Ренессанс Республики

Пока взрослые были погружены в свои проблемы и дела, их дети только делали свои первые маленькие шаги по миру, который был больше их. Наследники правящей семьи, окруженные вниманием и любовью, росли в такой заботе, о которой многие их ровесники не могли и мечтать. Многие взрослые, знавшие о них лишь по слухам о том, какое тщательное внимание уделял император безопасности своих отпрысков, предсказывали, что из принца вырастет избалованный и изнеженный правитель, а принцесса превратится в симпатичную, но капризную недотрогу. И ожидания эти вызывали поистине гомерический хохот у немногих избранных, которым повезло оказаться в числе приближенных к императорской семье. Окружение самих наследников пока что состояло преимущественно из родителей и прочих жителей и частых посетителей дворцового комплекса, которым разрешалось заговаривать с детьми. В числе последних были немногие — члены Малого круга совета, которые часто заставали императора в компании детей, их ближайшие родственники, которых приглашали на праздники, и некоторые наместники и близкие знакомые. Больше же всего маленькие наследники общались с наложницами, живущими в одном с ними дворце и с удовольствием баловавшими «славных малышей», как называли брата с сестрой за глаза, и слугами, которых приставили за ними смотреть. Но по мере взросления дети успели самостоятельно обзавестись хорошими друзьями в стенах дворца, которыми была пока еще ограничена их жизнь. Любимым местом Тазима (после библиотеки и кабинета отца, разумеется) была большая дворцовая кухня, обеспечивавшая питанием большую часть дворцового комплекса. Впервые он туда попал случайно. Позволив как-то раз сестре убедить себя сбежать от нянюшек, Тазим отстал от нее в саду и заблудился. Оказавшись в одиночестве ненадолго, маленький принц отправился исследовать дворцовый комплекс самостоятельно. Пересекая очередной перекресток гравиевых дорожек, спрятанных между высокими изгородями, мальчик вдруг остановился, почувствовав запах чего-то вкусного. В животе у него заурчало от голода — завтраком его кормили достаточно давно. Отринув сомнения и страх перед неизвестным, мальчик пошел на запах. Источник вкусных запахов Тазим нашел не сразу. Он прошел по боковой дорожке, останавливаясь у небольших гостевых домиков и подсобных помещений и принюхиваясь, и вскоре он нашел нужное место. У одного крупного здания, скрытого за очередным садиком и пристроенного почти что к самой стене, окружавшей дворцовый комплекс, он увидел большую телегу, в которую был запряжен гигантский вол, и вереницу евнухов и прочих слуг, таскающих мешки и корзины с едой. Командовал всем невысокий мужчина с густыми усами и большим тюрбаном на голове, его руки с закатанными рукавами активно жестикулировали, а шея и лицо покраснели от напряжения. — Тащите куриные яйца в кладовую, а перепелиные к печи. Нет, Ахмед, куда ты понес эти овощи? Поставь их в том углу! Специи на верхнюю полку! Уберите молоко в прохладное место, пока оно не свернулось от жары! Слуги слушались его и выполняли все его указания до тех пор, пока повозка не опустела, а продукты не оказались расставлены на безопасных местах. Наблюдение за этим заставило маленького Тазима на какой-то миг забыть о собственном голоде, но когда почти все слуги разошлись, повисла относительная тишина, в которой внезапно раздавшийся звук его бурлящего от голода живота оказался внезапно громким. Это услышал мужчина в тюрбане, задержавшийся на улице для разговора с возницей и обернулся в его сторону. — Что это такое? — возмутился он. — Чей это ребенок? И почему он без присмотра? Мальчик, чего ты встал? Где твои родители? Растерявшийся Тазим ничего не успел ответить — на крик из здания вышла женщина. — Чего кричишь? — ворчливо спросила она, вытирая испачканные руки об собственный фартук. Проследив за взглядом мужчины, она увидела мальчика и всплеснула руками. — Всеотец наш, да что же это! Что тут делает принц? — С чего ты взяла, что это принц? — нахмурился мужчина. Они вместе с женщиной подошли поближе и склонились над растерянным ребенком. Женщина указала своему собеседнику на узор, вышитый на поясе маленького принца, и тот цокнул языком. — Говорила же тебе, Акрам, принц это, — пожурила она мужчину, после чего присела на корточки перед Тазимом. — Что вас сюда привело, ваше высочество? — Я… гулял и почувствовал запах, — сказал мальчик. — Пахло вкусно, и я пошел посмотреть. — Значит, его высочество проголодались, — сказал мужчина по имени Акрам. — Что же, исправить это нам по силам. Пойдемте, ваше высочество, мы покажем вам кухню и угостим полдником. Думаю, ваша матушка не будет против. И пусть к ней пошлют кого, скажут, что принц с нами. И вот так, взяв его за руки, Акрам, главный повар императорской кухни, и его помощница, Валия, отвели Тазима на кухню и открыли ему целый мир. Мальчик часто ходил туда, поскольку чувствовал, что среди слуг его любят больше, чем среди придворных, которых он иногда встречал в коридорах и залах Золотого Бутона. Бывало и такое, что он иногда ненадолго задерживался в обществе наложниц и служанок из Дворца Розы, но чаще он просто