Всё под небесами

«У него такой взгляд, словно он только что коснулся небес, и упал на землю. Опять». Ханну Райяниеми

Дом встретил их радостным вскриком А-Юаня, пряным запахом садовых трав, курлыканьем и шорохом крыльев спикировавшего с конька крыши аиста. Все эти шумы заглушил дикий ор Яблочка, который, заслышав призывный присвист своего друга и хозяина, припустил с заднего двора. Вэй Ин обнял ослика, Лань Чжань — А-Юаня. Вэй Ин притянул к себе и крепко расцеловал повзрослевшего воспитанника в обе щеки, Лань Чжань погладил прижавшегося к ноге аиста. Позволил Яблочку со всей дури боднуть себя в бедро тяжелой головой, позволил А-Юаню накормить себя рисом и сладким бамбуком, позволил аисту превратить свои волосы в гнездо, поздно вечером позволил Вэй Ину превратить свои плотно сжатые губы в мягкие и нежные, позволил себе наконец почувствовать себя дома. *** — Погоди, Лань Чжань! Погоди! Вэй Ин в третий раз за ночь выскользнул из-под него и из кровати, выглянул в коридор, прислушался, не разбудили ли они заночевавшего на радостях Сычжуя своими несдержанными выражениями любви. Нет, не разбудили. В доме, как и несколько часов тому назад, стояла уютная тишина и сонное спокойствие. Хорошо. Вэй Ин вернулся на ложе и провел рукой по все еще расслабленным и мягким губам Ванцзи большими пальцами, нащупал затянувшийся шрам. «Еще один! Я придумаю, как все это исправить, Лань Чжань!» — не проговорил, но подумал, сказал же очень нейтральное: — Давай спать? Ванцзи кивнул и послушно смежил глаза, Вэй Ин сначала долго ворочался, потом засмотрелся на вытянувшегося рядом Лань Чжаня, укрытого только бледным светом ленивой луны и своими волосами. Видел, что спина у Ванцзи напряжена даже во сне. Болезненно напряжена. Думал: «Такой сильный, такой красивый. Такой израненный и снаружи, и изнутри, привыкший носить в себе боль». Невольно потянулся к незаживающим рубцам, стал пропускать их между пальцами, вслушивался в ритмичное биение сердца, в глубоко спрятанную в нем боль. Просидел так до третьих петухов, карауля сон, осторожно перебирая шелк темных тяжелых прядей, считая редкие посеребренные нити, появившиеся в последние дни, напевая про себя ВанСянь. Не смог заснуть и на вторую ночь, и на третью. Не то чтобы перестал спать совсем. Просто каждый раз, закрывая глаза, видел залитое кровью лицо Ванцзи, или лопнувшую под железом кандалов кожу его запястий, или его руки, вывернутые за спину на излом. И по спине начинали бегать те самые особые мерзкие мурашки и катиться тот самый особый предательский пот, которые появляются, когда внезапно вспоминаешь то, что не хочешь вспоминать, или когда внезапно становится страшно. Поэтому глаза Вэй Ин старался не закрывать. Но и это был не выход. С открытыми глазами Вэй Ин слушал, как Ванцзи скрипит во сне зубами, как гулко и часто стучит его сердце, видел, как ходят желваки под натянутой на скулах нефритовой кожей. Понимал, что нехорошие сны смотрит его Лань Чжань, чувствовал невысказанную беду и сгорал от чувства вины. Чтобы побороть страх и спугнуть вину, Вэй Ин шел во двор, по пути прихватив «Какую Разницу», тренировался до звезд в глазах, до пустоты в голове, до легкости в сердце. Знал по опыту, что усталость отсечет горькие эмоции, притупит ощущение беспомощности. Ванцзи тоже чувствовал страх и вину Вэй Ина. Частенько заставлял себя просыпаться, нащупывал встревоженного, готового сорваться в ночь Вэй Ина, разворачивал его к себе, сплетал пальцы. Целовал. Подминал под себя и любил. — Лань Чжань-фу, — шептал в такие ночи Вэй Ин прямо ему в губы, — скажи мне, скажи мне, что ты никогда больше не будешь меня пугать, что я никогда тебя не потеряю, скажи мне… Но вместо слов чувствовал, как пальцы Ванцзи слегка оттягивают его волосы, заставляя