Если захочешь, я опять у тебя

      Книга сомнительного содержания возвращается обратно Фреду на следующий же день. Тот даже удивлённо вскидывает брови, когда Мэлс с очень решительным видом уже хочет кинуть книгу на стол, но замирает, замечая, что Фред не один, а с одной из чувих. Он мог заметить ее крутящейся вокруг негласного лидера на протяжении всех дней, начиная с того, когда сам только присоединился к стилягам. Это наверное ей он неловко пожал руку при встрече, хотя должен был поцеловать. Ему требуется меньше секунды, чтобы ещё и понять, что он, кажется, прервал то, чем они занимались. Или собирались заняться.       — Извините, — поспешно произносит Мэлс, тактично кладя одолженное, пятясь к выходу.       — На самом интересном месте, — показательно, хоть и притворно жалуется Фред, повышая голос, когда обращается уже к очень хотящему уйти Мэлсу:       — Эй, Мэл, постой. Прости, милая, долг наставника зовёт.       Мэлс не знает, на что больше ему хочется закатить глаза. На нежности, которых он стал невольным свидетелем или же на то, что его записали в ученики. Он любуется стеной, пока Фред ещё что-то продолжает шептать девушке. Морщится на женский смешок, ждёт, когда та наконец уйдёт, забывая хотя бы кивнуть на прощание. Мэлс поворачивает голову обратно, Фред уже невозмутимо затягивается сигаретой.       — Ну? — начинает он первым, пуская дым в потолок.       — Не помогло, — Мэлс кивает на книгу.       — Не помогло? — коротко смеётся Фред. — На практике уже испробовал, что ли?       Он кидает быстрый оценивающий взгляд и, видимо, сам прекрасно находит ответ в выражении чужого лица.       —… вижу, что нет.       Мэлс уверен, что если не уйдёт сейчас, то неловкость всего диалога никуда не исчезнет, а только усилится. Он предпринимает попытку удалиться, чуть ли не сбежать ещё раз, тем более, говорить ему все равно нечего.       — Я пойду. Спасибо.       — Вышла сейчас одна при тебе, — Фред отрубает все одним только своим явным желанием продолжить разговор. Мэлс сдерживает тяжелый вздох. Меньше всего ему хочется вести диалог о девушках популярного стиляги. Или о девушках вообще.       — Я видел.       — Красивая?       Мэлс натягивает слабую улыбку и еле заметно кивает.       — А Польза?       — Тоже.       — А я?       Фред либо очень хороший притворщик, либо всерьёз не замечает того, как напрягается Мэл, внутри которого разом все холодеет от одного каверзного вопроса. Он как рыба открывает и закрывает рот.       — Забей, чувак, я шучу, — насмешливо подаёт голос Фред, заканчивая чужие мучения. Теперь Мэлс старательно прячет облегчённый вздох, мимолетом замечая игривые искорки в глазах друга.       — А вот от книжки ты зря отказался. Так и останешься темным, а с девушками так нельзя, с девушками нужно знать теорию.       Мэлс успокаивается окончательно, потому что снова слушать всезнающего Фреда гораздо приятнее, чем заигрывающего. Что и становится ошибкой, когда Фред, убирая книгу обратно в шкаф, не оборачиваясь, бросает:       — Но тебе-то ни то ни другое не нужно, а, Мэл?       Мэлс моргает один раз, второй, третий, непонимающе чуть хмурится.       — О чем ты?       — Только не коси под дурачка. С Пользой не сложилось, сейчас о девушках говоришь так, будто расстреляют. Может, тебя вообще на чуваков больше тянет?       Мэлс может солгать ещё раз, но прямой вопрос почему-то пугает его не так сильно, как если бы Фред решил действовать намеками. Наоборот, чужие слова наконец пробуждают в нем желание быть крутым, рискованным, не боящимся правды.       — А если и так? — заявляет он.       Фред замирает с сигаретой во рту, ожидая от тихони Мэла что угодно, но не подтверждения. Он громко хмыкает, выдыхая дым в сторону.       — Надо же. И если я сейчас донесу? Что будет?       — Доноси. Тюрьма будет, — Мэлс храбрится, переходит на шепот, приподнимая голову, выпрямляя спину и расправляя плечи, словно он прямо сейчас готов стойко выдерживать осуждения.       — А стыдно будет?       — Будет. Но перед отцом и братом только.       Фред снова смеётся над ним, но приглушенно, больше неверяще. Мэлсу и самому сложно поверить, что его тайна в один момент перестала являться таковой.       — Пользе зачем мозги пудрил? Я даже как-то устал с вами двумя разбираться.       Мэлс стыдливо опускает взгляд.       — Хотел измениться. Стать нормальным, — он вздыхает, начинает быстрее говорить:       — Я ведь правда ради неё пришёл, но…       Фред изгибает бровь, ждёт продолжения этого «но».       — Ты, — как нечто запретное слетает с губ Мэлса.       Он не жалеет, что сказал это, ведь это единственная правда за все дни бесконечной лжи, а как к ней отнесутся, было уже не его делом. Мэлс громко выдыхает, сбрасывая с себя воображаемый камень, устало прикрывает глаза, ведь невыносимый секрет успел изрядно его вымотать и помучить на душевном уровне. Он ждёт своего приговора, ждёт, что Фред выгонит его, запретит когда-либо приближаться к стилягам вновь, но самое страшное в этом было не потерять костюм, а потерять дружбу Фреда и возможность хоть изредка глянуть на него. Мэлс целеустремленный, но что-то подсказывает ему, что его целеустремленности может и не хватить, чтобы дотянуться до такого особенного и зажигательного стиляги, как Фред. Что уж говорить о Пользе, ее он вовсе не добился. Заглядываться же на лидера, которого и так окружают девушки, было глупой затеей изначально.       — Бедняга Мэл попал в плохую компанию с плохим лидером, — неожиданно горько усмехается Фред, прерывая молчание. Мэлс всматривается в его выражение лица и не узнает того самого обаятельного певца, способного очаровать кого угодно своими пируэтами с микрофоном.       Фред выглядит таким же измотанным, а ещё задумчивым и совсем не собирающимся выгонять кого-либо. Он как-то нервно затягивается сигаретой уже в какой раз, кашляет (впервые на памяти Мэлса), а затем поднимает взгляд и смотрит так одобряюще и непривычно тепло, что у Мэла губы дергаются в желании солнечно улыбнуться.       — Мэл. Ненормальность привлекает.       Мэл почти верит.       — Тебе, наверное, легко говорить, — хмыкает он.       Не огрызается, скорее думает, что вряд ли у Фреда могли возникнуть проблемы такого же типа. Но Фред, Фёдор, лидер, кем бы сейчас он ни был, какую бы роль ни играл, быстро тушит сигарету, поспешно сокращает расстояние и аккуратно кладёт ладонь на плечо Мэлса.       Как всегда.       Как будто ничего между ними не стало хуже.       Как будто Мэлс ему не противен.       — В том и беда, Мэл, что мне сейчас очень сложно, — Фред смотрит на него и непонятно, хочет он засмеяться или же нет, — веришь?       — Верю, — твёрдо произносит Мэлс, прибавляя чуть скромнее:       — А почему сложно?       — До тебя доходит медленнее, чем до чувих, — фыркает добродушно Фред.       А для Мэлса в этот момент проясняется все. Каждая деталь встаёт на своё место, каждый жест, что он так безнадежно ловил и хотел получить больше, тёплое отношение к себе тоже находит логичное объяснение. Он удивлённо смотрит на Фреда долгим взглядом, хотя хочет спросить так много и понять столько же.       — Мэл, ты все ещё со мной? В глазах не темнеет? — издевается тот, но по-доброму.       Мэл кивает так быстро, что голова могла бы и не выдержать.       — Это хорошо, ты со своим бараньим взглядом не выглядишь особо угрожающе.       Фреду не понять, почему этот бывший комсомолец сейчас внезапно начал тихо смеяться. Да и сам Мэлс не видит ничего смешного, но он осознаёт, что вся эта чужая саркастичность, извечная ирония и показательно беззаботное отношение к жизни не более, чем маска. Такая же маска, как костюм стиляги, ведь настоящий Фред отличается от себя лидера, и Мэлс рад, что смог увидеть хоть одним глазком его истинную заботливую сторону.       Но больше его греет знание, что они оба ненормальны.       — А что дальше? — отсмеявшись, спрашивает Мэлс.       — А дальше… к светлому коммунистическому будущему, — со всей важностью отвечает Фред, махнув рукой в сторону, — или к тому дивану. Он все же реальней.       — Такому в книжках не научат.       — Схватываешь на лету.       — Но я пока сам… как-нибудь, потом, сначала разберусь, — Мэлс говорит отрывисто, старается не запинаться, но все равно выдаёт свой страх с головой. Мечтать он может о чем угодно, но перейти к делу уже не кажется такой простой вещью. Фред понимает без дальнейших слов, притягивает ближе, заставляя Мэлса неожиданно напряжённо замолчать, пользуется преимуществом роста, оставляя в макушку невинный легкий поцелуй. И отходит.       — Это… что? — осиливает буквы Мэл.       — Это? Гарантия, — разводит руками в стороны Фред.       — Чего?       — Того, что ты вернёшься. Когда сам созреешь, — ему подмигивают.       Мэлс очень постарается созреть как можно быстрее.

