Осадок зла

Наутро, после короткого тревожного сна и тысячи передуманных мыслей, Леда решил, что на похороны в Миэ не поедет. – Агги там все равно уже нет, – объяснил он свое решение Сойку, – а всем остальным до меня дела не будет. Вчерашний вечер, обещавший быть полным радости встречи, скатился в серость, потому что Леда никак не мог сосредоточиться ни на чем и просто признался Сойку, что только что узнал о смерти школьного друга, и до самой ночи больше не сказал и двух слов, забыв даже поинтересоваться, как прошел матч и кто в итоге выиграл. Пригоревший омлет отправился в мусорное ведро, Сойк на скорую руку приготовил рис с консервированными овощами, и, поужинав в почти что полной тишине, они отправились спать. Леда еще долго ворочался с боку на бок, бережно перебирая обрывки воспоминаний, и не переставал задаваться самым глупым вопросом на свете: "Как же так вышло?" Проснулся он снова на рассвете, а его безостановочная возня ожидаемо разбудила Сойка. Вообще Леда любил утренний секс: он хорошо заряжал энергией на целый день, ради такого не жалко было даже встать пораньше, но в этот раз близость с отсутствовавшим целую неделю Сойком не помогала, у Леды никак не получалось расслабиться и отпустить себя, пока Сойк с силой не заломил за спину его левую руку. Острая вспышка боли, как всегда, сработала безотказно, и Леде наконец удалось кончить. "Я вечером позвоню, расскажешь, что там произошло", – написал матери сообщение Леда после того, как в двух словах объяснил, почему на похороны старого друга не приедет. Сойк вызвался подвезти его на работу и большую часть дороги молчал, сосредоточившись на движении вокруг. Леда же долго глядел в погасший дисплей телефона, а потом еще дольше – в окно. Сойк не знал, кем именно стал в свое время Агги для Леды. За те годы, что они были вместе, он, казалось, рассказал все о себе, да и Леда тоже не скрытничал, но почему-то именно о первой любви умолчал. – Неужели тебе никто не нравился в школе? – удивился тогда Сойк – он как раз успел поделиться с Ледой парой забавных историй о том, как пытался привлечь внимание приглянувшейся ему девчонки из параллельного класса. – Я мечтал стать музыкантом и проводил все время с гитарой и пацанами из нашей группы, – ответил Леда, по сути не соврав при этом. Уточнять, что одноклассник, терзавший бас-гитару в той же группе, лишил юного Леду покоя и сна, он посчитал лишним и даже сам не мог объяснить почему. Все ведь давно прошло, и первая влюбленность с течением времени если и не обесценилась, то совершенно точно потеряла свой смысл. Тяжело вздохнув, Леда закрыл глаза и провел кончиками пальцев по векам. Думать о том, чем в итоге все закончилось с Агги, было тошно по сей день. Может, из-за того, что случилось с ними в старшей школе, Леда и предпочитал не вспоминать ни его, ни остальных приятелей, а вовсе не потому, что сам Агги все еще что-то значил для него и был каким-то удивительно особенным. Очевидно же, что не был. – Может, все же стоило тебе съездить в Камеяму, – чуть ли не впервые за всю поездку нарушил молчание Сойк, и Леда сперва даже не понял, о чем тот говорит. – Да нет, не стоило, – невозмутимо мотнул головой он. – Мне сейчас действительно некогда. На работе тогда вообще ночевать придется. – Некоторым похороны помогают, – заметил Сойк, не глядя на него. – Их ведь для живых устраивают, а не для мертвых. Вроде бы так легче проститься с человеком, понять, что его больше нет. – У меня никто никогда не умирал, я не знаю, – выдавил беспомощную улыбку Леда. – Ну а я знаю, – вздохнул в ответ Сойк и вдруг резко дернул руль, перестраиваясь в другой ряд. Леда помнил, что за пару лет до их знакомства у Сойка умер отец: Сойк был поздним ребенком, его родители по возрасту были ближе к бабушкам и дедушкам Леды, и отец несколько лет страдал болезнью Альцгеймера, прежде чем скончался. – Тут немного другое, – попытался объяснить Леда. – Агги ведь мне и не