Суета вокруг дивана

      Константин Петрович Пайков стоял перед сторожкой, всё не решаясь постучать в дверь.       Он пришёл по очень деликатному делу, и ему не хотелось, чтобы кто-то заметил, как он навещает лагерного сторожа.       Дёргаясь от каждого шороха, Пайков наконец-то постучал в прочную деревянную дверь этого ветхого сарайчика и тяжело выдохнул, услышав шлёпанье босых пяток по линолеуму с той стороны. Дверь медленно открылась с ушераздирающим воплем раненного зверя и из-за неё таращились два тёмных глаза в обрамлении чёрных лохм.       — Константин Петрович? — сторож выглядел удивлённым. — Чем обязан вашему визиту?       — Можно войти? — озираясь по сторонам, бросил Пайков.       Пожав плечами, Алексей посторонился, пропуская начальника внутрь.       Интерьер сторожки был скудным: раскладушка, из каркаса которой вылетел десяток пружин, грубо сбитый столик с газетой вместо скатерти, железная кружка и солдатская миска… Да, хорошо поживился бывший начальник лагерным имуществом за счёт государства…       Не в силах сдержать разочарованный вздох, Пайков встал в том углу, где бы его не было видно ни из окна, ни если бы кто-то вошёл в дверь. Например Бёрнэм или вездесущая Сильвестрова.       — Зачем вы пришли, Константин Петрович? — хмуро поинтересовался Алексей.       Сцепив пальцы в замок, Пайков выдохнул и признался:       — Это очень деликатное дело… Я могу рассчитывать на то, что это останется в тайне?       Вокович с тенью опасения наблюдал за начальником. Судорожно сглотнув, он кивнул.       — Даже не знаю, с чего начать… — пробормотал Пайков, потянувшись к нагрудному карману. — Вы не против, если я закурю?       Алёша покачал головой, и выжидающе уставился на начальника.       Сломав три спички, Константин Петрович наконец-то прикурил и, выдохнув облачко сизого дыма, начал издалека:       — Понимаете, Алексей… Я обнаружил, что здешний диван, который мне выделен, на нём… не очень удобно спать… — он смутился. — И я нашёл прекрасное решение этой проблемы, но мне понадобится ваша помощь… — он слишком сильно затянулся и закашлялся.       Вокович недоумённо таращился на начальство, пытаясь понять, что происходит в голове Константина Петровича, и почему тот так смущённо говорит о такой банальной вещи. Он хочет ограбить медпункт? Или же… спать не один? Но у него узкий диван…       — Памятуя о прошлом начальстве, — вздохнул Константин, — может показаться немного странным, если я сменю одну постель на другую. Но спать на этом динозавре я уже не могу. Сегодня я спал на полу, признаюсь. И вы, Алексей, как человек, с которым нас связывает многое, — он смущённо опустил глаза, — поможете мне привезти мою кровать из города и вынести это чудовище из моей спальни?       Облегчённо выдохнув, Вокович радостно закивал и согласился.       Первым делом они съездили на лагерном грузовике в город. Ехали в молчании, слушая радио. Когда заиграла новая песня «Самоцветов», крутящий руль Алексей вполголоса подпевал:       — Мой адрес не дом, и не улица, мой адрес — Советский Союз.       Пайков даже задремал на пассажирском сидении, сказывалась бессонная ночь и краткий сон на полу.       Кровать они забрали без проблем, как и погрузили, накрыв брезентом. После Пайков заехал в пару контор, поругался с тамошними чиновниками, потребовал выделить для лагеря несколько внеочередных пакетов, после чего, злой как чёрт, вернулся в машину и громко хлопнул дверью, напугав разгадывающего кроссворды Воковича.       — Вот что за злыдни-то?! — возмутился Константин Петрович. — Я же не для себя прошу, а для детей! А они меня перенаправляют, заставляют кучу бумажек заполнить и «ожидать звонка». Тьфу! — открыв окно, он закурил. — Трогайте, Алексей!       Обратно они ехали под ворчание Пайкова, Анну Герман и «Песняров».       Но настоящие трудности начались в лагере.       