открыть шею. Чувствовал укус и горячее сбивчивое дыхание на коже, которое впитывал жадно, которое становилось тут же его частью. В такие ночи Ванцзи был особенно ласков, оставался внутри Вэй Ина долго и глубоко, так глубоко, что тому думалось, что он вот-вот выкричит душу или задохнется от собственных стонов. А потом по всему телу проходили спазмы удовольствия, и ни тот, ни другой больше не могли собрать мысли во что-то внятно-тревожное до самого утра. Вэй Ин обожал такие ночи, спокойные и нежные, потому что утром в глазах Лань Чжаня плескалась улыбка, и Вэй Ин жадно втягивал ее в себя вместе с воздухом. Но были и другие ночи. Когда дыхание Ванцзи было похоже на рваный стон, липкий и судорожный, когда добудиться его было невозможно, словно сон вставал стеной между ним и Вэй Ином. Когда на любое, даже невесомое прикосновение тело Лань Чжаня отвечало нервными спазмами и задушенными криками. После таких ночей Ванцзи прятал глаза, а Вэй Ин изводил супруга вопросами: — Что? — хлестал пытливыми взглядами по лицу. — Что? Что ты не хочешь мне говорить? Что они с тобой делали там? Я должен знать! Под таким напором Ванцзи тушевался, ему все чаще хотелось рассказать о ночных кошмарах, о чувстве грязи, от которого никак не получалось избавиться в одиночку. Но он говорил себе, что это слабость. Что он еще не так низко пал, чтобы переложить несколько сальных воспоминаний на плечи Вэй Ина и заставить себя жалеть. Отвечал: — Ничего такого, что нельзя пережить, — однако от таких ответов Вэй Ину становилось еще неспокойнее. — Посмотри в зеркало, — просил он, — Посмотри в него. Хуайсан тебе не просто так его дал. Посмотри! Забудь все, что было в катакомбах. — Мм, — односложно отвечал Лань Чжань. Про себя добавлял: «Тогда я забуду и твои слова любви, и твои обещания, Вэй Ин. И все то сильное и прекрасное, что было между нами после. Оно стоит того, чтобы помнить». В одну из этих горьких ночей на Вэй Ина нахлынула безысходность, он достал мазь травника Ю и открыл баночку. Оттуда пахнуло странно и совсем неромантично. «Пока это единственное лекарство, что у меня есть», — отмахнулся от неприятного запаха Вэй Ин и нанес мазь осторожными движениями на спину, на плечи, на бока Ванцзи. Если бы можно было нанести на сердце, намазал бы и туда. Подождал, пока целебный состав впитается. Как и надеялся, запах якобеи успокоил разум, мазь согрела, расслабила, отогнала кошмары. Ванцзи перестал скрежетать зубами и метаться по постели, а рваные воспаленные рубцы стали зримо меньше. «Пока хоть так, пока хоть что-то». Но с этого дня, вернее ночи, Вэй Ин регулярно доставал склянку и массировал Лань Чжаню спину, плечи, поясницу, иногда спускался ниже, проводил пальцами от копчика вниз, иногда, задумавшись, выводил узоры на животе, запускал пальцы в завитки волос на лобке, потом спохватывался, растирал между подушечками испарину, снятую с паха. Чувствовал, как бродят в его собственном теле новые желания, сомнения и любопытство. Однажды был застигнут врасплох за этим занятием пробудившимся Ванцзи, встретился с его плотным, больным со сна взглядом. Таким, словно Лань Чжань смотрел прямо в него и не видел, не понимал ни где находится, ни кто сидит на ложе рядом с ним. — Что ты делаешь? — спросил Ванцзи незнакомым замерзшим голосом, потом резко вскинулся, перехватил руку Вэй Ина, сжал. — Это просто мазь, Лань Чжань. Просто мазь. Я захватил ее в доме травника Ю. Нашел на прилавке. Вот втираю ее. Может быть, не туда. Но мне нравится гладить тебя между ног. Кожа тут такая нежная. Словно шелк. Очень приятно. Если тебя что-то смущает, я перестану, только не смотри на меня так. — Мм… — Ну я хотел как лучше! Не придумал ничего другого, извини. Но мазь-то работает! Да отпусти ты уже мою руку. И проведи