unterrich

любой немецкий мальчишка ходит с прямой спиной, намывает резину сапог до блеска; любой немецкий мальчишка смотрит преданно, по-собачьи, в очи фюрера/отца/матери; любой немецкий мальчишка, впервые видя хоть в чьих-то чертах, кроме вышеуказанных, воды рейна держится до последнего. тебя зовут альбрехт, а я, кажется, беззубая шавка, тебя зовут альбрехт — мои ушные хрящи трещат. тебя зовут альбрехт. любой немецкий мальчишка знает, как плевать льдинками, расцветать иглами под ногтями, мазать взглядами по мишеням; прятать заначками образы под подушку, чтобы потом, в особо холодные ночи, (когда тебя поглощает озёрная слякоть), жмуриться, не дышать и тихо скулить в матрас. тебя зовут альбрехт, а лучше бы звали ицхак, авраам или хотя бы сарочка — но, думаю, мне бы все равно нравилось. любой немецкий мальчишка на — посмотри на меня, брыкается и не слушается, — но вот так не смотри, потому что, я же — послушно вытираю слюну, капающую до лодыжек, — твои глаза тебя выдадут. они тебя предадут. они русские партизаны под брюхом смоленска, а солдаты целятся по зрачкам. тебя зовут альбрехт. и я учусь забывать это имя. учусь слышать его впервые. учусь не мириться с сердцем, не подписывать версальские договора с совестью о полном разоружении, учусь пониманию, что любовь — это не для фридрихов, и уж точно не с альбрехтами. самоубийц хоронить нельзя, я хороню тебя в памяти и в мечтах; хороню как хоронят собак — в коробке, выстланной письмами, боем на ринге, звоном в висках и железным привкусом крови. надо двигаться дальше надо смотреть в небо над алленштайном — в нем навеки твои глаза, надо прощаться и больше не колыхать по заре голоса. тебя зовут альбрехт (таких альбрехтов больше нет). мне пора тебя отпускать — любой немецкий мальчишка должен это уметь.