— Нужны новые люди, в этом вся проблема.
Поздний вечер, компания рыжеволосой красотки в одинокой собственной башне, лучшая бутылка виски из коллекции, которую оставляли до подходящего момента.
О большем многие мечтать даже не смели.
Наташа наливает в пустые стопки по ещё одной порции, смотрит матовыми глазами и немного пьяно улыбается. Конечно, она притворяется — Романофф никогда не напивалась слишком быстро, она умело играла роль полупьяной, но всегда оставалась в своём уме. Тони хотя бы не мог вспомнить другого.
— Пеппер разве не ищет кандидатов? — Женщина откидывает мешающие прядки, устраивается поудобнее в кресле, в котором смогли бы поместиться ещё три таких.
Тони устало трёт глаза, попутно потянув руку в сторону стаканов.
— Пеппер находит совершенно не тех людей, — Наташа понимающе кивает и слушает дальше, не перебивая, — они все какие-то… задроты. Те, которых в школе зажимали в пустых коридорах и били до потери пульса и которым ни одна девчонка не давала из-за многочисленных прыщей. Сохранившихся до сих пор, кстати.
— Та-ак, разве не
таких ты ищешь? — Тони поднимает усталый взгляд, чтобы наткнуться прямо в матовые, он смотрит взглядом, который должен читаться, как:
«вот ты сейчас серьезно?».
Наташа не то чтобы не понимает — она прекрасно все осознает и прекрасно знает, с какими людьми Старк любит работать, а с какими в одном помещение дольше трёх минут не выдержит [прикол в том, что Пеппер это тоже отлично все помнит, но, видимо, не в этот раз] — но просто у Романофф привычка вытягивать каждое слово и ничего не додумывать. Вытягивать вопросами, взглядами, дурацкими движениями бровей — в таком способе все ее существо. Она сама в именно таком методе разговоров. Вопросы, предположения и —
бам-с!— четкое утверждение, от резкости которого можно захлебнуться в собственной ничтожности и
«как я мог не осознавать этого раньше?».
Чёткое утверждение — и Старк хочет уже прекратить разговор.
Чёткое утверждение — и Наташа ухмыляется, как делают это злодейки в низкосортных фильмах.
Ее
«та-ак» переливается в голове разными оттенками, пока ирония все-таки не затапливает все. Старк решает заглушить атмосферу внутри ещё одной стопкой.
Лучше постоянно находиться в движение, чем замереть и ждать удара.
Лучше постоянно пить в компании красотки, чем притворяться, что все в порядке.
Два девиза Энтони Старка. У юристов три мнения, а у Тони — два пути выкручивания из всякого дерьма.
— Так-то оно так, но… Пеппер ищет их каким-то стремным образом через гранты и университеты, мол, кто у вас тут самый лучший, упакуйте мне его, пожалуйста, в коробочку и пришлите на собеседование, — в глазах Романофф зажигаются странные огоньки, Тони даже щурится, чтобы разобраться, в чем дело — но наваждение быстро спадает, оказываясь лишь подозрением. — Да, мне нужен человек с головой, но с головой думающей. Чтобы не только
«да, мистер Старк», чтобы там еще было что-то. А всех, которых находит Пеппер — я тебе описал. Учитывая, что часть персонала пришлось перекинуть в Европу, расширять сферу влияния, как зовет это Хэппи, и заниматься хренью, как называю это я — нужны новые люди. Пеппер настаивает на стажировках — потому что, видите ли, так будет выгоднее для компании и если что можно быстро все уладить.
Этот вечер — нытье Наташе о том, как сложна жизнь миллиардера с компанией за спиной. На самом деле, они встретились только потому, что Романофф проездом в Нью-Йорке, собирается остановиться у друзей и наведалась к нему с предложением развеяться. Они встретились с четким убеждением, что сегодня не будет ни слова о работе — но
«Пеппер тут упомянула…» и пошло не в том направлении.
Пошло-поехало.
Поехало по гордости Старка трёхтонной махиной и решило выложить все накопившееся милой и доброй Наташе с матовыми глазами и противными огоньками.
Романофф сразу задала два шаблонных вопроса —
«как жена?», «как дочь?» — и потом осталась сидеть в кресле, смотреть темными глазами, как Тони достает алкоголь, наливает им, как обслуживает ее. Затем как рассказывает обо всем случившимся — расширение на Восток, контракты с другими компаниями, новые работники.