уходил. Тазим хорошо чувствовал, кто его любит, а кто пытается завоевать его доверие и любовь для каких-то своих целей, поэтому долго оставаться во Дворце Розы без матери он не любил. Практически все дворцовые слуги же заботились о нем и его сестре в первую очередь потому, что его отец в свое время хорошо позаботился о них. Преданность и верность слуг распространилась и на маленьких наследников. Валия и вовсе баловала Тазима, чаще бывавшего на кухне, как если бы он был ее сыном, что шло мальчику исключительно на пользу. На пользу ему шло пребывание на кухне в целом. Нилюфер поняла это сразу, в первый же день, как ее сын вернулся из кухни с горящими глазами, и не нашла в себе сил запретить ему посещать кухню и дальше. Там он учился тому, чему редко учится любой другой ребенок его положения — состраданию. Тазим видел, как усердно трудятся слуги, чтобы у них с отцом было все необходимое. Он видел, что есть люди, жизнь которых не так проста и беззаботна, как его жизнь. Он видел, что им бывает тяжело, грустно и плохо, и его чистое детское сердце расстраивалось и грустило вместе с ними. Рассказав однажды Тауфику о том, что его тревожит, мальчик с радостью узнал, что его слова и наблюдения могут кому-то помочь. Благодаря ему у Амины, худенькой и бледной служанки из свиты его матери, присматривавшей за ним чуть ли не с самого его рождения, появилось больше денег на лекаря и снадобья для больной матери, сын-подросток Валии смог получить работу кормильщика почтовых птиц, а несколько евнухов, издевавшихся над девушками из гарема, были отосланы прочь из дворца (и сразу же казнены, но об этом маленький принц не узнал). Из этого и начала складываться его личность — из общения с людьми, чей пример вдохновлял его, учил его трудиться во благо себе и близким и воспитывал в нем человека, способного откликнуться на зов о помощи. Мелек, которую частенько также называли за глаза маленьким страусенком за ее неспособность просидеть на месте спокойно дольше получаса и любовь к шалостям и проказам, была полной противоположностью своему тихому, вдумчивому и неуверенному брату. Она сбегала от своих нянюшек, по сто раз на дню успевала исчезнуть из виду в одном месте и уже через несколько мгновений появиться в другом, открыть как минимум одно неизвестное ей помещение в доступных ей для посещения дворцах и изучить его с энтузиазмом, которому могли бы позавидовать дознаватели Альтаира. Периодически шептуны докладывали начальнику о том, что их укрытия оказывались рассекречены маленькой пронырой, в которой узнавали лараю* только по вышитому на пояске узору из розовых ракушек, и еще ни разу никто из них не был за это наказан. Получая от Альтаира, смеявшегося над смекалкой принцессы от души, подобные известия, Малик, пусть и тревожась, и сам признавал, что у Мелек был талант находить спрятанное от чужих глаз, и частенько просил передать сотрудникам элитного подразделения свои извинения и пожелания удачи в дальнейшей работе. И вот из-за такого поведения, причинявшего другим много неудобств, друзей у Мелек было гораздо меньше, чем у брата. Наложницы смеялись над ее стремлением к самостоятельности, служанок доводила до слез мысль о том, чтобы приглядывать за ней — никому не хотелось отвечать перед главным евнухом и управляющей гарема за очередную шалость принцессы. А если какая служанка и отваживалась согласиться присмотреть за ней, то начинала сюсюкать и пытаться превратить Мелек в удобную для всех девочку, что приводило Мелек в ярость и толкало ее на новые проказы. И это стремление Мелек мстить окружающим за несерьезное к ней отношение так долго списывалось на избалованность и детские капризы, что вот-вот грозило привести к какой-то серьезной неприятности, но, к счастью для самой девочки и всего двора, ей занялась Разан. Высокая и строгая управляющая, с достоинством разрешающая трудности, встававшие у нее на пути, производила впечатление человека, с которым лучше не связываться. Наложницы и служанки, не понаслышке знающие о том, как тяжела ее рука, когда речь заходила о наказании за проступок, немного побаивались Разан, но считались с ней и уважали ее авторитет. И даже Малик и другие мужчины, знакомые с ней, нередко ощущали себя маленькими детьми, провинившимися перед матерью, в редкие моменты, когда Разан приходилось напоминать им о нормах обращения с женщинами. Единственной, кто до поры до времени не считалась с ней, была маленькая Мелек. Девочка, привыкшая слушаться только отца и мать, совершенно не боялась Разан, словно бы не замечая, что даже Янбу, ее собственная мать, боится управляющую. Отсутствие этого страха и детское любопытство как-то раз сподвигло Мелек тайком пробраться в личную комнатку Разан. Комнатка эта была на втором этаже Дворца Розы, разделенном на две половины — одну для наложниц-фавориток, другую для слуг высоких рангов. Благодаря близости с покоями Янбу и маленькой принцессы, именно комната Разан попалась на глаза в очередной раз сбежавшей с дневного сна Мелек, и девочка спряталась в ней от разыскивающих ее нянюшек. Убедившись, что ее пошли искать в другом месте, девочка хотела было уйти, но задержалась, увидев