близкий человек даже. Просто все очень неожиданно произошло, он ведь мой ровесник, я не видел его много лет и помню школьником, почти ребенком. А Юко не смогла объяснить, от чего он умер. Теперь я постоянно думаю, что же с ним случилось. Спорить Сойк не стал, да и не имело уже смысла – реши сейчас Леда все бросить и ехать в Миэ, он в любом случае опоздал бы. Попрощавшись возле офиса, Леда пообещал вырваться пораньше, – "хотя бы до полуночи", как пошутил в ответ Сойк, – и поспешил на работу. Люди, которые жалуются на жизнь, это люди, у которых мало работы – Леда свято верил в такую простую истину. Стоило погрузиться в дела, как думать обо всем прочем не осталось возможности. – Ничего не понимаю, – злился Джури, нависая над плечом Леды. – Вот здесь и здесь не совпадает, хотя я уже сто раз все перепроверил. – Что-то потеряли, – хмурился в ответ Леда. Он не сомневался, что, если у Джури не получилось найти ошибку, у него самого шансов еще меньше, но старался как мог – от накопившейся усталости кто угодно и слона под носом не заметил бы. Одно название документа, над которым сутками пахал весь их отдел, – "Отчет о проведении обследования технического состояния строительных конструкций зданий", уже вызывало у Леды тошноту, но он стоически держался и честно пытался разобраться, почему при консолидации всех разделов оказалось, что результаты подсчетов из формы SD-10 не коррелируют с формой GRY09. – Все, сдаюсь! Идем обедать, – сердито объявил Джури, резко выпрямляясь, и Леда поморщился, только тут осознав, что уже долго тот давил всем своим весом на разболевшееся после утренних горизонтальных упражнений плечо. Хорошо хоть, что ныла рука левая, а не правая. – Давай я только еще кое-что гляну, – задумчиво произнес Леда, постукивая кончиками пальцев по коврику для мышки. – Дай-ка мне... Он запнулся, глядя на стол, а Джури, с размаху плюхнувшись в свое кресло напротив, со стуком задвинул несколько ящиков. – Чего тебе дать? – когда дело не ладилось, гневался Джури эмоционально и изо всех сил, пускай и недолго. – Эту... Папку. Не понимая, что на него нашло, Леда смотрел на один из картонных скоросшивателей, что хаотично были разбросаны на столе со стороны Джури, и не мог подобрать нужного слова. Все документы Джури не слишком скрупулезно, но все же с возможной для него старательностью раскладывал принципиально в разноцветные папки. – Чтоб жизнь офисного планктона была поярче, – как объяснял он сам, хотя на деле так было просто удобнее – Леда заметил, что к концу заказа, когда рабочих документов скапливалось множество, куда удобнее было искать их в шкафу по цвету, а не по мелким подписям на корешках. И вот сейчас он смотрел на одну из папок, приваленную другими – розовой, зеленой, синей, и не мог сказать, какого она цвета. – Какую? – наконец удивленно вскинул голову Джури, заметив непонятную паузу. – Эту, – Леда чувствовал себя очень глупо, ткнув пальцем в нужную ему папку. – Синюю? – Нет. Под ней. – Блин, оранжевую, что ли? – возмутился Джури. – А сразу сказать никак? – Да, ее, – промямлил Леда, принимая папку из рук напарника. Удивительно, но слово не нашло отклика в сознании Леды, он как будто слышал его впервые, тогда как Джури легко и непринужденно выдал свою абракадабру. "Ара... Ора? Как, еще раз?.." – чуть было не спросил Леда и быстро прикусил язык, уставившись на солнечно-радостный переплет нужного ему скоросшивателя. Он не помнил, как называется этот цвет, совершенно точно знал, что никогда не слышал сказанного Джури слова прежде, и что хуже всего – не мог предложить никакой альтернативы. Не желтый и не красный – ржавый или медовый? Морковный? Нет, не то. Он как будто видел этот цвет впервые, хотя умом понимал, что это, конечно, не так. – Слушай, я не знаю, что ты там собрался сейчас смотреть и почему пялишься на обложку, а не в сами документы, но предлагаю закончить после обеда, – не выдержал терпеливо наблюдавший за ним Джури. – Я