Последние полгода Тони Старк чувствовал себя стариком. Тем, что притворяется, будто еще на что-то способен, но на самом деле не совсем. На самом деле, единственное оставшееся у него желание — лечь и разлагаться на большом диване в гостиной, слушая чтение Морган, на уровне чувств зная, что Пеппер готовит и очень близко-близко.
Это было идеальным — наконец-таки осесть дома, накопив достаточно материальных средств и для спокойной старости, и для обучения дочери, и для ее семейной жизни.
— А что Пеппер говорит? — Пятница присылает один отчет на ноутбук — неприятный звук щелкает в ушах, заставляя морщиться. Видимо, Хэппи заключил еще один договор и решил прислать.
Тони придвигается к Наташе, наклоняется, чуть сутулится в идеально отглаженной рубашке противно бежевого оттенка.
— Пеппер говорит, что я ебанутый и должен уже определиться.
Они смеются, на фоне играет радио, громкость которого на самом минимуме.
А дальше они замолкают, делая паузу.
Молчание затягивается. Но Тони несильно об этом задумывается, откидываясь в мягкое кресло — он готов поклясться, что сейчас Наташа скользит по его лицу не читаемым взглядом, резкими движениями от подбородка к глазам.
Ему уже очень хочется стабильности, существовать в самой обыденной рефлексии и не думать — ни о управление компанией, ни о продаже оружия, ни о конкурентах. Ему хочется просыпаться с утра с ощущением пустоты в голове, со скрипучей коленкой и затекшей спиной. Ездить на Кипр, чтобы отдохнуть, а не вести переговоры с заказчиком. Ему хочется посмотреть, как будет расти его дочь — Морган уже практически пять, она плохо говорит некоторые буквы, но зато много изобретает и строит башенки из кубиков.
Мирный штиль под черепной коробкой, холодный океан, когда открываешь глаза, и состояние на уровне инстинктов и рефлексов.
Неужели он так
м н о г о просит?
А потом перед глазами — профиль отца, сосредоточенно изучающего чертежи или какие-то схемы. И спокойный бриз сменяется цунами. Топит, смывает и оставляет голую и переполненную влагой землю.
— Тони, — а о чем думала она? Думала ли о чем-то? Наташин голос глухой — тонет в отголосках радио и посторонних мыслях.
— М?
— Возможно… У меня есть подходящий для тебя кандидат. Стажер.
Так вот что это было… Еще при первом упоминании у нее в голове копошилась мысль, еще тогда могла бы это сказать.
— И? Может, расскажешь? — Тони двигает к ней еще одну полную бутылку виски из коллекции, Наташа разливает — они решили, видимо, напиться на ближайшие два дня.
— Тебе не понравится. Беру свои слова назад, он не подходит.
— Давай уже, — качает рукой, мол, все равно, давай, я как бы тут, возможно, увидел свет в конце туннеля. И последние слова интригуют еще больше.
— Тони, я тебя, блять, знаю. Я не хочу пацана под твоим дурным влиянием оставлять и потом уверять его, что он не ничтожество, просто его босс мудаком оказался.
Тони — если бы были силы и не занята рука — протер бы глаза и убедился, что перед ним именно Наташа Романофф — давняя подруга и друг семьи, та, что добивалась всех, кого хотела. Кроме одного конкретного. Но да, это она — с яркими рыжими волосами, медными переливами от кончиков до кровавых концов, с матовыми глазами после выпитого, с розовой помадой на идеальных губах.
Вся она — реально Наташа Романофф, вот только…
Защищать?
У в е р я т ь кого-то, что он не ничтожество?
— Нат, я не так…
И затыкается под взглядом.
Только это рыжая может взглядом заткнуть, похоронить желание высказать колкость из-за того, что ей до ужаса важен кто-либо. И ты скорее чувствуешь, когда нужно заткнуться, на уровне неизученного измерения, чем и правда задумываешься.
И сейчас у Романофф — болезненная зажатость прямо между зрачком и ободком радужки, которые сливаются в единые потоки, забитое желание защитить кого-то. Зачем предлагала, если теперь даже не может…
Видимо, просто случайно слетело с языка — алкоголь и расслабляющая музыка из соседней пустой гостиной, компания Тони, в котором находиться начеку нужно только в случаях с пометкой «особо опасный и вредный в данный момент».
Сейчас — всего лишь «особо заинтересованный». Всего лишь.