на прикроватном столике Разан странную игрушку. Подойдя поближе и взяв игрушку в руки, Мелек с удивлением поняла, что это всего лишь птица, сшитая из ткани. Круглое тело из черной ткани было набито чем-то мягким, к бокам каким-то причудливым образом были пришиты перья, имитировавшие крылья, длинные ноги и шея были сделаны из веревочек, а на овальной голове в тонком луче света, проникавшем через крошечное слуховое окно, блестели глазки-пуговицы. Мелек повертела игрушку в руках и недоуменно пожала плечами — она даже и не знала, что это за существо такое нелепое и даже уродливое на первый взгляд. Она уже хотела было вернуть игрушку на место и уйти, но голос со стороны входа отвлек ее. — Кто вам разрешил сюда входить, ларая? — обернувшись, девочка испуганно икнула, увидев в дверном проеме Разан. Управляющая перевела строгий взгляд, от которого все переворачивалось, с девочки на игрушку в ее руках. — И с чего вы решили, что можете трогать чужое без спросу? Положите это где взяли и подойдите ко мне. Мелек хотела было возмутиться — да как смеет эта слуга так обращаться с ней? — но все слова застряли в горле. Она снова испуганно икнула, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания, и выронила игрушку из рук. Поняв, что непонятное существо ускользает от нее и вот-вот упадет, Мелек попыталась поймать его в надежде, что за это ее не будут больше ругать, но ее маленькие пальцы успели лишь схватиться за перья на правом боку, и, вместо того, чтобы поймать игрушку, Мелек вырвала из ее бока перья. С тихим шелестом игрушка упала на пол. Мелек зажмурилась, ожидая окрика или нотаций — обычной реакции взрослых, которую она слышала после своих проказ. Но вместо этого она услышала только спокойные и ровные шаги. Заскрипела кровать рядом с ней, и после этого последовала странная тишина. Удивленная Мелек позволила себе открыть глаза и увидела, что управляющая сидит прямо перед ней. Мелек была не очень-то искушенным в толковании чужой мимики ребенком, но почему-то ей показалось, что Разан не сердится, а просто расстроена. — Поднимите, — кивнула Разан на игрушку. — И посмотрите, что вы натворили. Девочка наклонилась и подняла игрушку. Держа ее в одной руке, она взглянула на перья, которые все еще сжимала в другой, и почему-то вдруг ей стало жаль это непонятное существо. Да, оно было нелепым и даже жалким, но оно лишилось своих перьев из-за необдуманной детской шалости. — Простите меня, — тихо и искренне пролепетала Мелек. — Я просто хотела посмотреть… — Я знаю, — сказала управляющая, забирая из ее руки игрушку. — Я починю ее и все будет в порядке. Но мне бы хотелось, чтобы вы пообещали больше не заходить в мою комнату. И в любые другие места, куда вас не приглашали. Обещаете? Мелек нахмуриваясь, осмысливая услышанное. Поняв, наконец, чего от нее хотят, она закивала. — Я обещаю, — энергично пообещала она. Но через секунду девочка вдруг переменилась в лице. — То есть… мне больше совсем-совсем никуда нельзя? — Почему же, — невозмутимо сказала Разан, убирая игрушку на столик. — Вам можно быть в своих покоях и в покоях вашего отца, когда вас туда приглашают. Насколько я знаю, вам также можно свободно посещать общую комнату наложниц, большую кухню, библиотеку, все дворцовые сады и свободные для всеобщего посещения залы дворцового комплекса. — Я не понимаю, — пролепетала девочка, смущенная таким количеством слов в одном предложении и с трудом улавливающая их суть. Разан, вспомнив о том, что говорит с ребенком, вздохнула. — Просто не входите в чужие комнаты, если вас туда не приглашают, — максимально упростила она, чувствуя себя уставшей от этого короткого диалога. Но Разан даже не подозревала о том, что эта небольшая и не самая приятная ситуация станет чем-то большим. Столкнувшись с новым и непривычным обращением со стороны, казалось бы, грозной женщины, Мелек вдруг осознала, что ее признали. По-настоящему признали и отнеслись к ней так же серьезно, как относились к ее брату. И это сподвигло Мелек, обычно наотрез отказывающуюся от девчачьих занятий, навязываемых ей окружающими, на подвиг, такой маленький для любого другого человека, и поистине героический для нее. — Я хочу зашить ее, — сказала вдруг она Разан, уже поднявшейся, чтобы отвести девочку в ее комнаты, и указала на игрушку на столике. Натолкнувшись на удивленный взгляд управляющей, девочка стушевалась, но договорила. — Папа говорит… если что-то портишь — исправляй. Я, конечно, шить не люблю. Но обижать людей я не люблю больше. — Что же вы тогда служанок обижаете? — воспользовалась возможностью пожурить девочку Разан. — Капризничаете, сбегаете, до слез доводите? Знаете, как трудно вам нянек сыскать? Никто уж не хочет с вами время проводить. — Это я с ними время не хочу проводить, — Мелек насупилась. — Они со мной обращаются как с игрушкой. Все время: «Сидите на месте», «Шейте», «Не кричите и не бегайте», «Девочки по деревьям не лазают», — передразнила она своих нянек. — А я так не хочу. Я хочу, чтобы со мной как с братом обращались. Как с человеком, а не с игрушкой. Разан, подавив улыбку и поставив перед собой задачу поговорить с императором об