жрать хочу. К тому же, иногда за едой ко мне приходят гениальные мысли. – В прошлый раз ты говорил, что они приходят к тебе в туалете, – попытался пошутить Леда, хотя сейчас ему было совершенно не до смеха. – Там – тоже. В туалет я отправлюсь после кафе. Пойдем. Джури первый быстро зашагал по проходу между столами к выходу, и Леде ничего не оставалось, как отложить папку и последовать за ним. Напоследок он все же бросил взгляд на свой стол, на проклятый скоросшиватель с документами, только для того, чтобы понять – он опять не помнит, как называется этот цвет, хотя Джури назвал его лишь парой минут ранее. *** В школе Леда ненавидел алгебру, терпеть не мог до физической дурноты. И если бы не давление со стороны родителей, так, наверное, никогда б ее и не сдал. С геометрией все обстояло иначе: стоило набросать на бумаге рисунок, очередной параллелепипед или пирамиду, и нужные формулы будто сами выстраивались рядом на тетрадном листе. Изобразить же визуально логарифм или интеграл было невозможно, и, как следствие, Леда толком не мог решить большую часть задач в контрольных тестах. Тем сентябрьским днем учитель математики опять оставил его для дополнительных занятий, и Леда злился и проклинал все на свете – школу, математику, свою пустую голову. Вечером была запланирована репетиция, и он очень надеялся на нее успеть. Когда через полтора часа он выходил за ворота школьного двора, то даже не озирался по сторонам, уверенный, что все друзья и одноклассники давно разошлись. И наверняка прошел бы мимо Агги, если б не услышал его сдавленный, такой знакомый смех. И не повернул голову вправо. Агги стоял в метрах ста от него в тени старой разросшейся магнолии и тискал какую-то девчонку. Леда даже не смог понять, кто это, – из-за безликой школьной формы все они казались ему на одно лицо. Вокруг на пустынной улице не было прохожих, и парочка, никого не стесняясь, то перешептывалась, то целовалась, едва ли обращая внимание на что-либо и уж точно не замечая Леду. Ему стало нехорошо, накатила слабость, как было однажды, когда он отравился несвежим тофу, ноги подкосились, и будь желудок полным, может, Леду даже вырвало бы. Агги, его Агги, о котором он думал двадцать четыре часа в сутки, о котором мечтал, не имея надежды даже просто прикоснуться, сейчас как ни в чем не бывало обнимала, запустив руки под школьный пиджак, какая-то тварь – только лишь потому, что ей повезло родиться девушкой. Перед глазами Леды потемнело: то ли от ревности, то ли от жгучей ненависти, а может быть, просто от боли, и он, отвернувшись, как можно быстрее зашагал прочь, даже не задумавшись, что идет в противоположную от своего дома сторону. "Сволочи, сволочи", – мысленно повторял он, беззвучно шептал, не понимая толком, о ком сейчас думает, кого проклинает. – Эй, Леда, стой! Крепко зажмурившись и стиснув кулаки, Леда пошел еще быстрее, но не побежал – в последний момент опомнился, как глупо это будет выглядеть, как он потом не сможет объяснить свое странное поведение. – Леда! Черт, ты что, глухой?! Выбора не было. Остановившись, он обернулся и растянул губы в фальшивой улыбке. Голос звучал со стороны будто чужой: – Агги? Ты что здесь делаешь? – А ты что? – запыхавшись, друг поравнялся с ним и на секунду остановился, чтобы наклониться и упереться руками в свои колени. Девчонки с ним рядом уже не было, не увидел ее Леда и когда посмотрел в сторону школы. – Тебя опять заниматься оставили? – Ну, – Леда поморщился теперь уже совершенно искренне. – Сраная алгебра. – А у меня было свидание, – выпалил Агги, даже не пытаясь изобразить заинтересованность проблемами Леды, и улыбнулся так, словно выиграл миллион. – С Киоко. Скажи! – Круто, – изобразить удивление было проще, чем радость от встречи. – А то! – Агги выпрямился, вскинул голову и расправил плечи. – И теперь представь: в эти выходные ее родители свалят куда-то за город, и она приглашает меня к себе. – Да ну. – Она