— Тони, я расскажу тебе о нем при двух условиях, — на протяжение паузы длиной в минуты женщина кусает губы в помаде, сдирает с них нежную кожу, смотрит сквозь пышные ресницы затравленно и не сильно похоже на нее — точнее, такой взгляд был только один раз, когда я-в-него-не-влюблюсь превратилось блять-Тони-
к а к — так что, это точно Романофф? Он немного удивлен, но все еще старается скрывать это.
Кто же этот стажер такой?
— Предлагаешь сделку?
— Предлагаю сделку, — она уверенно кивает, ногтями в обивку дивана давит. Как бы кожу не проткнула. Снова становится той, которую он привык видеть перед собой.
Наташа умеет — впиваться ногтями и не отпускать. Привязываться так, что потом от ее разбитости сердце кровью обливается и в жидкости красной же задыхается. Она умеет быть тем типом женщин, которые пойдут на все, но чаще всего их гордость вылезает окрепшей и сильной, мешает переступить границу.
Такие отпускают человека, отрезая от себя живое. Оставляя мертвое, что гниет, вызывает раздражение, и было бы желательно провести операцию по ампутации. Но все внутренности нельзя вырезать. Нельзя вырезать из памяти только одного человека.
А тут еще и Наташа — с глазами матовыми, с ногтями острыми, с волосами кроваво-закатными. У Романофф словно ответная реакция — подчинить себе всех, привязать каждого, чтобы потом кидать с высоты башни Гордости их чувства и показывать ничтожество.
Уверять кого-то, что он не ничтожество?
Ново и на языке слишком горчит.
Интересно.
— Что за условия, Нат? — Принесите бумагу и нож, судя по глазам, Тони кровью подписываться будет.
— Первое: ты ничего обо мне не рассказываешь. Ты не рассказываешь ни о моей работе, ни о том, что именно благодаря моей рекомендации он попадет сюда. При встречах, где будешь ты и я — будем вести себя только
по-деловому, а не так, словно мы пьем с тобой каждый раз, стоит мне приехать. — У нее стальной голос, а в глазах черная дыра с открывающимися вселенными.
О ком же она так печется? Кто же заставил ее снова привязаться настолько, что даже страшно Старку отдавать под крылышко?
Еще вопрос — неужели Тони и правда такой плохой человек? Он никогда не думал, что
настолько
Стив бы сейчас показал ему список со всеми качествами, которые подходили под определение «мудак», «отстойный человек» и «как у такого могла родиться дочь-золото, а, точно, Пеппер есть».
Наташа наверняка усмехнулась бы. И точно спрятала бы за спиной
свое золотце.
— Ладно-ладно, Нат, я понял, он о тебе многое не знает и не надо, чтобы узнавал.
— Он знает обо мне достаточно, просто некоторые моменты моей жизни я сама хочу забыть, — большое кресло, в котором она кажется еще меньше и по хрупкости спорит с хрустальной вазой, напоминает крепость, а не место, где расслабляются. — Тони, ты можешь, но я не особо хочу, чтобы он узнавал о чем-то от других.
Нат, только не говори
«пожалуйста», только не произноси его спустя столько лет еще раз, только не по отношению к кому-то живому, только не при Тони. Нат, ты же переросла, ты же уже практически сгнила, ты же практически превратилась в жестянку. Ты же не могла снова…
—
Пожалуйста, Тони.
Черт.
Ну н а х е р.
— Окей, давай свое второе условие и имя этого непонятно кого, — в голове до сих хаос и путаница. Наташа и еще одна привязанность. Господи, ты сумасшедший?
— Ну, не сильно на него дави. Он подросток, есть своя жизнь, проблемы там. Отнесись ко всему с пониманием. И дай мне знать, если вдруг ты решишь его выкинуть. И вообще обо всем. Давай знать. Он невероятно умный, в клуб робототехники ходил, пока — не суть. С головой, думающий, все как ты любишь. В начале может только… быть немного… ну, подростком…
— Я понял-понял. Имя?
После еще одного глотка виски, до него доходит.
Подросток? Стоп,
с е р ь е з н о, Нат?
С ними же столько проблем, с ними же столько ответственности — ни работы нормальной, ни бумаг нормально подписать нельзя без участия старших. Его же в маленький отдел запихнут, если не курьером отправят бегать по городу. Подросток затеряется среди высоких взрослых, а потом что-нибудь случится — и Наташа своими ногтями оторвет голову с вырванным позвоночником.
Но как же интригующе.
Стоит позвонить Поттс и обрадовать ее новостью. Утром, естественно, чтобы — а вдруг у нее супер-силы — не догадалась, какая по счету бутылка пустая под ножками кресел.
Хотя нет. Слишком интересно.
