напряжённого пятиминутного молчания в компании людей, которые собирались явно не предложить выпить чаю, впору было лезть на стенку. Чего, впрочем, Грейнджер и добивалась. Может, мне и не нравились её методы допроса, но с тишиной она работала просто превосходно.       — Тис, волос единорога, двенадцать дюймов. Используется двенадцать лет, — проговорила она, словно ни к кому в особенности не обращаясь, а потом подняла взгляд на мужчину. — Это ваша палочка?       Тот кивнул. Грейнджер закрыла папку, положила на неё руку и спросила:       — Сколько работаете в музее?       Мужчина прищурился. Выглядел он вполне спокойно, но едва заметные подёргивания уголков рта и крыльев носа выдавали его нервозность.       — В декабре будет три года.       — Мистер Лойд, — голос Грейнджер звучал спокойно и уверенно. — Как думаете, почему вы здесь?       — Вот именно, — он на секунду примолк, сжав зубы, — понятия не имею.       Голос его осип, и окончание предложения прозвучало не вполне отчётливо. Я не отводил от него взгляда, стоя неподалёку от стола, за которым они сидели, оперевшись плечом о стену. Лойд бросал на меня короткие быстрые взгляды. Ему явно было не по себе от того, что приходилось то и дело переводить взгляд, чтобы держать нас обоих в поле зрения.       — Как насчёт убийства? — мягко спросила Грейнджер.       — Убийства? — Лойд подтянулся на стуле, и металлические ножки с резким звуком сдвинулись на пару дюймов. — Что вы такое несёте вообще?       Он снова покосился на меня и тут же перевёл взгляд обратно на Грейнджер. Она достала из папки фотографию Софи.       — Вы знаете эту девушку?       Лойд посмотрел на карточку и быстро поднял взгляд.       — Это Палмер, та мёртвая девчонка! — выпалил он. — И при чём тут я? Ну, видел её в музее пару раз, и что? — Лойд подался вперёд, даже приподнялся, будто хотел нависнуть над Грейнджер, чтобы придать своим словам больше веса; но тут же снова опустился на стул. — Послушайте, дамочка, я её знать не знаю! И уж тем более…       — Тогда расскажите про картину, — мгновенно перестроилась Грейнджер, достав из папки очередную фотографию. Голос её стал гораздо резче, в нём будто зазвенел металл. — Она вам знакома?       Он откинулся на спинку стула, даже не глянув на фотографию и нервно потерев щеку с такой силой, будто хотел содрать с себя кожу.       — Ладно-ладно, — скрестив на груди руки, Лойд запрокинул голову, склонил её сначала вправо, потом влево, словно разминаясь перед атакой. По допросной распространился едва слышимый хруст. Скривив губы, он посмотрел на Грейнджер. — Мне зачтётся, если я всё расскажу?       — Сначала расскажите, а там посмотрим, — ответила Грейнджер.       — Слушайте, мне не нужны проблемы, серьёзно, — он подался вперёд, сложив руки перед собой. — Чёрт… Мы ведь почти сразу всё вернули на место, никакой проблемы нет. Разве не так?       — Использование заклинаний на маглах является преступлением. Так что проблема есть, и ещё какая, — сказала она. — У нас есть свидетель, который видел вас в Брэдфорде. А точнее, у дома некоего мистера Эвершота, который успел приобрести похищенную вами картину. Так что рассказывайте всё с самого начала, мистер Лойд. Чем подробнее будет ваш рассказ, тем лучше. И начните с того, кого вы имели в виду, говоря мы.       Лойд облизал губы и снова бросил на меня взгляд. Он явно понимал, что его загнали в угол, услышав такие подробности из уст представителя департамента правопорядка. Он ещё немного помолчал и вздохнул.       — Мы — это я и Купер, заместитель Дэниэла Шоу.       — Хорошо его знали? — Грейнджер склонила голову на бок.       — Ну… да, наверное, — замялся Лойд.       — Познакомились в музее? Или раньше?       — В музее, — коротко кивнул он.       — За время работы замечали за ним что-нибудь странное? — продолжала она.       — Как понять, странное? — не понял он.       — Были ли какие-то разбирательства внутри коллектива, в которых бы был замешан мистер Купер?       Тот пожал плечами, а потом отрицательно покачал головой.       — Хорошо. Так как было дело?       — М-м-м… Ну, как-то Купер вызвал меня, у него был вопрос по поводу реставрации нескольких иллюстраций из новых экземпляров книг…       — Когда именно? — прервала его Грейнджер.       — Ну… в начале августа где-то. Седьмого, вроде… В общем, я до этого ни разу не был у Шоу в кабинете, и когда увидел эту картину… — он поджал губы и покачал головой. — Вы хоть представляете, сколько она стоит?       — Полагаю, что дорого.       — Куча бабок, леди, просто куча! — заверил её Лойд. — И я тогда подумал, откуда у книжного червя, этого Шоу, столько денег? Как думаете?       — Так вы сразу поняли, что это оригинал? — с некоторым недоверием спросила она. — Хорошо знакомы с магловскими художниками?       — Мои отец и мать были маглами, — он помолчал, поджав губы, но через мгновение продолжил: — Они всю жизнь посвятили живописи. Как и я. Уж в этом я кое-что понимаю, не сомневайтесь. Я спросил у Купера, знает ли он, сколько стоит эта картина. Он ответил, что нет, мол, не особенно в этом разбирается. Да и Шоу, как он сказал, ни черта в этом не понимал! Я так понял, что это просто как… как… трофей какой-то!       — И вы решили, что мистер Шоу не заметит разницы, если подменить картину на подделку, так? — Грейнджер подалась вперёд. Лойд тяжело вздохнул, склонив голову на бок.       — Ну, вроде как… Но на свою зарплату он её купить не смог бы, понимаете? Я так и думал, что этот тихоня не так прост как кажется. А если денежки к нему приплыли незаконно, значит он не поднимет шума. Даже если поймёт, что картина подделка. Да и как бы он это понял, если Моне от портмоне отличить не в состоянии? Какой смысл покупать что-то подобное, если…       — То есть, это была ваша идея, — перебила его Грейнджер, глянув на заколдованную ручку, которая, не переставая, строчила на листе бумаге вслед за словами Лойда.       — Ну, я в шутку предложил Куперу… Я вообще не собирался, это просто была шутка, говорю же! —Лойд снова подтянулся на стуле. — Но он такой, а почему, мол, и нет? Посмеялись, вроде, а потом я понял, что он всерьёз. Но это… Мерлин мой, мне деньги бы очень даже не помешали… Чёрт… Понятия не имею, о чём я вообще думал! Конечно, надо было послать его с такими предложениями! Понимаете, моя девушка…       — Так что он вам предложил? — перебил я его излияния. Лойд примолк. Несколько раз вздохнул, пожёвывая язык.       — Он спросил, смогу ли я написать копию. Я сказал, что да, смогу. С меня картина, а он должен был выждать момент и поменять их. У меня были кое-какие знакомства… чтобы продать нечто подобное.       — А рама? — спросил я. — У картины была довольно броская рама.       Лойд вдруг злобно усмехнулся.       — Да, рама… Кхм. С трансфигурацией проблем у меня нет… копию рамы тоже сделал я.       — Что вас насмешило? — тоном светской беседы спросила Грейнджер.       — Рама, — Лойд ещё раз ухмыльнулся. Взгляд его рассеялся, будто он говорил не с Грейнджер, а вёл какой-то внутренний диалог с самим собой, — Да, заставила меня основательно попрыгать… В общем, к концу августа мы закончили с этим возиться.       — И поменяли картины, — закончил за него я. Лойд поглядел на меня исподлобья и кивнул. — А какие именно проблемы были с рамой?       — Когда я забрал картину у того старика, то рамы не было, — словно ни к кому в особенности не обращаясь, ответил он. — Только вот я это не сразу понял.       — Как считаете, разбирающийся в живописи человек смог бы понять, что перед ним подделка? — в свою очередь спросила Грейнджер, пока я мысленно перебирал беседу с Эвершотом. По его словам, рама, как только картина попала ему в руки, вернулась к сестре его покойной жены.       — Ну… — Лойд потёр щеку, поразмыслив. — Я бы разницу заметил. Мать любила этого художника, изучала его творчество. Поэтому я сразу и понял, что к Шоу попал оригинал. Понимаете, дело в красной краске, она… — он поочерёдно на нас посмотрел, как бы взвешивая, стоило ли попытаться объяснить все тонкости. — М-м-м… В общем, незнающий человек ничего не заметил бы.       — А когда именно вы произвели замену? — Грейнджер опустила взгляд на ручку, которая зависла над бумагой в ожидании его ответа. Лойд зашарил взглядом по пустым стенам допросной, пытаясь припомнить.       — Двадцатого августа, — наконец ответил он. — Это был понедельник. Тогда Шоу усвистал со своей подружкой, этой Палмер, на обед.       — В понедельник было двадцать первое, — поправил его я. Грейнджер чуть повернула голову в мою сторону.       — Точно, — кивнул Лойд, проследив за тем, как ручка записала его ответ. — И уже на следующий день я продал её своему приятелю, который… занимается перепродажей предметов искусства.       — Краденых, разумеется, — тут же вставила Грейнджер.       