мне точно даст, я тебе говорю. – Вообще-то она уже всей школе дала, – не смог удержаться от язвительности Леда. После того, как услышал имя Киоко, он даже не знал, радоваться или злиться: с одной стороны, с главной давалкой всей школы Агги точно не могли связывать никакие романтические чувства, с другой – Леда не сомневался, что именно эта девушка Агги точно не откажет. А значит... – Похрен, какая мне разница, – Агги фыркнул почти по-кошачьи, а его глаза мечтательно сузились. – Это на один раз, надо же попробовать наконец. – Противно как-то, – сглотнул Леда, которому действительно было отвратительно воображать Агги в постели хоть с Киоко, хоть с кем угодно другим. – Да ладно, чего? – друг вовсе не обиделся, скорее добродушно удивился. – Я ж не виноват, что мне по-настоящему никто больше не нравится. А ходить часами по торговым центрам, делать подарки на последние деньги, слушать бред про розовых зайчиков, чтоб потом услышать "только трусы не снимай", уже остопиздело. То, что Агги "остопиздело" бегать за девчонками, которые хотели только романтики, а не секса, знали уже все друзья. Как и то, что Агги больше остальных мечтал поскорее расстаться с девственностью. А когда их друг Йо опередил его в этом деле, Агги и вовсе загорелся каким-то нездоровым азартом. – Я вам все подробно расскажу, – Агги хлопнул Леду по плечу, но руку сразу не убрал, и вот так в полуобнимку они зашагали по улице. – Если окажется, что она ничего, может, и ты к ней подкатишь, а? Минору, правда, говорил, что у нее в лифчике один поролон, а сисек вообще нет, ну да пофиг на сиськи. Ты только прикинь, Леда... Воодушевленный, Агги никак не мог закрыть свой проклятый рот, пересказывая, кто что говорил о его временной пассии. А Леда шел рядом, чувствовал его руку на своем плече, каждые пять секунд задевал своим бедром бедро Агги и стискивал зубы, надеясь лишь на то, что выдержит и не даст волю слезам. Потому что плакать хотелось, как маленькому. – Леда. Что-то происходило: мир погрузился в темноту, качался вокруг, было жарко, а во рту – сухо. Под веками пекло аж до боли, будто в глаза брызнули из газового баллончика. – Леда, проснись. Тряска стала сильнее, и на Леду медленно начало накатывать осознание, что он лежит в своей постели и не может разлепить ресницы, застряв между сном и явью. – Черт, да что ж такое, – выругался рядом чей-то до боли знакомый голос. – Ну же, просыпайся. Это сон, просыпайся же. Открыть наконец глаза удалось только с мучительным стоном, и словно всем телом вырываясь из пакостного сновидения, Леда резко сел на постели. Электронные часы на столе в другом конце комнаты показывали шесть минут третьего. Самая середина ночи. – Что случилось... – хотел спросить Леда, но голос был до того хриплым, что он закашлялся. – Тебя спросить надо, – Сойк, тоже сперва усевшийся на постели, снова опустился на свою подушку. – Ты стонал во сне так, будто тебя пытают, а я не мог разбудить минут пять, не меньше. То, что ему все приснилось, Леда уже и сам понял, хотя сердцем поверить никак не мог. Он не грезил, он действительно смотрел в свое прошлое, а если точнее – переживал его заново. Один из самых отвратительных дней его юности, хотя последовавшие за ним были не лучше. Та девчонка не обманула ожиданий Агги и переспала с ним, а сам Агги с воистину подростковой гордостью ходил потом и в подробностях пересказывал всем друзьям, как это было круто. Леде, как самому близкому из приятелей, досталось больше всего деталей. Агги был неимоверно горд собой, а Леда мечтал вздернуться, ревновал и страдал, как от физической раны, не спал по ночам, и только гордость и стыд перед самим собой мешали поливать слезами подушку. Тихо вздохнув, Леда тоже лег, вытянулся всем телом. Сон измотал его так, словно он не спал, а бежал марафон. Голова звенела от боли, и Леда опасался, что теперь вовсе не уснет, а завтра не соберет себя для финального рывка в офисе. – Тебе надо