Наташа расслабляется. Кресло становится обычным креслом — не крепостью, в которой прячешься, которую защищаешь всеми возможными способами, в которую вжимаешься и кожу ей рвешь.
Она улыбается — словно вспоминает невероятно приятную вещь, словно сейчас заснет святой и пойдет уверенным шагом на небеса, словно вот-вот и все желания станут по щелчку сбываться.
— Питер Паркер.
***
Тони присылает смс-ку с одним лишь именем.
Тони, 11:49 pm.
Питер Паркер.
Вирджиния два раза прочитывает его, пока листает каналы на кабельном и ищет сводку новостей. Сегодня, как назло, крутят только сериалы об идеальной жизни, об изменах и тупых историях из жизни то ли подростков, то ли недоразвитых взрослых.
Сегодня, как назло, Морган хотела послушать историю папы, который заперся в своей башне с Романофф. Девочка чуть ли не закатила истерику — но она все-таки была хорошей и вовремя остановилась.
Возможно, у ее мамы на лице застыла усталость и штукатуркой сыпалась им под ноги.
Миссис Старк не чувствовала раздражение к Романофф, с которой в данный момент находился ее муж — та была слишком близким другом для них, поэтому ревности и других негативных эмоций не было. Рыжеволосая часто путешествовала по миру и редко оказывалась в Нью-Йорке, при этом исправно приезжая на день рождения Пеппер и Морган.
Но вот Тони…
Ищет нового работника — какого-то совершенного,
старковского, с мозгами, но как только даешь ему светлые умы будущего поколения — смотрит не так, говорит заикаясь, бесит, кого ты вообще привела.
Пеппер делает вдох-выдох и ищет еще одного — лучше, менее странного, больше похожего на обычного человека, а не на умника и ботана. Но всё, конечно же, не те.
Тони скидывает на нее мелкие сделки, поиски новых стажеров, дела по дому и дочь — сам просто ждет какого-то чуда: когда компания сама по себе перецветет и перестанет быть нужной странам и окружающим, когда новый человек окажется подходящим, когда дочь будет достаточно большой, чтобы ее можно было занять задачами по экономике и строительством в гараже. Пеппер не то чтобы сильно этим недовольна, просто — вот бы он пришел домой раньше, вот бы поиграл с дочерью в куклы или машинки — хоть во что-нибудь! — или состряпал самую лучшую лазанью в мире.
Тони, 12:04 am.
Можешь найти его для меня?
Вы, 12:04 am.
Кто он?
Тони, 12:05 am.
Новый стажер. Которого ты так искала, милая. Заметь, я даже сейчас работаю)
Пеппер удерживает себя от комментариев по этому поводу.
Она встает с дивана и идет в сторону кухни, где на барной стойке на зарядке стоит ноутбук. Женщина только сейчас вспоминает, что не спросила про университет или хотя бы город — Тони сам виноват, если она пришлет ему трансвестита из Таиланда, потому что тот оказался лучшим в их университете и с грантом.
Тони будет в любом случае виноват.
Как можно не сказать, что уже нашел кандидата? Если это имя у него было уже давно, если все эти рассмотренные персоны были зря — Вирдж уверена, что оторвет ему голову. Откусит и приготовит в духовке.
Плевать насколько это голова умная.
Плевать насколько этот человек всем — и ей в первую очередь — важен.
База грузит быстро — ночь, никаких серийных убийц в Нью-Йорке (хотя бы тех, что заявили о себе и заставили новости передавать репортажи постоянно) — никто не работает, все спят.
Все, кроме Вирджинии.
Она берет в руки телефон, когда результат остается не слишком радостным — людей с именем «Питер Паркер» и возрастом до двадцати девяти [ограничение подобрали вместе, всей огромной компанией] оказывается больше пятисот шестидесяти — если быть точнее, на Соединенные Штаты их приходится пятьсот семьдесят три, а на весь мир — чертова тысяча с копейками.
И какого именно Питера Паркера имел Тони? Или это вообще рандомное имя, которое он просто составил с Наташей напополам, вдруг прокатит?
Вы, 12:11 am.
Конкретнее можешь написать? Университет, возраст, страну?
Вирдж ставит себе бокал, достает бутылку вина, на которую засматривалась еще с прошлых выходных — краснющая жидкость в темноте с единственным источником света: приглушенными лампочками, кажется черной, или близким к этому оттенку коричневому.
Тони, 12:18 am
В Куинсе.