Сначала они пытались подъехать к дому Пайкова, но потерпели неудачу: палисадник и густые кусты не давали и близко подкатить к коттеджу.       Плюнув на всё, Константин попросил Алексея остановиться на трассе поближе к дому, после чего они без особых приключений, за исключением трёх помятых кустов и перепуганного лагерного кота Федьки, донесли кровать до дома, и тут началась новая проблема: ставить в домике кровать было некуда, нужно было сначала избавиться от дивана, и тут-то и началась основная беда: диван не пролезал ни в дверь спальни, ни в окно.       Алексей присел возле мебели и принялся изучать дерево.       — Странно… — пробормотал сторож. — Обычно вся мебель скрепляется либо на клей, либо болтами. Но здесь я не вижу сочленений, и ума не приложу, как его вынести. Но не могли же они сначала поставить диван, а потом построить дом?       — Судя по тому, какой тут ремонт, — оглядев стены, заметил Пайков, стряхивая пепел в кружку из-под чая, — это вполне вероятно.       — Может, боком? — глаза сторожа сияли.       Смерив взглядом дверной проём и диван, Константин покачал головой.       — Нет, это дохлый номер, диван длиннее проёма.       — Может, просто на дрова? — в глазах Воковича мелькнуло недоброе пламя. — Давайте я к себе за топором схожу?       — Ты чего, мебель казённую портить вздумал?! — замахал руками начальник. — Даже не думай! Топором он… — вздохнув, Константин плюхнулся на перегородивший его спальню диван. — Может, как-нибудь раком-боком-подскоком? — на его лице читалось искреннее страдание.       Почему он, герой войны и прекрасный начальник, всё продумавший, должен натыкаться на бюрократию, кусты и узкие двери? Хорошо, хоть Алексей парень толковый и понимающий…       Пайков поймал себя на том, что разглядывает тонкие пальцы, которые сжимают чайную чашку.       Помотав головой и отогнав наваждение, Константин встал и решительно упёр руки в бока.       — Итак, нам нужно вытащить этот образец антиквариата куда-то… в комнату вожатых, например. А мою кровать поскорее принести сюда…       — А она пролезет? — истерически хихикнул Алексей.       — Пролезет! — кровожадно ответил Пайков. — Если что — она легко разбирается.       Ещё полчаса беготни вокруг дивана ничего не дали.       — Это чёртов транслятор! — выпалил Константин Петрович, плюхаясь на диван и закуривая. — Неудобный, снится всякая дичь и непонятно, как он тут оказался!       — Транс-что? — переспросил Лёша.       — Книжки читать надо, а не кроссворды разгадывать! — назидательно поднял палец Пайков и с громким ойком выронил сигарету прямо на потускневшую розовую обивку.       Потушив уголёк, мужчины встретились взглядами и замерли, не в силах отвести взгляда друг от друга. Пайков обнаружил, что в борьбе с пожарной опасностью его ладонь накрыла лёшину, и теперь он ощущал странное тепло в груди и покалывание в пальцах. Алексей, не дыша, таращился в серую бездну.       Казалось, время остановилось, как в известной песне, которую они недавно слышали в машине…       — Алло, Константин Петрович? — деловито спросила Бёрнэм. — Да, это я. У нас проблема, Алексей пропал. Нет, его в сторожке нет, и машина на месте. Мы всю территорию обыскали. Калберос волну… А! Хорошо. Простите за беспокойство. А вы могли бы подойт… А… не могли… А когда сможете? Хорошо, спасибо. Всего доброго, Константин Петрович!       — Ну что там? — спросила Тилли, дёргая подругу за блузку.       — Он отправил Лёшу на какое-то задание, а сам сейчас занят бумажками, — ответила Майкл. — А я так хотела спросить Лёшу, в каком платье пойти на танцы…       — Дурища ты! — всплеснула руками Сильвестрова. — Кто же такое у молодого человека спрашивает? Давай сделаем ему сюрприз? Спросим, например, Стамескина или Калбероса…       — Лучше Ренову, — подсказала замполит Филиппа Григорьева. — Она хоть в железках и копается и выглядит как сушёная вобла, а в женской моде толк знает.       — А я видел у неё швейную машинку, — оживился Стамескин.       — Милая леди, — ожил Калберос. — Подождите один момент! — и он умчался к спальному корпусу.       — И что на него нашло? — изумились девушки.       — Постойте… — нахмурилась Сильвестрова. — А где Лиландовский? Он только что тут был! Я хотела обсудить с ним акробатический номер моих малышей! Атас! Физрук пропал! — девушка завертелась, как ледяная комета в белой блузке и серой юбке, энергично мотая огненным хвостом.       — Простите, если я скажу лишнего, — вполголоса произнёс Стамескин, — но вам не кажется, что наши физрук и замполит слишком часто крутятся вместе? Может, они…       — Точно! Георгиева тоже испарилась! — удивлённо заметила Тилли. — А я как раз хотела спросить её про политграмоту…       — Для твоих малышей, мы поняли, — кисло добавил Стамескин.       — Леди Бёрнам, — в вожатскую ворвался Калберос, на ходу разматывая какую-то тряпку, — это кубинский шёлк! Вы можете сделать себе прекрасное платье! И Алекси будет ваш!       — О… — Майкл смутилась. — Благодарю, доктор. Я даже не в силах принять такой ценный подарок…       — Это от души! Это ради любви! — акцент в речи кубинца стал более явным. — Прошу, леди Бёрнам!       Замерев на месте, девушка протянула руку и коснулась нежнейшей ткани, а потом резко прижала к сердцу и прикрыла глаза, ощупывая тончайшую материю.       И она совершенно не видела, как улыбались все окружающие.       — Очень неловко получилось… — смущённо заявил Пайков, повесив трубку и закурив. — Мне пришлось соврать товарищу ради… ради чего?       — Это вы тут тайны мадридского двора устраиваете, а не я… — хмуро отозвался Алексей из-под дивана. — Я не понимаю, как его можно разобрать! Может, всё-таки топор?       — Даже не думайте! — пригрозил Пайков.       Лохматый и пыльный сторож вылез на свет и раздражённо бросил:       — Какие ещё варианты вы можете предложить? В дверь он не проходит, как его разобрать — мы не понимаем, а ломать стены — это уже более серьёзная порча имущества, чем разбить старую деревяшку!       — Алексей, я не Лорка! — выпалил Пайков, подходя к дверному проёму и нависая тенью над тощим сторожем.       — Да, не Лорка! — выпалил Алексей, которого прошлый начальник и устроил на это место. — Тот был знатным ловеласом, об этом ещё какие слухи ходили, и это только малость. А вы! Вы… — он вскочил и схватил Константина за грудки. — Вы подглядывали за мной в душе! Вы не вызвали на меня милицию, когда я пытался вас убить! Чёрт возьми, вы меня поцеловали!.. — выпалил он в лицо начальника.       — А вы были не против, — парировал Пайков и хотел что-то добавить, но тут его щеку царапнула щетина сторожа и губы Алексея накрыли его губы.       Константин не мог противится и, наплевав на все условности и подозрения, жадно ответил, обнимая субтильную фигуру за плечи.       Поцелуй вскружил голову, и мужчины рухнули на диван, не разжимая объятий.       Когда дышать уже было нечем, они оторвались друг от друга, чтобы перевести дух.       — Вы меня с ума сводите!       — Аналогично.       — Я давно не хмелел от поцелуев.       — Это вы по радио услышали?       — Да, травы не успеют от росы согнуться…       — Нам нужно разобрать диван…       — У меня есть предложение получше, мой Везувий…       — Это вы чуть не спалили диван сигаретой, напомню…       — Алексей, вы когда-нибудь занимались… французской любовью?       — Поцелуи у нас были весьма французскими… — усмехнулся сторож, с нежностью глядя на нависшего над ним мужчину.       — Я немного о другом… — покраснел Пайков. — Как это… не по-советски-то получается…       — У нас всё не по-советски, я уже смирился, — вздохнул Вокович. — Так что валяйте свою французскую любовь!       Пайков осознал, что парень даже не понимает, о чём он говорит. И на всякий случай уточнил:       — Это же останется между нами, — он внимательно всматривался в глаза сторожа, — правда же, Алексей?       — Честное комсомольское! — горячо выпалил Вокович, в его тёмных глазах плясали красные дьяволята.       Вздохнув, Пайков помог Алексею удобнее устроиться на диване и принялся возиться с его ремнём.       — Постойте… А если кто-то зайдёт? — забеспокоился сторож.       — Я просил меня не беспокоить, и я запру дверь, чтобы нам было спокойнее, — согласился Константин и отправился исполнять обещанное.       Закрыв дверь на щеколду, он вернулся к растерянному сторожу, лежавшему на диване с расстёгнутыми брюками.       Набрав полную грудь воздуха, Пайков опустился на колени, и неумело приступил к той самой «французской любви». Он очень старался, и, похоже, его пыл не пропал даром.       Сначала Алексей онемел, растерялся. Потом он расслабился, запустил руку в волосы Константина и принялся тихо постанывать.       — Что же вы… Константин… Петрович… — дыхание Алексея участилось, щёки покраснели, глаза лихорадочно блестели. — Творите… со… мно…       Пайков не удержался и прыснул, едва успев освободить рот.       — Послушай… Лёш… Может, ты теперь будешь меня называть просто Костей?       — Костя… — распробовал имя сторож. — Костя… Мне нравится.       — Мне продолжить? — обеспокоенно спросил Пайков.       — Да… — и Алексей, обхватив голову начальника за затылок, сам притянул его куда надо.       Долго не выдержали оба. У Пайкова начала неметь челюсть, а Алексей был настолько ошарашен ощущениями, что не смог сдержаться.       Везувий взорвался и его лава хлынула в недра Помпеи…       Тяжело дыша, оба мужчины приходили в себя.       И тут до Воковича начало доходить:       — Константин Петрович, вы… проглотили?       — Привычка, — усмехнувшись, пожал плечами Пайков.       — Вы, что, глотаете всё, что вам в рот попадёт? — с ужасом спросил Алексей.       — Нет, только если оно исходит из доверенных источников, — невозмутимо облизнулся начальник лагеря, чем окончательно добил несчастного сторожа.       Алексей прикрыл лицо руками и то ли смеялся, то ли плакал…       Списав это на пост-разрядочный стресс, Пайков налил из графина воды, выпил и закурил, протягивая второй стакан сторожу.       — Можно и мне? — Алексей протянул руку в сторону начальника.       — Сигарету? — удивился Константин.       — Я бросил, — мрачно отозвался Лёша. — Но сейчас мне очень кстати покурить…       Закурив, сторож уселся на диване, запустив руку в волосы и теребя их.       — А как же вы? — осторожно спросил Вокович, бросая взгляд на Пайкова. — Я-то всё, а вы…       — Я думаю, что мы могли бы… — Константин развёл руками, пытаясь пояснить на пальцах, что могли бы.       Опустив голову, Вокович кивнул.       — Но… Я никогда раньше не делал такого… — пробормотал он. — Будет больно?       — Не со мной, — тепло улыбнулся Пайков, гладя Алексея по волосам. — У меня в шкафчике есть вазелин.       Алексей слишком сильно затянулся от удивления и зашёлся в приступе кашля. Константин налил ему новый стакан воды.       — Зачем он вам? — с подозрением спросил сторож.       — Когда я служил во флоте, то мне один стиляга посоветовал использовать вазелин, чтобы причёска держала форму, — признался Пайков.       Алексей расхохотался.       — Может, он имел в виду бриолин? — переспросил он.       — Может, — пожал плечами Константин. — Так… ты согласен?       — Я уже шагнул в пучину порока, — кисло улыбнулся Вокович. — К чему сдерживаться? Мы уже покойники…       Пайков дёрнулся. Ему показалось, что он услышал эхо тонким голоском «вы покойники», но, прислушавшись, он не услышал ничего, кроме стрекотания кузнечиков, пения птиц и отдалённого галдежа вожатых. Тихий час ещё не прошёл.       Алексей отказался раздеваться, и Константин Петрович прекрасно понимал почему. Этим шрамам нет места на ложе любви.       