вот тут, по плечу. Там почти не осталось следов от дисциплинарного кнута. Все зажило. Спина больше не будет болеть. Но если не нравится — больше не буду. Не хочу тебя расстраивать, Лань Чжань, не хочу, чтобы тебе было больно! — А я хочу, — возразил Ванцзи и вместо того, чтобы ослабить хватку, поднес измазанную в якобее ладонь к своим пересохшим, растрескавшимся губам, отпустил только после поцелуя. Взгляд его хоть и прояснился, но не стал от этого мягче. В нем появилось что-то зыбкое, обманчивое, отчего Вэй Ин почувствовал себя очень неуютно. А Ванцзи тем временем дотянулся до растрепанных прядей Вэй Ина, стряхнул с них красные всполохи магии, перевернулся на спину, сказал: — В кошмарах я всегда возвращаюсь в катакомбы. Как бы я ни медитировал, что бы ни пробовал — сны меня туда затягивают. Сам я не смогу выбраться. Ты был прав. — Только скажи, что сделать, радость моя. Ты же знаешь, я… — Сделай мне больно. Хочу. — А? — Хочу чувствовать боль от тебя. Не от них. Вэй Ин не стал допытываться, что скрывается за этими жесткими словами. Понял только, что произнести их для Ванцзи было ох как непросто. Вместо ответа провел руками по скулам, соскользнул на ключицы, обвел и чуть ущипнул соски. Те тут же напряглись. Вэй Ин подцепил самые их кончики ногтями. Сжал, покатал между пальцами. Покрутил. — Так достаточно больно, Лань Чжань? Ванцзи закусил губу и чуть прогнулся в пояснице. Еле сдержал себя, чтобы не застонать в голос. После ночных кошмаров тело восприняло ласки и прикосновения особенно чутко. Каждое из них, нежное и грубое, привело в экстаз, встряхнуло так, что Ванцзи показалось, будто его снова пытают, но только на этот раз пытка доставила болезненное удовольствие, от неё в исступлении загорелось внизу живота, мелко задрожали мышцы, тяжело и сладко заныло в паху, затуманился рассудок. Захотелось больше приятной болезненности, резкой и грубой. Ванцзи развел ноги шире, откровенно приглашая Вэй Ина заняться собой: — Недостаточно. У Вэй Ина от этого невероятного движения перехватило дыхание, и рука, которой он набирал мазь, дрогнула. — Лань Чжань, ты такой развратный, я и подумать не мог. Погоди, хочу кое-что попробовать. Он слегка надавил, раздвинул Лань Чжаню ягодицы, но, кажется, не рассчитал силу или температуру мази, потому что Лань Чжань дернулся и поджался. — Прости Лань Чжань, прости! Мазь надо было нагреть, — упрекнул себя Вэй Ин. Но мазь под его горячими пальцами и так быстро растаяла, а мышцы ануса, сначала словно каменные, стали текучими, Вэй Ин начал растирать их, разминать нежное место. — Не так. — Что не так, Лань Чжань? — Сделай грубо. Не жалей. — А я и не жалею. Насилие, Лань Чжань. Тебе не его сейчас хочется. Еще одного «больно» тебе не надо. Поверь мне. Разве что вот так. Вэй Ин положил одну руку на подрагивающий член Лань Чжаня, резко и сильно сжал в основании, другой раздвинул ягодицы и нырнул сразу двумя пальцами внутрь — пальцам стало горячо и влажно. Лань Чжань протяжно выдохнул, чуть приподнял бедра, давая Вэй Ину играть со своим задним проходом, совершенно не пытался перехватить инициативу. Развел ноги еще шире, а у Вэй Ина в горле стало сухо, захотелось поспешить, но Вэй Ин сдержал себя и не стал торопиться, аккуратно и быстро добавил еще один палец. Растянул. Поискал нужную точку. Где же? Где же она? Вот! В ответ поймал легкую дрожь и решительное движение навстречу. Понял, что происходящее заводит обоих все сильнее. Спросил: — Так хорошо, гэгэ? Сейчас будет еще лучше! Вынул пальцы, наклонился и поцеловал, смешивая слюну с мазью, там, где кожа совсем розовая, где между двумя полусферами бежит ложбинка. Это самый странный поцелуй в его жизни. Влажный, с языком, с трепетом и тяжестью внизу живота. От запаха и ощущений его самого