Это напоминает самый ужасный квест — найди одного конкретного человека по трем пунктам. Тони давно мог попросить Пятницу это сделать — сам выдал все параметры, удовлетворительно кивнул на полученное изображение и забыл до следующего интервью и подачи документов. Но нет, он пишет миссис Старк с двумя характеристиками — райончик Нью-Йорка и имя, очень популярное во времена комиксов и девяностых.
Любит и ценит ее, ага, как же.
Когда вариантов остается двое, Вирджиния не выдерживает — почему она не сделала это раньше? — и звонит. Если у Тони пьяный голос и тупые шутки, злиться не будет. Постарается.
— В Куинсе проживает два Питера Паркера, — она слышит, как срабатывает оповещение, что она на громкой связи, — привет, Нат.
— Увидимся на неделе? — Пеппер слышит ее голос, который спокойный и умиротворением так и несет, что даже самой захотелось просто расслабиться и оказаться с ними рядом. Выпить. Развеяться.
— Да, конечно. Морган покажет тебе свое новое платьице. Только попроси ее не надевать его при каждом выходе на улицу, а то…
— Может вернемся к делу, дорогая, и ты пойдешь спать? — Вирджиния хочет закатить глаза, но в этом нет смысла, если Тони не здесь.
Ее муж — Энтони Старк.
О чем же еще мечтать? Сам сделал предложение, сам признавался в любви.
Не о чем больше мечтать, миссис Старк.
— Как я и сказала Питеров Паркеров в Куинсе двое. Одному шестнадцать, так что можно сразу отсеивать…
— Нет, как раз-таки его, — у Тони голос… уверенный?
Не шутка?
Ха, нет, не верит. Вирдж знает его больше восьми лет, пять которых в браке, ее так легко не проведешь.
— Ага, поняла. — Хорошая шутка, Тони. Она все равно открывает краткую характеристику второго Питера Паркера, живущего в Куинсе. — Учится на третьем курсе в Колумбийском, на… ботаника? Оу, думаю, можно будет поставить его в стажеры к Брюсу или к твоему коллеги из… Калифорнии?.. по идее, он может…
— Пеппер, я говорил серьезно. Скажи мне адрес подростка и найди ему место в отделе у Хэппи.
Она все еще читает дело паренька из Колумбийского. Она все на строчке достижений.
И… потом до нее доходит. Подросток? О нет.
— Тони, это же ребенок! Он же… Как ты себе это представляешь? Он должен помогать компании, а не просто присутствовать в ней, Тони. Тони, это безумие! — Пеппер выпивает бокал залпом, ей срочно нужно занять голову, занять руки, заняться чем-то.
Она повторяет одно и то же, пока тыкает на еще одну точечку на карте — перед ней немного глуповатое лицо мальчишки — по-другому назвать нельзя, что же это такое. Шестнадцать — день рождения был две недели назад, ага, весной, в марте — учится в старшей школе, но первый год только, занимался в оркестре и клубе робототехники, один раз команда заняла первое место на соревнование по всем штатам, два раза участвовал в команде по декатлону — также первое место. Ничего особенного.
Сирота, опекун — родная тетя, сестер и братьев нет. Преступного прошлого тоже. Ни одного привода.
Но он же еще мальчик. Мальчик-подросток.
— Пеппер, все хорошо. Я получил прекрасную рекомендацию от друга, давай хотя бы попробуем. Пришли его адрес, в понедельник наведаюсь к ним с тетей.
— Откуда ты…
— Люблю тебя, милая.
Разбить бы бокал о барную стойку. Сломать бы телефон. Узнать бы, почему подросток, почему этот мальчишка, а не все кандидаты с опытом и знаниями. Занять бы чем-нибудь руки, чтобы не дрожали от накопившегося внутри, от негодования.
Сделать бы вдох-выдох и забыть.
С
Питером Паркером можно будет разобраться позже.
Или просто не разбираться.
***
Мэй возвращается поздно, за что ей немного стыдно — на часах уже полдвенадцатого, а в гостиной до сих пор работает телевизор и её мальчик смотрит юмористическое шоу, которое уже скоро закончится.
— Я дома, милый.
Питер встречает ее объятьями, прижимается ненадолго и забирает тяжелые пакеты с продуктами. Он спрашивает, как прошел рабочий день, как добралась до дома, и о многих других вещах — новом сотруднике, новом романе с барменом, магазине. А Мэй совершенно не чувствует себя нормально.