этом, вздохнула. Девочка была права — к ней, как и к любой другой принцессе (да и обитательнице гарема в целом), было совсем другое отношение. В то время, как ее брата поощряли быть активным, сильным, смелым и где-то даже отчаянным, что было совершенно не в его характере, Мелек порой чуть ли не принуждали подавлять эти же качества, которые у нее уже были. И если для кого-то вроде самой Разан подобные качества были бы в порядке вещей, поскольку с другими она не выжила бы, то для Мелек, будущей принцессы, они не были чем-то необходимым на первый взгляд. Многих других это бы устроило — казалось бы, безбедная жизнь, лишенная забот и необходимости себя обеспечивать, чего еще можно желать? Но Мелек — как и многие другие девочки и женщины, которых Разан повстречала за свою жизнь, — хотела быть кем-то большим, и что-то в этом ее стремлении откликалось в самой Разан. Она возвышалась над этой крохотной, шестилетней девочкой, все еще яростно сопротивлявшейся попыткам окружающих сломить ее волю и превратить ее в ту самую куклу, которой она так не хотела быть, и почему-то видела в ней себя. И это заставило выражение ее лица смягчиться едва ли не впервые за долгие годы. Наградой за подобное послабление стала улыбка Мелек. Разан нашла для нее нитку, достаточно крепкую и толстую, чтобы ей можно было намертво пришить злосчастные перья, и иголку, достаточно большую, чтобы ей можно было шить без страха выронить и потерять. Починка игрушки заняла у маленькой девочки, только недавно (и весьма лениво) начавшей учиться шить, больше часа, и за это время она успела сблизиться с суровой управляющей. Разан тихо рассказывала ей историю своей долгой и непростой жизни — как она еще маленькой девочкой, захваченной в рабство, попала в Столицу и чудом была выкуплена для службы предыдущим главным евнухом. Оказавшись во дворце, маленькая девочка мигом повзрослела, и единственной вещью, связывавшей ее с жизнью, которой ее лишили, осталась та самая игрушка, маленький тряпичный страусенок с крыльями из перьев. С того момента прошло больше сорока лет. Разан прошла путь от служанки, моющей полы и стены в подсобных помещениях, до управляющей, в чьих руках была сконцентрирована власть над женской половиной дворца. Она застала трех императриц, двум из которых прислуживала лично, и вынянчила трех принцев, ее уважали, но уважение это шло рука об руку со страхом. — Почему? — оторвавшись на миг от своего основного занятия, спросила ее Мелек. — Почему вас боялись? — Я не знаю, — честно ответила Разан. — Видимо, людям проще бояться, чем быть добрыми по отношению ко мне. Но я не злюсь, нет. Я лишь немного расстроена, но это не страшно. В конце концов, мы приходим и уходим в одиночестве. Это прозвучало очень грустно, и Мелек, тронутая этими словами, вдруг сказала: — Я буду вашим другом. Она не спрашивала и не предлагала, и это окончательно растопило лед в сердце Разан. С того дня, как Мелек испортила и починила дорогую сердцу управляющей игрушку, они, если так можно сказать, стали друзьями. Незадолго до переезда во дворец семьи Ла-Ахад Мелек обзавелась еще двумя подругами. Часто посещая часовню Инаи в дворцовом комплексе вместе с матерью, она, как правило, уходила в середине молитвы от скуки. Ее не останавливали — жрецы и жрицы не считали нужным удерживать маленького ребенка в тесном, прокуренном помещении дольше, чем она сама могла там высидеть, а Янбу не решалась протестовать. Так что Мелек просто долго играла на Золотой площади сама с собой. Но в один из таких дней оказавшись в часовне, Мелек вдруг увидела среди молящихся с наложницами жрецов и жриц двух девочек-подростков. Девочки были похожи друг на друга как две капли воды. Они чинно расхаживали позади одной из верховных жриц и помогали ей раскуривать благовония в медных жаровнях. Мелек заинтересовалась ими и впервые задержалась в часовне дольше, чем обычно. Наблюдая за тем, как девочки делают свое дело, Мелек даже решилась прервать молитву своей матери. — Матушка, — прошептала она, потянув Янбу за расшитый край рукава. — Кто эти девочки? Янбу нахмурилась, но от молитвы отвлеклась. — Это младшие жрицы, — сказала она, бросив беглый взгляд на девочек. — А почему они так похожи? — Они как Божественные Близнецы. — Можно я с ними поиграю? — Нет, не отвлекай их, — не выдержав, тихо и резко шепнула Янбу, сжимая в руках четки так сильно, что ладони ее побелели от напряжения. — И меня тоже. Ступай, побегай по площади. Я потом за тобой приду. Немного расстроенная, Мелек последовала указанию матери и вышла из часовни, задержавшись на пороге лишь затем, чтобы бросить грустный взгляд на девочек. Ни одна из них даже не обернулась в ее сторону, хотя Мелек была уверена, что они слышали ее, и это ее даже рассердило. Окончательно обидевшись, Мелек вышла на площадь. К утру следующего дня она, будучи достаточно отходчивой девочкой, уже успела забыть о своем желании поиграть со жрицами, поскольку ее занимало нечто большое. По приказу Малика и под чутким руководством Разан слуги принесли в их с Тазимом игровую комнату несколько больших сундуков с подарками, что прислали им вельможи и правители двух соседних по материку