***
В школе шумят сильнее обычного. Странно судить об обычном, когда потерял пятилетие. Наверное, за это время в повседневность выживших вошли боль и трагедия, а восторг и громкий лепет — это дар восставших. Кэп, обнимая Баки, назвал их воскресшими. Высокопарно, пафосно. Тони не упустил бы шанс осмеять его, а потом подмигнул бы Паучку и предложил выпить виски с колой — раздельно для каждого. Только Тони не выжил, и Питер не поддерживает всеобщую радость и плывет по коридорам тихо, почти беззвучно. Даже сперва хочет свернуть, заметив Неда, но сил и скорости не хватает. А еще ноет совесть: его лучший друг наконец рядом и в безопасности. — Я скучала, Паркер, — подмигивает Эм-Джей и садится за соседнюю парту. Ее волосы вьются сильнее обычного, а в глазах дерзкий блеск. Питер хотел бы, чтобы и ему «песочное состояние» пошло на пользу, но обманывать этим некого. Да и незачем.***
Домой он возвращается с задержкой на четыре часа. Тетя Мэй оставляла сообщения одно за другим, как только закончились занятия, пока не смирилась, что племянник не отвечает. Лишь написала в последнем, что смену перенесли на сегодня. Питеру правда стыдно, и он не видит направления, по которому бредет уже довольно долго, но пересекаться с Мэй и лгать об интересном учебном дне нет никакого желания. Нет желания лгать кому-либо, а по-другому банально не получается. Поэтому, возможно, Питер не выходит на связь с доктором Беннером и полковником Роудсом. В нем не осталось ничего от Человека-паука. Даже от обычного подростка мало что сохранилось. Единственное сообщение, на которое Питер отвечает, приходит от Пеппер. Она зовет его в воскресенье на ужин в узком семейном кругу — только они, Морган и Хэппи. Питер честно просит ее подождать еще хотя бы недельку. Видеть такие знакомые хитрые глаза малышки невыносимо. Пеппер рассказала ему про фотографию, пока остальные разгребали последствия битвы. Проследила за тем, как переносят тело ее — почему не его? — любимого мужчины, и вернулась к мальчишке. Видимо, сработал материнский инстинкт, а может быть, что-то знала об их с Тони непростых отношениях, но все же опустилась рядом, уже без костюма, обняла за плечи и еще несколько часов говорила про кошмары, про рамку, про вырезанное на дереве имя. Жаль, что Питеру это не помогло стать сильнее. Хотя бы дорасти до ее уровня и быть достойным оплакивать своего кумира, наставника, друга и кого-то гораздо большего, глядя на голограмму, а не на уплывающий электромагнит. Он ненавидит публичные зрелища. Почему они не успели по-настоящему проститься?..***
На кухне пахнет финиковым пирогом. Питер морщится. Тони ненавидел финики. А еще Тони всегда приходил к нему, когда у Мэй были ночные смены. Так они оставались одни, закрывались в тесной комнате Питера и долго говорили. Иногда без всякого смысла. Иногда лишь смотрели друг другу в глаза, пока Питер не краснел и не опускал взгляд, а ладонь Тони не ложилась ему на щеку, нежно поглаживая. У Тони Старка не просто есть сердце. Его сердце переполнено лаской и любовью к неблагодарному человечеству. И оно такое большое, что способно простить и понять каждого, только разглядеть это приходится за усмешкой. По крайней мере, оно было таковым. Теперь нет ни мистера Старка, ни той самой жестянки. А Питера тошнит то ли от запаха, то ли от воспоминаний, и ноги становятся ватными, и тянет к земле. Он с трудом доходит до спальни и цепляется за шкаф, чтобы снова не свалиться. Сверху на него что-то падает. Питер не сразу узнает костюм. Будто потускневший, грязный, пахнущий кровью. Питер впервые не хочет надеть его и почувствовать ветер в волосах во время полета. Не хочет взобраться на крышу и прокричать во все горло: «Нью-Йорк, я люблю тебя!» Он бы мог спрыгнуть с Башни Старка. Действительно мог бы, и эта мысль кажется заманчивой. Но у него есть тетя, Нед и Эм-Джей, а еще он обещал Пеппер ответить на звонок через неделю. Он не может подвести их так же, как подвел его. Он ведь и правда подвел Тони. И этого слишком много: Морган, финики, костюм, так напоминающий Марков. Питер отпускает дверцу шкафа и сползает по ней на пол, сгребает остатки памяти и сжимает челюсть, чтобы не взвыть. Ему всего… а сколько ему теперь? Сколько Питеру осталось от его собственной жизни? Что убьет его раньше — последствия камней или не утихающая скорбь? — Зачем, Тони? Почему всегда ты приносишь себя в жертву?.. — хрипит он, а костюм, прижатый к груди, не гнется, не поддается, словно принадлежит другому хозяину. А затем что-то щелкает, и