***

      Он не спит на самом деле и не может заснуть, ворочаясь с одного бока на другой, стараясь не скрипеть кроватью и не разбудить брата с отцом. У него самого довольно чуткий сон, поэтому даже если бы он и спал, то все равно бы услышал стук в окно.       Очень настойчивый стук в окно, до которого ещё надо как-то умудриться достать.       Мэлс почти вскакивает с кровати, подлетает к окну, все ещё старается не шуметь, открывая, оглядываясь и опуская взгляд вниз.       — О, хай, Мэл! Классная майка, — Фред как ни в чем не бывало подбрасывает в руке камушек.       Мэлс спросонья не очень хочет разбираться в этих английских непонятных словечках, но кивает, мол, да, хай-хай.       — Что ты делаешь? — шепчет он так, чтобы никого не разбудить, но чтобы и ночной гость услышал.       — Да так, решил окна ваши проверить, чувак, что за вопрос, очевидно, я здесь бужу тебя.       — Меня? — лениво моргает Мэлс, свесившись из окна чуть ли уже не всем телом.       — Тебя-тебя, — Фред закатывает глаза, — ты мне срочно нужен. И саксофон твой тоже. Бродвей, музыка, танцы, вспоминаешь? Давай, спящая красавица, просыпайся и собирайся. Или я кину в тебя этот камень.       — Ладно-ладно, — шипит Мэл, прижимая к губам указательный палец, — только тише, пожалуйста.       — Скоро начну петь.       Мэлс предпочитает проигнорировать эту неудачную угрозу, ибо Фред хорошо поёт. В темноте сложно как-либо ориентироваться, а ещё сложнее искать одежду, но это Мэлсу все же удаётся. Ему неважно, как он сбежит, главное — сбежать вообще. Он натягивает желто-чёрный клетчатый пиджак уже перед окном, когда Фред снова замахивается, но замечая Мэла, бросает камушек обратно на землю.       — Тебя поймать? — Фред приподнимает руки, но это всего лишь шутка. А даже если и не шутка, то Мэлс все равно отрицательно качает головой.       — Словишь? — он первым делом высовывает саксофон.       — Давай.       Мэлс кидает ему инструмент, а сам через несколько секунд приземляется на колени рядом, поднимаясь и отряхивая чёрные брюки. Фред любуется им несколько секунд, а затем резко хватает за руку.       — Идём-идём! — он широко улыбается, всучивает ему саксофон, утягивает за собой, в какой-то момент переходит на бег. И Мэлс бежит, крепко держась, второй свободной рукой придерживая инструмент, переплетает пальцы, а Фред и не против. Они далеко от дневных жлобов, а от рыскающего везде отряда когда-то друзей Мэлса легко прятаться среди ночных улиц, пока не добежишь до спасительного Бродвея.       Кто-то смачно и презрительно сплевывает из окна, в которое только недавно Фред кидал камушки.