государств. Но, как оказалось, это был не единственный сюрприз на утро. Не успели дети открыть первые сундуки, как Разан подозвала к себе Мелек. — Ваше высочество, — сказала она, с трудом пряча некое торжество в своем голосе, — с радостью сообщаю вам, что нашла нянюшек, которыми вы будете довольны. И, не дав Мелек возможности возразить, Разан кивнула кому-то, стоящему в коридоре. В следующий миг в игровую вошли те самые маленькие жрицы, которых Мелек видела накануне в часовне Инаи. Они, смущенно переглянувшись, неловко поклонились маленьким принцу и принцессе. — А так разве можно? — удивленно спросила Мелек. — Они такие взрослые… — Почему бы и нет, — пожала плечами Разан. — Их потому и выбрали, что они старше, достаточно для того, чтобы смотреть за вами, но не настолько, чтобы с ними нельзя было бы поиграть. Они умны, добры и хорошо образованы, да и ваши взгляды на жизнь они разделяют. Эти славные девочки не будут обижать вас подобно другим нянюшкам. Эти слова немного рассеяли неловкость, завладевшую детьми. Мелек, быстро вернувшаяся в свое прежнее бодрое расположение духа, поспешила познакомиться с маленькими жрицами. Двойняшек звали Сара и Фирузе. На первый взгляд эти девочки со светло-коричневой кожей, серыми глазами и пепельными волосами были на одно лицо — по-детски округлое, с выпуклыми глазами и носом-картошкой, тоненькими губами и удивительно торчащими ушами, — но любому присмотревшемуся к ним поближе человеку вскоре становилось очевидно, что их легко отличить друг от друга. Коротковолосая Сара так и норовила стянуть с головы льняной платок, который предписывалось носить жрицам самого низкого ранга, за что ее часто одергивали, и по тому, как она переминалась с ноги на ногу, было видно, как ей хочется подбежать к сундукам и заглянуть в них одной из первых. Фирузе, чьи длинные локоны были заплетены в красивую косу, смущалась и пряталась за юбкой Разан, восхищенным взглядом рассматривая исподлобья красивую игровую, в которую их привели. Она, немного испугавшись, отшатнулась в сторону, когда к ним с сестрой подбежала маленькая принцесса — для нее такая активность была чересчур. Поэтому, когда более деятельные Мелек и Сара убежали к сундукам, рассматривать их содержимое, а Разан ушла по своим делам, Фирузе так и осталась стоять на месте, не зная, что ей нужно делать дальше. Так бы она и стояла, если бы ее вдруг кто-то не потянул за рукав. — Поможешь мне открыть сундук? — тихо спросил ее подошедший Тазим, заметивший, что стеснительная девочка не знает, куда себя деть. Фирузе, знавшая, что они здесь не только для игр, но и затем, чтобы присматривать за маленькими принцем и принцессой, безмолвно повиновалась. Ей было спокойнее, когда она точно знала, что делать, даже если это была простая помощь маленькому мальчику. Она помогла Тазиму поднять тяжелую для него крышку сундука и с умиротворенным удовольствием рассматривала вещи, которые Тазим принялся доставать и раскладывать на ковре и подушках рядом с собой. На самом верху лежали вещи для учебы — несколько букварей, сборников легенд и атласов, дощечка для письма и грифель, изящная латунная чернильница, покрытая позолотой и украшенная фианитами, и набор перьевых ручек. Аккуратно завернув их в кусок ткани, Тазим попросил Амину, стоящую рядом, убрать их, после чего вернулся к сундуку. На его дне лежали бесчисленные игрушки. Пара деревянных сабель в шелковых ножнах с изящным узором. Тазим не стал доставать их из сундука — пока что ему не с кем было ими играть. Лошадки, вырезанные из дерева со скрупулезной точностью и похожие на настоящих. Повертев их в руках, Тазим хотел было убрать их обратно, но, увидев, с каким восхищением на них смотрит Фирузе, протянул их ей. Большой и красивый мяч, о котором Тазим всегда мечтал, но стеснялся попросить, поблескивал в тусклом свете свечей. Радостно улыбаясь, Тазим достал его из сундука. — Что там у тебя? — подбежала к брату Мелек в компании Сары. Увидев мяч, лошадок и другие игрушки, она немного приуныла. — Ну вот, повезло. Вот бы мне такие же игрушки подарили. — А что тебе подарили? — поинтересовался Тазим. — Платья. Очень много. И кукол. Тоже много. И все страшные, — пожаловалась Мелек. Она, грустно вздохнув, уселась на подушки рядом с сундуком брата и обхватила колени руками. Сара, помогавшая ей разбирать сундук, почесала лоб и вдруг предложила: — А что, если вы поменяетесь игрушками? — Как это? — спросил Тазим. — Пусть Мелек выберет одну из твоих игрушек, а ты выберешь одну из ее кукол, — разгадав затею сестры, объяснила Фирузе. — Тогда у вас будет больше разных игрушек. — А разве можно мальчику с куклами играть? — Тазим нахмурился. — Да и у меня девчачьих игрушек почти нет… — А почему нет? — Сара легкомысленно пожала плечами. — Нам в храме разрешают меняться игрушками с мальчиками. Мы так всегда делаем, когда скучно — у нас игрушек маловато. Тазим и Мелек восхищенно переглянулись. Они до этого даже не догадывались, что так вообще можно. Не сговариваясь, они побежали к сундукам друг друга. Пока Тазим рассматривал кукол, подаренных сестре, Мелек вытащила из его сундука одну из сабель. — Я хочу эту! — закричала