Он промолчал. Снова вздохнул, как бы припоминая дальнейшие развития событий, да с таким видом, будто рассказывал не подробности совершённого преступления, а давнюю занимательную байку.       — Мы поделили деньги, а что стало с картиной… я понятия не имел! Да и пожалел я обо всём этом почти сразу же, — сокрушался Лойд. — Не знаю, о чём я думал вообще… Хотел уволиться, чтобы забыть это всё как страшный сон. А в пятницу все только и болтали об этой девчонке, что её кокнули где-то рядом. Подумал, что если уволюсь сейчас, то это как-то подозрительно будет! Уж не знаю, кем она ему была, но… Я её видел за день до этого, чёрт… Не по себе было, честное слово. Шоу тогда на работу не пришёл. Он ведь был женат, кое-кто даже болтал, что жена прознала, ну и…       Лойд замолчал. Грейнджер кашлянула. Я же зацепился за слова о том, что Лойд видел Софи за день до её гибели; очевидно, в тот самый момент, когда она приходила к Шоу. А вот Купер, по его словам, видел Софи только в понедельник.       — Дальше? — подала голос Грейнджер.       — Н-да… Дальше… А что дальше? Я особо не лез в это, своих хлопот по горло было. А этот ублюдок очкастый прискакал во вторник! Прямо перед моим уходом притащился и говорит, мол, всё вернуть назад надо!       — Во вторник. То есть, через четыре дня после того, как в газете написали о девушке? — спросил я, прекрасно понимая, что спровоцировало Купера: в тот самый вторник мы со Стюартом впервые посетили музей и впервые говорили с самим Купером.       — Точно, — подтвердил Лойд.       — И как он объяснил такое желание? — спросила Грейнджер.       — Что, вроде как, сожалеет о содеянном и всё такое, что нельзя было так поступать!       — Что вы ему ответили?       — Да какого чёрта снова было в это лезть? Послал я его! — Лойд вскинул брови. — Ну… сначала. Да эта картина могла быть где угодно, хоть на другом конце света! Где мне её искать было? Но этот сукин сын мне начал угрожать, что если я не верну картину, то он сдаст меня копам, — он отвернулся и сжал зубы.       — Не думали просто сбежать? — в голосе Грейнджер послышались нотки удивления и насмешки. — Вы ведь хотели уволиться.       Лойд злобно глянул на неё.       — Леди, я не преступник, — твёрдо сказал он.       — Но реалии говорят о другом, — тут же парировала Грейнджер.       — У меня здесь семья. Моя девушка беременна, — Лойд смотрел на неё как на сумасшедшую. — Здесь моя жизнь! Я не мог просто так всё бросить и сбежать! И куда мне податься? Да, я поступил неправильно, но… А какой у меня был выбор? Я решил, что вернуть всё на место будет даже лучше! А этот урод и говорит мне, мол, даю тебе сутки, чтобы разобраться с этим.       — Почему именно сутки? — Грейнджер, скрестив на груди руки, выглядела так, будто болтала о всякой ерунде со старым знакомым, так непринуждённо шла беседа.       — Ага, я тоже прибалдел, — с чувством отозвался он. — Какой смысл торопиться-то, раз Шоу всё равно куда-то сдёрнул и на работе третий день не появлялся? Кабинет пустует, про картину никто не знает, какая разница?       — Но спорить не стали.       — Что мне было делать? Купер бы сдал меня, и как бы я доказал, что он тоже в этом замешан? Кто бы мне поверил? Продажей ведь я занимался! В общем, я решил, что лучше с этим развязаться и всё. Я узнал у своего приятеля, что он перепродал её своему… м-м-м… коллеге. Я всю ночь угробил на то, чтобы выяснить, кто её купил! Купер сразу отдал мне свою половину денег, и… А этот чёртов старик не захотел продавать картину, ни в какую!       — Значит, во вторник Купер отдал вам свою половину, вы занялись поисками покупателя и нашли его. На следующий день, в среду, примерно в половину первого, вы пришли в дом мистера Эвершота и попросили его продать картину, — подытожил я. — А когда он отказался, то вы при помощи магии заставили его отдать её и наложили заклинание забвения, так?       Лойд неохотно покивал.       — Я и так кучу времени потратил, пока дом обшаривал, некогда было возиться. Надеюсь… с ним всё нормально?       Это запоздалое раскаяние вызывало только желание закатить глаза. Но, удержавшись от этого, я спросил:       — Вы интересовались у Купера, почему Шоу нет на работе?       — Ещё бы! — хмыкнул Лойд. — Спросил ещё в понедельник, ну, до того, как он прискакал насчёт картины. А он так посмотрел на меня, мол — ты идиот? И говорит… а сам-то как думаешь?       — И что это, по-вашему, значило? — спросила Грейнджер, откинув за спину волосы.       — Я тогда не понял, — Лойд отвёл взгляд, поморщился. — А вот когда к нам кто-то из ваших приходил, на следующий-то день, то сообразил, что он намекал на всю эту ситуацию с девчонкой. Бред какой-то.       — И вы никак не связали приход полиции и желание мистера Купера вернуть картину? — с некоторым недоумением в голосе поинтересовалась Грейнджер. Лойд несколько раз моргнул.       — А при чём тут девчонка и картина?       — Хорошо, а куда делись деньги? — продолжила она. — Которые вам отдал Купер?       — Они… ну, у меня. Купер не знает об этом. Он уверен, что старик продал картину по своей воле.       Лойд ссутулился, и теперь его немаленькая туша выглядела совсем жалкой.       — Давайте вернёмся к тому, что было после того, как вы покинули дом мистера Эвершота. Вы сказали, что у картины не было рамы.       — Да, я… не сразу сообразил про раму, — пожал плечами он. — В общем, когда принёс картину в музей, то понял, что что-то не так.       — И Куперу вы об этом ничего не сказали, — подсказал я.       — Не сказал, — согласился Лойд. — Вернее, сначала я пошёл к нему, хотел взять раму от копии, объяснить, как дело вышло. Спросил про эту копию, а он её уже снял и уничтожил, идиот! Тут я уже вообще ничего не понял… Ну вот на кой чёрт он это сделал? Тогда я и сказал, что мне нужно больше времени, не стал вообще ему ничего объяснять. У меня ведь остались эскизы с прошлого раза, по ним можно было восстановить раму. А он разорался, вёл себя как последний псих! А что делать-то было? Да и работа эта, знаете, не пальцем щёлкнуть! Я ушёл. В четверг вечером рама была готова, я вставил в неё картину. Но отдал её очкарику только в пятницу рано утром. В четверг ведь снова приходили копы… то есть, ваши ребята. Я решил не отсвечивать там поблизости, мало ли.       — А когда передавали ему картину в пятницу, то спросили, зачем снова приходили из полиции?       — Спросил, конечно. Купер сказал, что копы… чёрт, ну, ваши парни, шарили по ящикам у Шоу в кабинете, искали образцы почерка, что ли… Он и сам ничего толком не понял.       — В отчёте экспертов из отдела по борьбе с преступлениями в сфере искусства было сказано, что рама сделана из пластика, — припомнил я вслух.       — Я торопился, — мрачно отозвался Лойд. — Не было под рукой ничего другого. Да я даже понятия не имел, что кто-то какую-то проверку проводил! Они ж приходили утром, а я узнал об этом только вечером!       — А вы знали, что полиция ещё раз говорила с Купером? В ту пятницу, когда вы отдали ему картину?       — Нет, я… ничего об этом не слышал… — Лойд с растерянным видом медленно помотал головой из стороны в сторону.       — Вы узнали, что во вторник утром приходили из отдела по борьбе с преступлениями в сфере искусств только вечером того же дня. После этого говорили с Купером? В среду? Или сегодня?       — Нет, не виделся с ним. А про проверку я даже не от него узнал, вот что самое странное-то, — припомнил он. — Эта, ну, как её, которая в фойе сидит… потрепаться любит.       — Администратор, имеете в виду?       — Да-да, она, забыл имя.       В допросной воцарилась тишина. Грейнджер, склонив голову, явно о чём-то задумалась. Я же припоминал тот момент, когда ей прислали отчёт. Купер объяснил отсутствие картины тем, что она находилась на реставрации — очевидно, у самого Лойда. Да вот только Лойд понятия ни о чём не имел. Ребятам из отдела не было никакой нужды опрашивать самого Лойда, раз она в итоге оказалась оригиналом — и, похоже, он это прекрасно понимал.       — И за почти двое суток вы даже не подумали поговорить с ним, почему он вам не рассказал про проверку? — с недоверием спросила Грейнджер.       — В среду я вообще его не видел, — скривил губы Лойд. — А сегодня не успел.       — Значит, Купер не знал ни о деньгах, ни о поддельной раме, — вслух рассудила Грейнджер, одарив меня коротким взглядом широко распахнутых глаз.       Казалось мне или нет, но этот взгляд будто говорил: «теперь всё ясно, не так ли?». И мне действительно было всё предельно ясно. Во-первых, объяснилась заминка с картиной. В четверг она отсутствовала потому, что Купер уничтожил подделку, а вот оригинала от Лойда ещё не получил. Во-вторых, стала ясна разительная перемена в настроениях Купера между визитами в четверг и пятницу. О поддельной раме он ничего не знал, потому и был спокоен, даже агрессивен, уверенный в своей безопасности. В-третьих, впервые попав в кабинет Дэниэла я совершенно точно видел поддельную картину. В-четвёртых — похоже, у мистера Купера были большие проблемы. Но кое-что ещё не давало мне покоя.       — А вы знали, что мисс Палмер разбиралась в живописи? — спросил я.       — М-м-м… — Лойд нахмурился, явно напрягся. — Нет… Я о ней вообще ничего не знал. Это правда?       — Вы сказали, что видели Софи за день до того, как о случившемся написали в газете, — задал я вопрос, который беспокоил меня больше других. — В пятницу обнаружили тело. Значит, вы видели её в четверг?       — Ну… да, — Лойд сглотнул. — Получается, что так.       — Где? С кем? Что она делала?       Грейнджер вся насторожилась, ожидая ответов, словно хищник, почуявший добычу. Конечно, она прекрасно понимала, к чему я вёл.       — Видел её мельком, в кабинете Шоу. Шёл мимо, а там дверь нараспашку… Я и увидел их там, они о чём-то болтали.       — Кого — их? — подалась вперёд Грейнджер.       — Да Купера с девчонкой, кого ж ещё!       Грейнджер обернулась, закусив губу. Понимал ли Лойд, что только что сдал Купера с потрохами? Конечно, нет. Но зато для нас эта новость, это подтверждение его лжи, было как нельзя кстати.       — Эта Палмер будто недовольна была, — продолжил Лойд, заметив нашу реакцию. — Но это и не удивительно.       — Почему? — спросила Грейнджер, чудом сохраняя спокойствие.       — Так они с очкариком, вроде как, друг друга не переваривали, — торопливо объяснил он. — Уж не знаю, что у них там… но он точно её терпеть не мог!       — Может, слышали, о чём они тогда говорили?       — Не-а, — он замолчал и поочерёдно посмотрел на нас, даже рот приоткрылся. — А вы что, думаете… — он басовито хмыкнул, — что это очкарик её того?       — Что вы имеете в виду, говоря, что она была недовольна? — быстро перебила его Грейнджер. — Они ссорились?       — Да как сказать… Не знаю! Говорю же, девчонка просто выглядела так, будто чем-то была недовольна! Руки в боки, вся такая деловая… Я мельком видел, мне до этого вообще дела не было! Я не слышал ни единого словечка!       — Она смотрела на Купера или куда-то ещё? — спросил я, не особенно надеясь на ответ.       — А какая разница? — вскинув бровь и наморщив лоб, он глянул на меня.       — Ваша задача отвечать на вопросы, а не задавать их, — осадила его Грейнджер, проследив за скользившей по поверхности бумаги ручке.       — Да не знаю я, — Лойд устало потёр глаза. — Ну, да, наверное, на него.       — Ещё раз. В четверг, до того, как Шоу и Палмер ушли на обед, вы видели Купера и девушку в кабинете Шоу. Они о чём-то говорили, и она была недовольна. Это верно?       — Ага, всё так.       — А после этого вы видели мистера Купера? — поразмыслив, спросила Грейнджер. — Можете сказать, был ли он в музее в обеденное время?       — М-м-м… нет, я его вообще в тот день не видел.       — Хорошо, мистер Лойд. Пока что этого достаточно. Возможно, будут ещё вопросы.       — Так что будет со мной, а?       Грейнджер оставила его вопрос без ответа. Поднявшись на ноги, она захлопнула папку, взяла её в руки и глянула на меня, кивком головы дав понять, чтобы следовал за ней.       — Эй, а как же я? — донеслись до меня слова Лойда, когда я уже закрывал за собой дверь допросной.       — Ну и как тебе такое? — спросила она, когда за мной захлопнулась дверь. В тёмном коридоре было совершенно пусто, но Грейнджер всё оборачивалась, будто сам Купер мог нас подслушивать.       — Купер соврал о том, что не видел Софи в четверг, — кивнул я. На мгновение разговоры о Тео и Нэнси, о чистокровных и маглорождённых, и даже о предстоящей беседе с агентом из «крысиного» отдела отодвинулись на второй план.       То, что начиналось как простой интерес к перемещениям какой-то там картины, к чему Грейнджер поначалу отнеслась скептически, стало в итоге тем самым кусочком головоломки, без которой мы вряд ли бы пришли в ту точку, в которой находились сейчас. Рассказ Лойда не только полностью объяснял странности с картиной, но и подтверждал, что Купер откровенно лгал. Я не мог придумать ни единой причины, почему невиновный человек мог врать насчёт такого пустяка, вроде встречи с кем-то, не имевшим к нему никакого отношения. Наши догадки шли верным путём — Софи действительно имела разговор в день своей гибели в кабинете Шоу с Купером. На самом-то деле, ситуация могла иметь множество объяснений, но нельзя было отрицать того факта, что каждый найденный кусок головоломки только подтверждал его причастность к делу.       — Точно, — с воодушевлением подхватила Грейнджер. — Купер видел Софи в день её смерти и соврал об этом, это факт. Они о чём-то говорили, и она была недовольна! Может, заметила, что с картиной что-то не так и сказала об этом вслух? А после вашего появления в музее он всполошился и потребовал у Лойда вернуть картину! Это тоже факт.       Я вспомнил наш разговор по пути до свадебного салона. В тот момент мы могли только предполагать о лжи Купера, но ещё тогда я задумался о том, почему Софи молчала об увиденном или услышанном. И пришёл к выводу — это «что-то» было несущественным, а потому она просто не успела или вовсе забыла рассказать об этом Остину. Но о чём именно они говорили?       — Но если она поняла, что с картиной что-то не так, почему Остину не сказала?       — Не знаю, — немного растерянно ответила Грейнджер. — Но, думаю, мы вполне можем спросить у Купера о том, чем именно была недовольна Софи, как считаешь? Теперь у нас есть повод взять его под арест, — продолжила она с куда большим энтузиазмом. — И проверить, наконец, его палочку и отпечатки. Кстати, надо пригласить кого-нибудь, чтобы сняли отпечатки у Лойда.       — Да, — согласился я, а сам подумал о сестре Остина, Алексии, которая вряд ли понимала, что ей тоже грозила опасность из-за выходок её сумасбродного братца. Но немного успокаивало, что возле её дома торчал полицейский.       Грейнджер явно была рада перспективе реальных действий. Я же не мог подавить внутреннего беспокойства, которое снова вцепилось в меня своими когтями.       Весь путь, который мы проделали до её кабинета — Грейнджер намеревалась составить ордер на арест Купера, а после отправиться с ним в музей — я снова и снова думал о Тео, о нашем с ним разговоре и о его дерзкой провокации. Не оставалось сомнений, что весь этот невообразимо сложный план с ограблениями был создан с единой целью: Тео хотел покинуть Англию во что бы то ни стало. Впрочем, понимание его мотивов давало очень мало ответов, а вопросов становилось всё больше и больше. Особенно тех, что касались Нэнси. Планировал Тео или нет, но его выходка связала нам руки по всем фронтам. Я надеялся, что Грейнджер выполнит своё обещание и не будет трепаться о том, что узнала. Мне казалось, что если она всё выложит, то хрупкое равновесие, которое пока сдерживало Тео от ещё более безумных поступков, обязательно рухнет.       Воодушевление Грейнджер продлилось недолго. Её излияния я прервал напоминанием о том, что нам всё ещё нужно было найти весомое доказательство того, что это именно очкарик последовал за Софи в тот злосчастный переулок и помог ей приложиться головой об асфальт. Вряд ли он так легко признается в убийстве, хоть и существовали неоспоримые улики его участия в краже картины. Купер мог наплести что угодно, а свою защиту выстроить на отсутствии мотива. Однако, самое главное — у него была возможность. Но впереди нас ждало ещё немало работы.       Когда мы вошли в её кабинет, то Грейнджер сразу метнулась к своему столу.       — Палочка у Лойда в порядке. Посмотрим, что будет с отпечатками пальцев, — сухо проговаривала она, шаря по ящикам.       — Не думаю, что они где-то вылезут, — выдохнув, я остановился возле её стола. Грейнджер так низко склонилась над пергаментом, что виднелась только макушка. Её манера держаться со мной холодно и по-деловому, как в начале расследования, теперь казалась странной, как фальшивая нота в знакомой мелодии. Я уж и не помнил, чтобы она обращалась ко мне в таком отстранённом тоне. И не удивительно, после всего случившегося.       Кроме этого «я ни о чём не жалею» и неуместного намёка на «это всё», которое так меня зацепило, произошедшее мы не обсуждали, да и вряд ли кто-то из нас захочет сделать это в будущем. Странно было думать, что ещё совсем недавно мы не могли находиться в обществе друг друга и пяти минут, не устроив порядочный скандал. Я не мог точно вспомнить, в какой именно момент времени стойкая неприязнь к ней дала основательную слабину. В понедельник, когда она, забравшись с ногами на стул, рассуждала о том, что на самом деле важно, за день до этого обложив руганью со всех сторон? Или раньше, в ту пятницу, когда мы встретились в баре, чтобы обсудить Дэниэла Шоу? С лёгкой улыбкой на губах и в облаке кудрявой копны волос, она была бесспорно прекрасна, хотя сам я тогда так и не смог сформировать и принять это.       