***

      — Какая тоска, — жалуется за кулисами одна чувиха.       — Полный ужас, — вторит ей другая.       Догадаться, что конкретно вызвало у них такие эмоции, было просто. Человек на сцене с саксофоном абсолютно не мог подарить хоть какую-то искру в зале. Да его никто и не слушал, все стильные разбились на кучки, перешептываясь между собой, Польза же держалась отстранённее всех. Не танцевали по понятным причинам. Слушать подобную игру на этом специфичном инструменте было уже испытанием, а пуститься в пляс тем более.       — Дамы-дамы, не паникуем, не расходимся, я нашёл отличную замену! — начинает Фред тут же, ещё даже не показавшись. Он уверенно держит за плечи Мэлса, не тащит, но и отойти в сторону не даёт. Тот же случайно или нет, но прижимает к себе саксофон. Чувихи не теряют интерес к перспективе хорошей музыки, но появившийся лидер теперь явно больше занимает их внимание.       — Вы идите в зал пока, а я подбодрю нашего тихоню, — заговорщическим тоном обращается к ним Фред, растягивая губы в улыбке специально для одной из них.       Мэлс напрягается и старается отвлечься на происходящее на сцене.       Фред незаметно для всех крепче пальцами цепляется за его плечи.       Он провожает чувих взглядом, а затем наклоняет голову прямо к чужому уху.       — Ну-ка, сыграй че-нибудь.       — Здесь?       — Прямо здесь. Сейчас будем устранять конкурента.       Мэлс начинает играть. Его музыка заглушает чужую, человек на сцене пару раз раздраженно поворачивается в сторону кулис, прежде чем бросает своё занятие и уходит восвояси. Фред победоносно издаёт глухие смешки.       — Ну давай, — говорит он Мэлу, кивая вперёд.       Но тот колеблется, неуверенно косит взгляд, словно разрешения спрашивает.       — Давай, давай, давай! — начинает пихать его Фред на сцену, клюнув напоследок в висок.       Им повезло, что никто не видел.       И Мэлс все же выходит, чувствует на себе множество взглядов, но лишь один остаётся для него важным. Если Фред верит в него с самого начала, то почему бы и самому Мэлу не начать верить в себя? Все ждут чего-то. Барабанщик не выдерживает первым и уходит, но даже тогда Мэл не начинает петь или играть на саксофоне. Он случайно замечает Пользу среди толпы, но не задерживает на ней взгляда, борясь с желанием посмотреть в сторону кулис. Один из стиляг запрыгивает на сцену и заменяет барабанщика.

— Я вижу… Я снова вижу глаза твои. Это отражение Моей любви. Весь мир Превратил я, шутя, В тебя — Везде я вижу тебя.

      Слова, которые он не может правильно построить в предложения в повседневное время, с такой лёгкостью, восторженностью и искренностью громко звучат по всему залу, стоит только запеть. Это окрыляет Мэлса, это окрыляет неожиданно появившихся танцующих парочек, но среди них не видно Фреда. Мэлс все же кидает быстрый взгляд в сторону, отчасти боясь ошибиться.       Но все в порядке.       Фред все ещё наблюдает за ним из-за кулис, держа руки в карманах пиджака. В его глазах читается что-то между признательностью и гордостью. Мэлс улыбается так счастливо удивительно редко.