Карен привычно прочищает горло. — Мистер Паркер? — Официально. Неужели ей повезло лишиться памяти? — Карен?.. Голос дрожит, и Питер не уверен, что способен сейчас разговаривать. Пусть Карен и не живая, она слишком крепко связывала их с Тони. Но Питер не в костюме, не на задании, и вообще — он всегда зовет ее первой, если что-то нужно, а не наоборот. — Я бы спросила, не против ли Вы переключения на Пятницу, но в программе не заложена функция выбора, поэтому… — звук сменившейся пластинки. — Здравствуй, Питер. Это протокол «Последняя встреча», и я рекомендую прослушать его до конца, какими бы ни были твои эмоции. Волна паники сковывает тело, но Питер невольно отбрасывает костюм от себя. Пятница не видит его — не знает его страха, и ужаса, и ночных криков, — а если бы и видела, не изменила бы своему обязательству. И перед Питером через мгновение появляется голубоватая, просвечивающаяся фигура. В спортивных штанах и майке наконец без пятен. С взлохмаченными волосами и какой-то непривычной, робкой улыбкой. — Привет, карапуз. Я надеюсь, что тебе не приходится смотреть эту запись. Тони из голограммы, как и Питер на полу, пытается сделать вдох, но ничего не получается. И тогда он закрывает лицо ладонями, резко присаживается на корточки и, глядя себе в ноги, шепчет: — Но если появится повод смотреть, пусть хотя бы зритель будет в живых. Умоляю… Питер всхлипывает так громко, так надрывно, что костюм вновь жужжит, а проекция исчезает. — Нет! Нет, Пятница, верни! Верни! — кричит он, срываясь с места, бросаясь на костюм, встряхивая его, забыв совершенно, что в комнате никого больше нет. Пятница, Карен, Тони — это чудеса техники, но даже они не поднимут из земли мертвых. — Питер, подожди, — подает голос Пятница, — мистер Старк не смог продолжить запись в тот вечер. И не удалил черновик. А затем изображение возвращается, уже в сидячем положении, прямо напротив Питера. Лишь протяни руку или привстань для поцелуя. Тони держит стакан с шипящей жидкостью и смотрит на что-то возле своих колен. Рука Питера лежит рядом, и когда жесткая мужская ладонь тянется к тому месту, выглядит это так, словно сейчас их пальцы переплетутся и вернется вселяющее жизнь тепло, которого так и не хватило. — Паучок, я ведь… — Рука замирает, и Тони зажмуривается. Слова опять даются с трудом. — Я бы сказал, что записывать прощальное письмо семье было легче, но ты и есть моя семья. — Он пожимает плечами и усмехается как-то натужно. — В своеобразном смысле, конечно. Мы два дурака, Пит. Мы так и не успели обсудить… все это. Прости, если пришлось это увидеть — для меня Капитан Девственник и его команда волонтеров решили поиграть со временем совсем недавно, и я пока не очень рад, что согласился помочь им. Мне правда страшно, что все получится не так и я потеряю Морган, но если не получится или даже не попробую… — Тони закусывает нижнюю губу, и из-под зубов появляется кровь. — Я подвел тебя, парень. Я так хотел оправдать твое восхищение, хотел защитить мелкую занозу, но не смог тогда, а теперь, если ты все же смотришь на меня, значит… Голограмма замирает, и Питер издает лающий звук, только теперь заметив, как сильно заламывает себе руки. — Я рекомендую сделать паузу, Питер. Даже без костюма датчики улавливают скорость сердцебиения, продолжать опасно для твоего здоровья. — Сейчас же верни мне Тони! — орет Питер, дергая костюм, и в некоторых местах вспыхивают искры. Вот тебе и возвращение сил, очень своевременно. — Слушаюсь, мистер Паркер. Прежде чем Тони продолжает, Питер пересаживается так, чтобы их взгляды пересекались. Чтобы чувствовать, как Тони искал его глаза. Насколько он был смелее, как он почти признался. — Значит кому-то мы действительно не нравимся, карапуз. Так ведь у всех подряд не бывает, чтобы вселенная отталкивала или тебя, или меня. Но я ведь не самоубийца, верно? Наверняка был повод рискнуть, а раз живы ты и девочки, все лучше, чем предполагал Танос. — Тони качает головой и все-таки подбирает с пола то, за чем тянулся. Их совместная фотография. Питеру срочно нужен ингалятор. — Я до сих пор не могу спать. Просыпаюсь с этим неприятным чувством, будто по коже струится песок. А я знаю, от кого он остался, почему лежит в моих ладонях. Ты исчез так внезапно, и я видел все ответы в твоих глазах, а сам сказать ничего не успел, поэтому сейчас ты не расстраивайся, пацан. Ты хотя бы знаешь, что у одного старого, казалось бы, гетеросексуального миллиардера на тебя вставало. Хм. Где-то тут, где должно быть сердце. Проекция