меньше работать, – негромко заметил Сойк, даже не пошевелившись при этом. – Так недолго совсем себя загнать. – Да дело не в этом, – возразил Леда, впрочем, без особого энтузиазма. – Может, не только в этом, но торчать по четырнадцать часов перед компьютером тоже нельзя. – Не всегда же так, сейчас просто сдача проекта. – Не всегда, но часто. Возьми хотя бы пару дней отгула, когда все закончится. Сойк редко читал Леде нотации, а по части работы так и вовсе практически никогда. Знал, что для Леды это важно, понимал, что того самого не радует нынешняя рутина, и верил – Леда не сомневался, что Сойк искренне верил – в его успех в будущем. Сам Сойк последние пару лет подрабатывал барменом, до этого – продавцом в магазине, а раньше – еще кем-то, и совершенно не задумывался, где окажется завтра. Порой Леда даже немного завидовал такому философскому отношению к своей жизни, а Сойк, в свою очередь, не уставал напоминать Леде, какой тот молодец, целеустремленный и верный своим принципам. Однако в последнее время терпение начало сдавать даже у Сойка. Накануне Леда, несмотря на все попытки освободиться пораньше, вышел из офиса в начале двенадцатого. Сойка он застал уже спящим, хотя тот тоже возвращался с вечерней смены, а матери так и не позвонил, чтобы узнать про Агги и похороны – было слишком поздно. – Если получится – возьму отгул, – пообещал Леда. – Правда, возьму, если меня отпустят. – Отпустят, когда увидят мешки под твоими глазами. – У всех остальных тоже мешки. – Все остальные, я думаю, спят по ночам, а у тебя уже и с этим проблемы. Леда мог бы возразить, что плохо спалось ему вовсе не из-за работы, а из-за Агги, старого друга, смерть которого, очевидно, подкосила его куда сильнее, чем он сам думал. Быть может, выяснив, что с ним случилось, Леда наконец успокоится и попытается забыть. Было и прошло: Агги жаль, конечно, но в жизни все бывает, и молодыми люди умирают тоже нередко. *** Особо не рассчитывая на то, что сегодня удастся выбраться из рабочего аврала пораньше, Леда решил позвонить родителям еще с утра. Сойка будить он не стал, машину брать тоже не захотел, рассудив, что ему не повредит хотя бы десятиминутная прогулка до метро через ближайший парк. И именно по пути, радуясь, что вокруг столь ранним утром совсем еще не было людей, он набрал номер матери. – Юуто, который час? – показалось, что его мать с трудом подавила зевок. – Извини, не хотел разбудить, – покаялся Леда не слишком искренне. Он подозревал, что его звонок может оказаться чересчур ранним, но тянуть дальше уже не мог. Настоящим именем Леду почти никто не называл, даже сестра, только разве что родители, и Леда, каждый раз слыша нелюбимое имя, невольно смаргивал. – Да ничего, ты не разбудил. Я ждала, что ты позвонишь еще вчера. – Слишком поздно освободился, – пояснил Леда и, будучи не в силах терпеть дальше, спросил прямо: – Как вчера все прошло? Его мать сперва вздохнула, Леда услышал какой-то шум на заднем фоне: кажется, стукнула дверца кухонного шкафчика. – Очень печально. Похороны – это всегда тяжело. Людей достаточно много было, не меньше сотни. – Мам, от чего он умер? – невежливо перебил Леда, задавая самый главный вопрос, и, чуть напрягшись, произнес вслух некогда любимое имя: – От чего Агги умер? Секундная заминка, которая последовала за этим, показалась Леде слишком долгой, и он вспомнил, что точно так же на мгновение растерялась Юко, когда он спросил ее о том же. – Вот это самое ужасное, Юуто, – наконец заговорила мать. – Агги покончил с собой. Отчего-то Леда уже ждал новости, что Агги жестоко убили или еще что пострашнее, и только когда роковые слова прозвучали, он осознал, что все это время подозревал, знал откуда-то, что именно так все и вышло. – Как? – во рту мгновенно пересохло, Леда беспомощно оглянулся по сторонам, но на солнечной зеленеющей аллее по-прежнему не было людей. Леда даже не заметил, как остановился посреди дороги. – Не знаю, что