Разговор в полутьме захудалой гостиницы в Уолсингеме расставил кое-какие точки. Эта притягательная, даже, в какой-то мере, сексуальная откровенность заставляла нутро приятно подёргиваться. Было в ней что-то… неподдающееся объяснению. Каждый раз, когда в мыслях всплывали её слова, вчерашний укол разочарования рассеивался, и мне хотелось верить, что сказанное правда, и её взаимное притяжение — не просто попытка найти временное пристанище от невзгод.       Непотребные мысли о Грейнджер, стоило только впустить их чуть дальше, чем было бы уместно, мгновенно разбились о сегодняшнюю статью. Казалось чудом, что удалось избежать внимания Шарлотты Райн, и в газете не появилось прямое обвинение героини войны в симпатиях к бывшим пожирателям. Не светиться перед камерами с Грейнджер и постараться держать свои желания, какими бы они ни были, в узде; просто и понятно. Да и стала бы она говорить, что ни о чём не жалеет, если бы дело закончилось не только лишь поцелуем? Я сомневался, что она с такой же бы лёгкостью отозвалась о настоящей близости. Держать некоторую дистанцию было разумно. Да вот только даже намёк на подобную, со всех сторон обоснованную, осторожность вызывал желание что-нибудь расколотить.       Грейнджер закончила возиться с ордером, а когда подняла взгляд, то лишь вскинула бровь. Всё это время я пялился на неё, и она это поняла. Всплывшее воспоминание о том, до чего же приятны на ощупь её волосы, мгновенно унеслось в глубины сознания до лучших времён.       — Хочешь что-то сказать? — спросила она, скатывая пергамент в трубку.       — Нет, ничего, — сделав морду понедовольнее, я отвёл взгляд.       — Лойду незачем нам врать, — сказала она. — Согласен?       — Я не заметил признаков лжи, — ответ получился прохладным. Мне не хотелось, чтобы она поняла, о чём именно я сейчас думал. Порой чудилось, что она могла догадаться о чужих мыслях по одной только интонации или жесту, крошечной перемене в голосе или микродвижению мышц лица.       Грейнджер, между тем, подошла к зеркалу и принялась поправлять волосы. Пару секунд понаблюдав за тем, как между её пальцев проскальзывали кудрявые локоны, я мысленно перебрал наш недавний разговор. На самом-то деле, казалось, будто она и правда могла читать мысли.       «Не мог поверить в её виновность?»       Поначалу она вспылила из-за моего молчания, но после, как бы ощутив невысказанное смятение, смягчилась. То, что я не смог уложить в рамки действительности, сорвалось с её языка так просто, словно было чем-то совершенно будничным.       «Она и есть шпионка…»       Наверное потому, что Грейнджер не прожила целый год в неведении, чтобы в определённый момент понять — её водили за нос, при чём тот, от кого этого можно было ожидать меньше всего. Вопросы, вроде «как Нэнси могла?», тревожили меня меньше всего. Тревожило другое: как мог я? Не заметить? Не понять? Не обратить внимание на то, что с Нэнси что-то происходило, что она ввязалась в неприятности? Подобно волнам, накатывали тревога и нечто смазанное, унылое. Даже стыдливое.       В старом пустом доме, всего пять дней назад, которые мне казались одним бесконечным, Грейнджер сравнила меня с Остином. Ложь окружающим, патологическое неприятие правды, попытка сбежать от прошлого — всё это, в какой-то мере, нас объединяло. Я сам лгал Кэти довольно долгое время, уверенный, что эта ложь оберегает её, что было самообманом от и до. Во время нашего разговора в «Чайном пакетике Розы Ли», я думал, что ощутил её боль, понял, как сильно ранил своей ложью. Смотреть в глаза близкому человеку и лгать вовсе не сложно, если тешить себя мыслью, что «так необходимо» и «иначе никак». Но оказавшись в такой же ситуации, будучи обманутым, а не обманщиком, я вдруг сообразил, что к реальности такие установки не имели никакого отношения.       Даже странно, насколько разнообразной по своей сути может быть ложь. Остин лгал, и Нэнси тоже лгала, и я сам. И Грейнджер тоже, только самой себе. Как и Тео, ради мнимой справедливости — правда, сам он этого не осознавал. Будто очень и очень давно, а на деле всего-то пару дней назад, Стюарт обвинил меня во лжи, но я ответил ему, что лишь промолчал, до поры; страшась, что с ним может произойти нечто плохое, но надеясь, что последствия моего молчания обойдут его стороной. Тогда он сказал — промолчать ещё хуже, чем солгать. До меня не сразу дошло, что он имел в виду, но теперь я понял, что молчание подразумевало попустительство. Немой отказ от всякой ответственности за то, что может произойти, пусть в туманном будущем. Сродни тому, когда проще закрыть глаза, чем принять меры; но вот только последствиям плевать на мотивацию и оправдания.       