она, пытаясь привязать ножны к своему пояску плотным и крепким ремешком. — Сара, хватай вторую! Ты будешь стражником, а я разбойником! Амина, единственная взрослая служанка, которую оставили за ними смотреть, не успела их остановить. В следующие несколько минут на ее глазах разыгралась удивительная сцена сражения между Мелек, разбойницей кочевого племени, напавшей на пару путешественников, Тазима и Фирузе, и их тряпичного ребенка, и Сарой, стражником, на чью долю выпала их защита. Это было так занимательно и весело, что Амина решила им не мешать и вволю насмеялась над их игрой. Веселые крики и смех привлекли внимание взрослых. — Во что вы тут играете? — спросил Малик, входя в детскую в сопровождении наложниц, которых встретил в коридоре по пути к детям. Дети, увлеченные игрой, заметили родителей не сразу. Лишь когда сабля, которую Мелек выбила из рук Сары, отлетела под ноги императора, дети повернулись в сторону входа. Увидев отца, Тазим с радостным воплем перескочил через разбросанные во время игры подушки и побежал к нему. Мелек же спрятала саблю за спину и втянула голову в плечи — привыкшая к тому, что няньки обычно отчитывают за «мальчишеские» игры, она ожидала того же от отца. — Мы с Фирузе — путешественники, а это наш сын, — простодушно ответил Тазим, показывая отцу куклу. — Сара — наш страж, она защищает нас от разбойницы Мелек! Наклонившись, Малик поднял саблю, лежавшую под ногами, осмотрел ее и взвесил на ладони. — Не тяжела сабля, Мелек? — спросил он, впечатленный весом деревянной игрушки. Это был подарок Альтаира, пообещавшего в свое время обучать Тазима сражаться. К выбору оружия, даже игрушечного, Альтаир всегда подходил тщательно, настаивая на реалистичности, когда как Малик считал, что детям необязательно играть чем-то настолько близким к реальности. — Она хорошая, — пробурчала Мелек. — Уж точно лучше моей палки, которой я раньше дралась. Наслышанный об этой несчастной палке, которую служанки все норовили выкинуть в обход девочки и ее матери, а Мелек находила и возвращала домой, Малик усмехнулся и протянул саблю дочери. — Ну, раз она так тебе нравится, то попроси Тазима подарить ее тебе, — предложил он, наблюдая, как Мелек с откровенным сомнением на лице мелкими шажками подходила к нему и старалась не оглядываться на мать. — Или поменяйся с ним игрушками насовсем. — Как же? — попыталась возразить Нилюфер, которой это показалось попыткой в чем-то ущемить ее сына. В таких случаях ее здравомыслие часто пасовало, словно превращая ее в крайне заботливую мать-наседку. — Мелек ведь девочка. Разве допустимо это — девочке в руках оружие держать и воевать, как мальчику? Пристойно ли? Янбу, чего же ты молчишь? Не думаешь ли ты, что это чересчур? — Вообще-то, — ехидно заметила Янбу, которая, при всей религиозности, не была такой уж строгой матерью, как Нилюфер, и редко упускала возможность поддеть соперницу и поощрить Малика на большие поблажки для Мелек, — моя ветвь не только не запрещает девушкам носить оружие, но и поощряет их в этом, если их сердца чисты, а разумы нацелены на благие дела. Я воспитываю свою дочь в соответствии с верой и не буду противиться ни ей, ни решению моего императора. Малик с трудом сохранил серьезную мину, которую так и норовила разрушить смесь грустной ухмылки и сердитой гримасы. Ох уж эти соперницы, все-таки начали открытую конфронтацию на глазах у детей, толку было их предупреждать. Что убеждай их в отсутствии необходимости сражаться, что нет, гаремные привычки вырывать гипотетические преимущества из рук и глоток зубами никуда от этого не денутся. По крайней мере, не раньше, чем дети не подрастут и не начнут отстаивать свои границы самостоятельно. Пока что это придется делать ему. Нилюфер же на слова Янбу лишь закатила глаза, но больше перечить не решилась. На этом время игр в тот день завершилось, и все разошлись. Получив от отца поцелуй в лоб, дети в сопровождении матерей и служанок разошлись по покоям, а Малик, дождавшись Альтаира, отправился с ним в сад. — Будет ли удобно, если Мария с детьми переедут завтра? — спросил Альтаир. — Я проверял Вьюнковый дворец. Он готов. — Коли так, то чего же ты спрашиваешь, — мягко пожал плечами Малик. — Конечно же, пускай переезжают. Я только и жду этого. Могу ли я попросить тебя привезти Дарима чуть раньше? Пусть он познакомится с Тазимом. И с Мелек, если она захочет. — Почту за честь познакомить их как можно раньше, — Альтаир поклонился и покинул сад. У него еще были дела.