Неторопливые поцелуи и подготовка заняли изрядную долю времени, и когда они взглянули на часы, то осознали, что тихий час скоро закончится, и времени для уединения не останется…       Пайков старался быть нежнее, но Алексей всё равно болезненно стонал и сжимал кулаки до побелевших костяшек. Времени было мало, друг друга было мало, но Константин был настолько на взводе, что уже не мог долго терпеть. Его движения становились быстрее, хватка — железной, а зубы впились в лёшино плечо, чтобы не заорать в голос. Буря чувств, грохот и всё закончилось быстрее, чем они осознали, что произошло.       — Кажется… мы выполнили нашу первостепенную задачу… — пробормотал Алексей. — Костя… Слезь с меня… ты тяжёлый…       — Сейчас… — Пайков скатился с Алексея и вскрикнул, когда ему в голый зад впилась острая деревяшка. — Что за чёрт?!       — Диван действительно был разрушен Везувием… — резюмировал Алексей, лёжа в груде деревяшек и морщась от впившихся под рёбра пружин.       И тут они услышали, как в соседней комнате играет радио. То ли когда диван развалился оно включилось, то ли перебой в неважной сети электропитания.       — …этот день мы приближали как могли, — звучал волшебный голос Лещенко из старенькой радио, — этот день победы, порохом пропах, это праздник, с сединою на висках, это радость со слезами на глазах! День победы! День победы!       — Символично… — утирая выступившие от переизбытка ощущений слёзы, Вокович покосился на седые виски героя войны.       — Аж до ужаса… — передёрнул плечами Константин и взглянул на часы. — Пора нам одеваться. И, хотите поделюсь вазелином для причёски?..       — Сергей Сарекович! — в кабинет вожатого ворвался Сарушкин, активно жестикулируя руками. — Непорядок!       — А что вы ко мне обращаетесь? — невозмутимо оторвался от плана мероприятий Спок.       — Ну… Дело касается товарища Пайкова! — перешёл на шёпот Сарушкин. — Возле его дома стоит непристойная кровать!       — Чем же непристойная? — Спок приподнял бровь. — И откуда она взялась?       — Судя по тому, что сломаны кусты — её тащили от шоссе, но там слишком много следов, — заговорщицки протянул Сарушкин, потирая жилистые ручки. — А кровать… Обычная, железная, но вот только матрац! Он с розами! Как у какой-то американской актрисульки! Или французской модницы!       — И в этом вся непристойность? — не понял Спок. — Думаю, вам лучше спросить самого Константина Петровича об этой странной кровати. Прошу простить, товарищ Сарушкин, но я занят. Мне скоро будить мой отряд.       — Да-да, пойду спрошу Константина Петровича! — вился змеёй мужчина, покидая кабинет.       — Они покойники! Собственными руками придушу обоих!       — Тише, тише, давай сюда десятку.       — Десятку? За что?       — Я же сказала тебе, что Алёшка жертва этого старого развратника, а ты всё стоял на своём, что этот «антисоветский хмырь развращает героя войны». Ну и кто кого развратил?       — Я собираюсь написать заявление!       — Не смей, — прошипела Филиппа Егоровна, хватая физрука за руку. — У нас нет доказательств!       — Я не дурак, чтобы очернять репутацию героя войны, — проворчал Лиландовский, интимным движением избавляясь от хватки Георгиевой. — Я напишу заявление о порче имущества. Этому дивану сто лет! А они его развалили.       — Как развалили — так и соберут. И потерпи до конца смены, нам не нужны проблемы, — прищурилась Филиппа.       — Ладно, — смирился физрук. — Только надо как-то выманить «полларойд» у Полорадовой.       — Я займусь, — Георгиева чмокнула воздух возле уха Лиландовского и прошептала: — И сдерживай свой пыл, дорогуша…       Вечер в лагере «Звёздный Путь» проходил активно: тут и там возле костров смеялись дети, пели и рассказывали истории вожатые, доносился храп чем-то измотанного Стамескина, и только начальника и сторожа не было видно. Они собирали обратно антикварный диван под присмотром Лиландовского и Сарушкина, который всё ворчал о непристойности новой кровати начальника.