повело, и он еле сдержался, чтобы самому не насадиться на твердо стоящий член Ванцзи и не скакать на нем до самого утра. Вместо этого стал жадно смотреть, как мочка уха Лань Чжаня становится алой, как кожа за ухом покрывается мягкими мурашками, как поднимаются едва заметные волоски на руках. Как от всего тела начинает исходить жар. — Не тяни. Голос у Ванцзи сорвался от возбуждения, а Вэй Ин замер, чтобы перевести дух, не решался двигаться. Боялся, что Лань Чжань еще не готов, боялся порвать: слишком узко, слишком быстро, слишком необычно. Тогда Ванцзи сам приподнял бедра, сам дотянулся до набухшей, перетянутой тугими венами плоти Вэй Ина, присунул ее к анальному отверстию, резко надавил, не давая себе привыкнуть к напору головки, протолкнул Вэй Ина и принял его сразу на всю длину, поперхнулся болью, но удержал Вэй Ина в кольце рук, не дал дернуться и выскользнуть наружу: — Хочу. — Не разжимая зубов. — Двигайся. Вэй Ин начал двигаться, сначала медленно, потом все быстрее, вцепился Лань Чжаню в плечи, перехватил совершенно безумный взгляд. Лань Чжань чувствовал, как от заднего прохода по всему телу распространяется боль, входит, словно острый колющий предмет, прямо в мозг, сползает до пупка и желудка, спускается в пах, и уже невозможно отличить ее от возбуждения. Чувствовал, как эта особая боль делает его мягким и беззащитным. Чувствовал, как она заставляет его терять себя и принадлежать Вэй Ину. Полностью и без остатка. Эта особая боль возбуждала до дурноты. — Не сдерживайся, — выдохнул Лань Чжань, чуть приподнялся, чтобы Вэй Ину стало сподручнее, зажмурился от золотой паутины коротких нервных вспышек перед глазами. — А ты, Лань Чжань, не закрывай глаза. Я хочу не только быть в тебе, хочу смотреть в тебя, вот так, вот так, вот так, — голос Вэй Ина начал вибрировать на низких частотах, а сам Вэй Ин отпустил тело в свободный полет, пальцами разжал Ванцзи зубы, вмялся в полный тягучей слюны рот, глубоко, до самых гланд, обдирая нёбо и десны. Задвигал ими у Лань Чжаня во рту в том же рваном ритме, в каком двигался сам. Не стал разбираться, откуда у него возникли такие фантазии — он подумает об этом позже. Сейчас же уверен, что именно так Лань Чжаню надо, что именно так ему будет хорошо. И Лань Чжаню хорошо. Он уже не сдерживал себя, стоны, от нехватки воздуха, перешли в хрипы. Язык и губы распухли, и не только они. Между ног тоже все распухло и ломило. Чувство сладостное и мучительное одновременно. Он вот-вот сорвется в оргазм. Рано. Хочет за что-нибудь зацепиться, чтобы удержаться на грани, но нащупывает только воздух, обреченно всхлипывает, не стесняясь, не сдерживаясь, а в следующую секунду перед его глазами падает черный занавес и все исчезает: он сам, Вэй Ин, комната — все превращается в холодную пустоту, в которой он ощущает себя пронзительно одиноким. — Лань Чжань! Лань Чжань! Голос звал издалека, такой родной, такой долгожданный. Ванцзи потянулся на звук. Из света возник неестественно бледный Вэй Ин, Лань Чжань встретил его расфокусированный взгляд, подумал: «У меня наверняка такой же». — Лань Чжань! Как ты? Ванцзи почувствовал ладонь на своей, накрыл ее пальцами, вдохнул полной грудью терпкий запах, полный оттенков безумства. Сказал: — Счастлив. И никаких других слов Вэй Ину больше не надо было. Он подождал, пока дыхание Лань Чжаня станет ритмичным и свободным, а потом долго-долго всматривался в темноту, наблюдал, как сопротивляются, но все-таки исчезают, неспешно, но неотвратимо, последние страшные шрамы, от всего сердца хотел остановить вот этот самый момент, когда разомлевший и раскрасневшийся Лань Чжань улыбается во сне. Точно знал, что больше воспоминания и вина не будут его мучить. Точно знал, что у Лань Чжаня не случится больше плохих ночей.