***

Знакомство юного принца и старшего сына главнокомандующего прошло гораздо удачнее, чем предполагали их родители. Рано утром во двор дворца на крупном чистокровном гнедом жеребце въехал Альтаир. В седле впереди него сидел мальчик, похожий на него как две капли воды. Тауфик, ожидавший их с того самого момента, как слуги, отправленные Альтаиром загодя, привезли вещи мальчика, махнул рукой своим подчиненным, и один из евнухов подбежал к лошади и взял ее под уздцы. Соскочив на землю, Альтаир вытащил сына из седла. — Да благословит ваш день Альгиль, о, главнокомандующий, — поприветствовал его Старший над евнухами, после чего склонился к Дариму, ничуть не испугавшемуся нового незнакомого места. — Добро пожаловать, юный господин! — Здравствуйте! — звонким голосом воскликнул мальчик. Он с интересом рассматривал свое новое окружение, словно предвкушая то, что с ним можно будет сотворить. Тауфик заулыбался — этот мальчик ему очень понравился, он не робел перед незнакомыми людьми. Помня о скромном и даже замкнутом характере маленького принца, который улыбался только если находился в присутствии членов семьи или редких слуг, к которым он привык, Тауфик в душе возблагодарил Абхамула за идею императора, искренне уверовав в то, что новый друг обязательно поможет Тазиму раскрыть свою тонкую и мирную душу этому мятежному миру. — Главнокомандующий, император просил вас прийти на совещание Малого совета, — передал он сообщение от своего повелителя. — Вверьте мне заботу о своем сыне, я отведу маленького господина к принцу, а после покажу ему его новые покои. Я и мои слуги проследим, чтобы дети ни в чем не нуждались. Альтаир задумался, но через доли секунд все же кивнул. За столько лет Тауфик ни разу не выдал их секрета, пусть и наверняка зная о нем, ему вполне можно было доверить заботу о ребенке. Альтаир опустился на одно колено перед сыном и, взяв его за плечи, развернул лицом к себе. — Слушай меня, Дарим. Этот мужчина — Тауфик, слуга императора. Он отведет тебя к принцу Тазиму, — Альтаир пристально смотрел на своего сына. — Я рассказывал тебе о нем. Я рассчитываю, что вы подружитесь. Кроме того… обещай мне ничем не обижать принца. — Обещаю, отец, — с самым серьезным лицом кивнул Дарим, пусть и не до конца понимая, что от него хотят. Альтаир сухо улыбнулся, встал и передал руку сына Тауфику, после чего отправился в Зал Мыслителей. Тауфик и Дарим же отправились на поиски принца. Тазим обнаружился на кухне. Этим утром маленький принц лакомился сладостями, что ему преподнес Акрам. Повар упражнялся в приготовлении иноземных блюд перед приездом архитектора из Республики, чтобы не навредить случаем желудку гостя непривычной для него пищей, и ему требовался дегустатор. Больше всего Акрам волновался за свои сладости, а маленький сладкоежка Тазим как никто другой мог оценить их вкус, раз уж большинство традиционных имперских сладостей готовилось в основном для него и реже для его сестры. Более всего мальчику пришлись по душе нежные эклеры, шоколадный пирог и клубничное варенье. Акрам только налил в маленькую кружку горячий шоколад, как в кухню вошли Тауфик и Дарим. Увидев рядом с главным евнухом еще одного маленького мальчика, Акрам обрадовался и поспешил наполнить еще одну кружку горячим шоколадом. К столу Тауфик поставил еще один высокий стул рядом с тем, на котором сидел Тазим, и помог Дариму забраться на него. — Ваше высочество, позвольте вам представить Дарима ибн Ла-Ахада, сына главнокомандующего Альтаира ибн Ла-Ахада. Господин Дарим, это наследный принц, Тазим Аль-Саиф, — представил детей друг другу Тауфик. — С этого дня вы будете учиться и жить вместе. Будьте друг другу хорошими товарищами и братьями. — Очень приятно, — смутившись, едва слышно сказал Тазим. Он не нашелся, что еще сказать. — Привет! — воскликнул Дарим, не скрывая своей радости. — Отец сказал, что кроме тебя во дворце больше нет никого моего возраста. Почему так? — Наверное, ваш батюшка имел в виду, что во дворце больше нет мальчиков одного с вами возраста, — поспешил разрешить возникшие у Тазима трудности с ответом Тауфик. — Это верно, но у его высочества есть сестра, принцесса Мелек. Пока что только их послала на землю наша небесная мать Саильфа. Ежели будет угодно ей, появятся тут и другие принцы и принцессы. Так что этот дворец пока что только в вашем распоряжении. Дарим на какое-то время замолк, удовлетворенный этим ответом. Попивая горячий шоколад, полученный от Акрама, он с хитрым видом явно что-то замышлял. Тазим не придавал этому никакого значения до тех пор, пока они, вдоволь наевшись сладостей на кухне, не разбили вазу в Узорчатой Галерее, где им разрешили поиграть в мяч. Рядом с ними в этот момент никого не оказалось, но в соседнем коридоре послышались шаги кого-то, кто услышал треск и грохот. Смекнув, что им вот-вот перепадет, и по опыту зная, что это не очень приятно, Дарим подбежал к принцу, схватил его за руку и потащил к повороту. — Стой! Мы должны остаться! — воскликнул Тазим, отчаянно пытаясь устоять на месте, но Дарим был крупнее и сильнее его, что позволяло ему чуть ли тащить принца на себе. — Нет, не должны! — шипел на него Дарим. — Останемся — взрослые накажут! — А если не останемся, накажут слуг! Но они не виноваты! — Тазим продолжал сопротивляться. — У отца сотни этих ваз! Одной ему не жалко! — Слуг у него тоже много! Значит, и их не жалко! — Это неправильно! — закричал Тазим так громко, что напугал этим и Дарима, и выбежавших к ним слуг. — Мы вазу разбили, нам за это и отвечать! Слуги тоже люди, им тоже бывает плохо, когда их наказывают за то, чего они не делали! Отец учил меня быть достойным! А это значит брать о… ответственность за свои поступки! — Вот и будь дальше таким достойным! — закричал в ответ Дарим, возмущенный тем, что принц не захотел играть по его