Ей одновременно тепло с ним — он же такой хороший, такой домашний и роднее никого нет — но она чувствует вину за то, что не может дать ему все необходимое, ответственность, что не может заменить ему семью, и естественно последнее, сжигающее и выносящее мозг по полной — Мэй редко возвращается домой рано, иногда беря дополнительные дежурства, иногда кому-то помогая.
Питер еще ребенок, ему нужно чувствовать дом непустым — а все, что он находит возвращаясь, это множество бумажек, разбросанных на тумбочках, полу, стенах, это прохладный пол, это тишину в ответ.
Пит умный, он все понимает, пусть и не говорит. Он ее не винит. Он ее обнимает, когда она приходит, спрашивает, как прошел день и все остальное множество. Забирает пакеты, заваривает чай и смотрит на диванчике сериалы, идущие после двенадцати — уроки сделал, Мэй, о чем ты говоришь, конечно, я не устал, давай досмотрим серию и ляжем.
У них дома — не то чтобы свинарник, но заметно, что убирались последний раз очень давно и то не очень ответственно. Зато нет плесени в ванной, на кухне подгоревшие и жирные пятна можно смыть с помощью средства, а то, что есть пыль — легко поправимо.
Но Мэй почему-то все утраивает — то ли от усталости, то ли от того, что убрать она сможет позже, то ли от того, что главное — счастливый Питер на фоне их квартирки, на фоне их окон.
Дом — это не фотографии на стенах, не посуда, приобретенная комплектами, не одежда в гардеробах.
Дом — это не прохладный пол, не пустые комнаты, не включенный телевизор.
Дом — это Питер, который встречает ее, заставляет желать жизни чуть получше, но больше для него, чем уже для себя.
Они садятся ужинать — уже практически час ночи, почему суббота такая отвратительная — Мэй сыплет историями с дежурства, Питер смеется, потом — у него порез на руке, чуть порванный рукав на уличной куртке — признается, что пытался научиться кататься на скейте, но упал.
— Кстати, — Мэй щурится. Ей нравится заинтересованное лицо малыша Пита после этой фразы. Он еще больше становится похожим на ребенка — ох, ему же шестнадцать уже исполнилось, как же так. — Угадай, кто собирается остановиться у нас?
— Ох, нет, только не твоя подруга, которая с маленьким ребенком и ужасным—
Питер откидывается, с явным недовольством водя вилкой по тарелке.
— Нет-нет, я же сказала тебе, что обязательно предупрежу, если вдруг у нее появится желание, — она старается загладить свою вину, стреляя в него конфеткой, взятой из вазочки. — Этот приезд будет очень для тебя приятным.
Мэй была рада, когда ее попросили подойти к телефону на вечернем дежурстве в больнице. Маленький перерыв от вечной беготни и копошения в полках с лекарствами. Но уровень ее счастья нельзя описать, когда на той стороне она услышала голос Наташи. Та не смогла выбраться на день рождения Питера, за что очень сильно извинялась перед ним по Скайпу.
Наташа сказала, что сможет приехать завтра рано утром, а сегодняшний вечер собирается выпивать со старым знакомым. Она уточнила, что не будет никаких проблем и не помешает.
— Я не знаю, ну, скажи уже кто, — Питер берет грязные тарелки, складывая их в раковину.
— Ты даже не попробовал.
Он останавливается. Руки так и замирают с еще не помытой посудой над раковиной, подросток хмурится. В сердце начинает щемить, Мэй чувствует, что скоро расплачется.
— Приятное?
— Очень.
После короткой паузы.
— Наташа?
— Ага.
Мальчик улыбается, начинает рассказывать, что Наташа обещала ему исполнить все желания, потому что пропустила праздник — пусть они и собирались в очень узком кругу [два Паркера, Нэд, Мишель] — он клянется, что затащит Романофф на колесо обозрения, и вообще очень круто, что она наконец-таки объявилась…
Мэй не может не улыбаться. Где-то внутри происходит давка чувств, эмоций, она физически ощущает, что не сможет и не вытащит, что такого Питера не заслужила. Этот мальчик со своим потенциалом, со своими мечтами должен был родиться в счастливой семье, обеспеченной. Или Мэй не должна была в молодости заниматься не понятно чем.
Но как бы внутри ни было плохо, какой бы круговорот там ни происходил — Питер здесь, рядом, а от этого
нельзя не улыбаться, потому что именно она заслужила такое счастье. Потому что именно ее он называет
тетей. Потому что Питер не сбегает из дома, не устраивает истерики и остается таким же хорошим мальчиком.
Как же
повезет человеку, который этого паренька станет считать самым ценным и незаменимым.