тебе сказать. Наверно, плохое в его жизни происходило. – Как именно он это сделал? – Почему ты кричишь? – возмутилась мать. Часто-часто заморгав, Леда тяжело вздохнул, и воздух из легких вышел с болью, как будто его набралось там слишком много. Ответ на новый свой вопрос Леда опять знал: воображение нарисовало высотный дом, открытое окно и Агги в проеме. – Я не кричу, извини. Я... От неожиданности, наверно. – Прекрасно тебя понимаю, – мать, похоже, ничуть не рассердилась. – Он вскрыл себе вены. В ванной, в своей квартире. Я не рискнула спрашивать Миуру-сан, она выглядела убитой горем, но пообщалась с другими приехавшими, знакомыми. Никто не знает, почему он поступил так. Вроде бы все у него было в порядке, никаких особых проблем в жизни. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, Леда на автомате побрел дальше в сторону станции метро, прижимая телефон к уху и едва ли слушая, что ему говорят. Вообразить то, о чем рассказывала мать, было практически невозможно. Агги с располосованными руками. Ванна с кровью – кажется, так ее всегда показывают в кино? Вода на полу, алые капли на стенах, голова покойного на бортике с остекленевшими глазами и бледными ввалившимися щеками. – Он же, наверно, записку оставил, – проронил Леда тихо, не столько вопросительно, сколько утвердительно. Большинство самоубийц сообщают миру, почему решили уйти, в особенности если у них остаются хоть какие-то близкие люди, те же родители, как у Агги. "Большинство, но не все, уж ты-то знаешь", – шепнул внутренний голос, и у Леды мороз прошел по коже. На миг стало гадко, будто за пазуху ему сунули холодную лягушку. – Про записку ничего не знаю. Может, и оставил, да о таком неловко спрашивать. Может, он в ней не объяснил причины, кто знает. А причины должны существовать, и они были вескими – если в чем Леда и не сомневался, так это в том, что Агги слишком сильно любил жизнь, чтобы расстаться с ней по собственной воле из-за пустяка или надуманной проблемы. Пусть они и не виделись много лет, некоторые вещи едва ли меняются. Если в семнадцать человек – неисправимый оптимист и смеется чаще, чем молчит, вряд ли чуть позже он наложит на себя руки лишь потому, что жизнь показалась ему серой. – Что-то действительно паршивое с ним случилось, – сам для себя произнес вслух Леда, позабыв, что мать его все еще слушает. – О том и речь, – согласилась она. – И я даже предполагать не берусь что. У Агги было много друзей, родни, девушка была – она так горько плакала у гроба, ты бы видел. Больше, чем Миура-сан. Агги даже в детстве был славным мальчиком, не могу представить, чтобы он сотворил такое, зная, что разобьет сердце близким. – Да, я тоже не могу представить, – согласился Леда. Он понимал, что больше ничего не узнает, и беседа сразу начала его тяготить. Хотелось побыть немного в тишине, переварить то, что он услышал. К тому же, впереди уже замаячил вход в метро. – Жаль, что ты не смог приехать, – тем временем продолжала его мать. – Может, когда заглянешь к нам, сходишь на кладбище. – Да, обязательно, – поспешил согласиться Леда. – Мам, слушай, мне уже пора, я сейчас в метро заходить буду. – Конечно-конечно, – не стала спорить та. – Хорошего тебе дня. – И тебе. Нажав отбой и сунув телефон в карман, Леда не почувствовал себя лучше. Голова трещала, и уже сейчас он понимал, что проведет немало бессонных ночей, думая обо всем, что услышал. В отличие от любящих родителей и, вероятно, столь же любящей девушки, Агги не разбил ему сердце своим преждевременным уходом – он сделал это намного раньше простым равнодушием, и теперь, спустя годы, Леды не винил его ни в чем, ведь Агги не мог дать ему то, о чем Леда мечтал. И все же глубоко в груди шевелилось неприятное предчувствие, Леде настойчиво мнилось, что не получится подумать обо всем случившемся со школьным другом и просто забыть. Агги что-то натворил перед смертью, и почему-то Леде казалось, что и его это коснется.