правилам. — Не буду с тобой больше играть — с тем, кто ябедничает взрослым на своих друзей, веселых игр не бывает! Тазим не ответил. До этого он никогда не плакал, разве что, когда был младенцем, и тем страшнее смотрелись слезы на его лице. Дарим, не привыкший к тому, что кто-то всерьез воспринимает его слова, растерялся. Тазим, расстроенный донельзя, развернулся и убежал куда-то. Один евнух бросился за ним, а двое других остались в галерее. Принц позволил себе разрыдаться в голос только когда добежал до кухни. Увидев его и услышав его громкий, надрывный рев, все переполошились. Валия бросила все, что держала в руках, на большой стол, подхватила мальчика на руки, уселась с ним на лавку и крепко прижала к себе. Ничего не понимающие Тауфик и Акрам нервно приплясывали рядом, пытаясь разобрать слова захлебывающегося слезами принца. Через минуту вбежал евнух, пытавшийся догнать принца от самой галереи, и рассказал им о случившемся. — Так вы из-за вазы с господином Даримом поссорились? — спросил Тауфик, когда принц поуспокоился. — Он хотел, чтобы мы убежали, — честно ответил Тазим. — А если б мы убежали, то за разбитую вазу наказали бы кого-то из слуг, а я так не хочу! Неправильно это! Отец говорил, что если провинился, то потом и отвечай за это! — И я очень горжусь тем, что ты запомнил мои слова, — раздался голос со стороны входа, и все тут же обернулись и склонились. В дверях стоял Малик, узнавший обо всем от Альтаира и расстроенного случившимся Дарима, которого привели к ним слуги. — Благодарю Инаю за то, что она благословила тебя честностью и добрым сердцем, открытым для заботы о подданных. — Пока они мне не подданные, — Тазим пожал плечами. — Пока не вырасту — они мои друзья! А на друзей свою вину не перекладывают! Довольный услышанным Малик поманил сына к себе. Тазим подбежал к отцу и получил крепкий поцелуй в голову. — Ты слышал, Дарим? — спросил Малик, повернувшись к мальчику, стоявшему позади него. — Хорошему господину не пристало перекладывать вину и ответственность за свои дела на своих слуг. Кто же научил тебя избегать заслуженного наказания? — Никто не учил, — насупившись, буркнул мальчик. — Я не люблю быть наказанным. — Гордый, значит, — Малик улыбнулся, удивив этим всех. — Совсем как твой отец. Что же, это многое объясняет. Тогда слушай, что я скажу тебе, Дарим: запомни этот урок на всю жизнь. Гордость — прекрасное качество, но не позволяй ей превратиться в гордыню. Твою гордость можно задеть лишь истинно несправедливым наказанием, а гордыню — любым, что тебе таковым покажется. Однажды ты обязательно поймешь разницу. Пока же тебе стоит поучиться ценить чужой труд и чужие обязанности. Я попрошу твоего отца назначить тебе работу за разбитую вазу. Дарим покраснел, поджал губы и мрачно посмотрел на маленького принца, явно думая, что ему влетит от отца именно из-за его нового знакомого, и жалея о том, что он оказался в этом дворце. Однако, он был отходчивым ребенком, вскоре он совершенно забыл о том, что они с принцем поссорились. Даже ранимый Тазим к середине дня оттаял и принял его предложение погулять в Саду с Фонтанами под присмотром Амины. Они не успели затеять новой игры или шалости — к ним вскоре присоединилась процессия, состоящая из Тауфика, Мелек и двух ее нянюшек-близняшек. — Ваше высочество, — поклонился Тауфик маленькому принцу и повернулся к настороженно застывшему Дариму. — Господин Дарим, я пришел к вам с посланием от вашего отца. Он назначил вам наказание. За то, что вы не цените труд слуг, наблюдающих за вами, сегодня вы сами станете таким слугой на несколько часов. Вам предстоит провести это время в качестве слуги, присматривающего за его высочеством Тазимом. Никаких игр. Только присмотр. Никакой фамильярности. Будьте вежливы, сдержанны и степенны, как эти две маленькие жрицы, сопровождающие принцессу Мелек, — Тауфик указал на Сару и Фирузе, стоящих за спиной принцессы и пытающихся сдержать ехидные смешки. Сдерживаться стало еще труднее, когда Дарим, не привыкший сдерживаться, попытался возмутиться и заявить, что он не какая-то там служанка, чтобы смотреть за малышом, а самостоятельный мальчик вообще-то. Но стоило ему увидеть все-таки проступающие на лицах девочек улыбки, и все желание возмущаться сменилось готовностью доказать, что ему все по плечу. Дарим выпрямился и повторил за девочками — встал за спиной принца и терпеливо ходил за ним по коридорам дворца, пытаясь противостоять провокациям Тазима и Мелек. Сдался он через час, и, как отмечал потом Альтаир, получивший подробный отчет о выполнении сыном его «наказания», это был его самый первый раз, когда он добровольно согласился получить по заслугам вместо того, чтобы действительно улизнуть. Малик, усмехаясь на это, сделал закономерный вывод — первый день знакомства действительно прошел гораздо лучше, чем они надеялись, и теперь как минимум у одного из его детей есть товарищ одного с ним возраста, у которого есть все шансы стать его верным другом и защитником. Будет ли оно так, думали они с Альтаиром, целуя своих детей перед сном в разных частях дворцового комплекса, или же жизнь внесет свои коррективы — время покажет.