— Пусть все будет так, как ты захочешь, Пусть твои глаза как прежде горят, Я с тобой опять сегодня этой ночью, Ну, а впрочем, Следующей ночью, Если захочешь, я опять у тебя.

      Мэлс намекающе смешливо прищуривается. Фред весело усмехается, жестом показывая, чтобы тот не отвлекался.

***

      — Ты про диван говорил.       — Че?       — Про диван. Реальный. Но я подумал, что кровать ведь тоже реальнее.       Фред — ведущий, Мэлс — ведомый.       И сейчас его тактично ведут в комнату.       Возможно все проходит неловко, нелепо, но им все равно. Мэлс кое-как избавляется от чужого пиджака, успевает прожечь взглядом галстук, смущённо обрамляет ладонями скулы неизменно слабо улыбающегося Фреда, завороженно приближая лицо.       — А Пользе сразу сказал, что хочешь поцеловать, — шепчет Фред.       — Не хотел, — честно, даже как-то по-детски заявляет Мэлс. Такой ответ устраивает обоих.       — Смелей, Мэл.       И когда между их губами больше не остаётся расстояния, неправильный поцелуй кажется Мэлу самой правильной вещью на свете. То же он может сказать и про тёплые ладони, аккуратно укладывающие его на спину. Один раз он пытается отвернуться, но длинные пальцы на подбородке вполне красноречиво не дают ему этого сделать.       — Ты просто смотришь на меня, а я на тебя. Справишься?       — Кусаться можно?       — Смотря где, — хмыкает Фред.       Мэлс хочет что-то ещё спросить, уточнить, чтобы уж точно не допустить никакой ошибки. Но оказывается, что просто обнимать Фреда за плечи, пока тот прокладывает дорожку из поцелуев на шее, гораздо приятнее.

***

      Кровать, в которой просыпается Мэлс утром, не скрипит и явно рассчитана на двух человек. Он трёт глаза, тут же приподнимается, испуганно оглядывается, замирает, замечая ещё спящего Фреда, лежащего к нему спиной. Мэлс смотрит то на него, то на свою одежду на полу, то на дверь. Вариантов как поступить у него не так уж много, но именно идея уйти пришла почему-то первой, первой же она и отбрасывается в сторону.       Мэл осторожно, бесшумно сначала придвигается, из-за одного только любопытства желая увидеть лицо Фреда, когда тот спит. У них у обоих прически в ужасном состоянии, но именно у Фреда это выглядит так по-домашнему обыденно, что Мэлс невольно еле заметно и умилительно улыбается краем губ, укладывая подбородок на чужое плечо.       — Кто тут ранняя пташка? — бормочет Фред, забавно жмурясь и подавляя зевок. Мэлс не отвечает, все ещё наблюдая за ним.       — Какой скандал, уже с утра игнорируют, — ворчит Фред дальше. Хоть он и проснулся, но все ещё сонно щурится на Мэлса, — как жизнь, май френд?       — Никак не изменилась.       — А ты чего ожидал? Это только с чувихами несколько минут удовольствия превратят твою жизнь в дальнейший кошмар.       — Почему?       — У, темнота. Я про детей.       Мэлс понятливо кивает, но не уточняет, почему дети такой уж кошмар.       — Об этом никто знать не должен, — говорит он.       — Ага. Сам же сказал, что тюрьма.       — Если узнают.       — Мэл, не бубни мне такие мрачные вещи в ухо с утра.       Мэл послушно замолкает, оставаясь со своими мыслями наедине, потеревшись щекой о чужое плечо. Фреду, видимо, передаётся его настроение, ибо он обречённо вздыхает.       — Хей, выше нос. Во всем этом есть плюс.       — Какой?       — Я с ним прямо сейчас разговариваю. Вы не знакомы?       Мэлс не понимает. Фред издаёт сиплый смешок.       — Ты, Мэл. Ты один сплошной плюс.       И Мэл верит.       Не может не, закрывая глаза и благодарно утыкаясь лбом.