Обещание, данное Грейнджер — словно спасительный островок посреди океана потворства молчанию. Наверное, дай я это обещание кому-то другому, то оно мгновенно превратилось бы в пустой звук. Пусть Грейнджер, по итогу, и оказалась не совсем тем человеком, каким она рисовалась в моём представлении, но она по-прежнему оставалась той, кто пытался найти и дать ответы. Той, кто изо всех старался удержаться на плаву и помочь другим. Той, кто не позволял превратиться правильным мыслям в прах и следовал верным направлением. Той, с кем мне было по пути. По крайней мере, вдвоём проще разобраться с превратностями судьбы и самими собой, чем в одиночку.       Развернувшись от зеркала, она с секунду постояла, разглядывая меня, а потом решительно прошагала к своему столу, остановившись прямо напротив меня.       — Что-то ты совсем скис, — констатировала она. Она осторожно потянулась к моим волосам и пальцами зачесала растрепавшуюся чёлку назад. Её прикосновение снова отдалось в глубине живота подёргиванием, а по затылку и шее разлилась колючая волна. — Ты, конечно, облажался, но не настолько, как сам считаешь.       Она слабо улыбнулась, опустив руку. И снова — будто чувствовала, о чём я думал. Её взгляд был выжидающим. Я не помнил, подмечал ли это ранее, но только теперь задумался о том, что глаза у неё не просто тёмные, а карие, с крошечными золотистыми точками-искорками.       — Ценю твою снисходительность.       Грейнджер бросила на меня недовольный взгляд. Я отвернулся от неё, но на самом деле желал только одного: пусть бы время пошло вспять. Пусть бы не было этого разговора. Пусть бы снова мы перенеслись на уютную веранду с фонариками или номер, где я мог бы снова её поцеловать. А она, без сомнения, ответила бы на поцелуй. Странное, иррациональное и совсем неуместное желание — но словно желанный спасательный круг — которое, впрочем, оказалось мимолётным.       По большей части из-за того, что в этот момент в дверь постучали, и внутрь, не дожидаясь приглашения, скользнула смуглая девица, которую я определённо уже видел в стенах министерства. Мы стояли вовсе не так близко, чтобы можно было углядеть намёк на интимность момента. Но Грейнджер от этого стука всполошилась и так резко отпрянула от меня, оставшегося стоять на месте, что у посетительницы наверняка не осталось сомнений — до того, как она вошла, здесь происходило кое-что более личное, чем простой разговор двух коллег.       — Парвати? — сказала она громким голосом, который буквально вопил о внутреннем смущении. — Что такое?       Девушка, которая буквально застыла на пороге, глядя на нас широко распахнутыми глазами, опустила взгляд на кусок пергамента, который держала в руках. Я же подумал о том, что именно так и зарождаются всякие глупые сплетни.       — Эм-м-м… В общем… — она открыла рот, потом закрыла, потом снова открыла и наконец-то заговорила: — Я не знаю, что это значит, никаких распоряжений не было, но… Ты просила кого-то подежурить возле…       Грейнджер метнулась к ней и вырвала из рук клочок бумаги. Она, как и я, сразу сообразила, о чём шла речь.       — Что-то нужно передать? — поинтересовалась она, глядя на начальницу с нескрываемым недоумением.       — Когда пришла записка? — спросила она, протягивая клочок бумаги мне, но глядя на Парвати.       — Только что, — ответила та, стараясь не смотреть в мою сторону. Прочитав послание, я поднял на Грейнджер взгляд.       — Как интересно… — медленно выговорил я, чувствуя как заколотилось сердце. На миг я подумал, что это Майкл добрался до Алексии, и сбылись самые худшие мои ожидания. Но описание вошедшего в дом сестры Остина человека заставило удивиться. — Кое-кто говорил, что они не знакомы? Даже о существовании друг друга не знали?       — Придётся перепоручить привести Купера кому-то другому, — закивала Грейнджер. — А нам с тобой нужно туда, как можно скорее. Мы сможем трансгрессировать?       Я глянул на замершую в ожидании распоряжений Парвати, которая переводила взгляд с записки на Грейнджер и обратно.       — Сможем, — кивнул я, подхватив со стула её пальто и сумку. — Но на месте придётся немного пройтись.