слегка дергается, пока Тони стучит себе по груди. Та его версия продолжает не верить в свою душу или что-то из этой категории, когда в будущем — Питер не позволяет назвать похороны Тони прошлым — близкие люди скорбят над его реактором, и для них этого достаточно. Больше чем достаточно для настоящего сердца. А Питер слушает его и не верит. Какое глупое признание, отвратительное — как раз в духе Старка. Только щеки все равно влажные, а дыханию не суждено восстановиться. — Пит, — шепчет Тони, — эй, Паучок. Прости уж, что так вышло. Я хочу верить, что мы хотя бы пересеклись. Всего на мгновение, и я вернул тебе все заслуженные объятия. И пошли к черту Танос, Роджерс и остальные — я сделаю все, чтобы у нас вышло. У нас с тобой вышло. — Он вытягивает руку, и Питер поддается вперед, прикасаясь к шершавой ладони своей, так аккуратно и невесомо, чтобы не пройти насквозь. И закрывает глаза, чтобы окончательно поверить, но не выдерживает и открывает. Тони оставил ему запись. Только ему, только для нужного времени, и эта встреча — в извращенном понимании — будет последней. — Если между нами не встанет судьба всех этих людей-идиотов, которые считают нас врагами. — Если между нами не встанет судьба. — А если Пятница однажды все-таки включит… это, то пообещай подняться на ноги. Я не тот, по кому льют месяцами слезы. Я был человеком и остаюсь им, а мы, как ты знаешь из биологии, смертны. Может быть, мне даже повезет уйти красиво, было бы круто. Так что, Питер, останься дружелюбным соседом для таких же простых людей. Уверен, у тебя прибавится работы, а еще… — тяжелая пауза, — позаботься о Морган. Пеппер не пропадет, она сильнее всех нас, но моя крошка должна видеть рядом друга, героя и пример прекрасного мужчины. Обещай мне, Паучок. Питер кивает. Судорожно, машинально, потому что осознать, что Тони Старк считает тебя хорошим примером для своей юной дочурки, — это сложно. И слишком. Особенно когда ты любишь этого проклятого Старка. Особенно после его бледного, безжизненного лица. И все же Питер готов вывернуть себя наизнанку, чтобы исполнить его просьбу. Он кивает еще и еще, хотя его не видят, пока костюм незаметно не обвивает его, даря толику тепла. А тот еще бодрый, светящийся Тони улыбается своим мыслям и, не скрываясь, стирает слезы из-под очков. — Представляешь, она сказала, что любит меня в три тысячи раз сильнее. Я и не думал, что кто-то способен так меня любить… «Я! Я способен!..» — беззвучно кричит Питер, но Тони переводит на него взгляд. — Помимо тебя, малыш. Мы с тобой это уловили, представляешь? А теперь вежливо попроси Пятницу выключить проектор и… Тони рывком поднимается на ноги, и Питер буквально подскакивает вслед за ним, вопя во весь голос: — Нет! Нет, Пятница! — …живи дальше, Пит. Прошу тебя, просто живи, потому что я не хотел бы... сделать то, что сделал, напрасно. — Мистер Паркер, — вмешивается искусственный интеллект. — Нет! Не-е-ет! — Питер теряет контроль, пытается схватиться за Тони, прижимается к нему. И проходит насквозь. А Тони лишь грустно, тяжело качает головой и оборачивается, наверняка предвидя, что так и будет. — Я был одинок очень долго, а когда моя жизнь обрела ценность, я не боялся расстаться с ней. Я боялся потерять вас, — его голос низкий, севший. — Береги тетушку и, Бога ради, не позволяй Морган пить колу! Живи, Паркер, пока это возможно. С нашей работой такая роскошь дается не каждому. — Тони… Нет, пожалуйста, Тони!.. — Три тысячи, Паучок. Они были и нашими с тобой, а теперь создай из них будущее. Звук прерывается резко, и Питер не видит, как любимое лицо исчезает, растворяясь в воздухе. Не слышит, как Карен предлагает позвонить Мэй. Не чувствует, как костюм теряет в весе, будто больше не хранит в себе нечто важное, ценное. Его колотит. Как в бреду, он повторяет одно имя тысячу, миллион раз, и телефон, видимо, все же реагирует. Питер и сам не знает, как, почему и зачем уже, но его нежно обнимают со спины, помогают лечь на кровать и долго-долго шепчут, что все будет хорошо. Однажды точно будет.***
Посреди ночи он просыпается от скрипа двери и, наконец воспользовавшись способностями, прислушивается к разговору в коридоре. — Да, Хэппи. Через пятнадцать минут буду, оставь ей ночник. Питер угадывает эти безжизненные нотки, которые звучат и в его голосе. Номер Пеппер находится далеко в контактах, из экстренных только тетя Мэй и… мистер Старк. Возможно, Питер и должен ненавидеть женщину, забравшую часть его сердца, но Тони забрала не Пеппер, а война, несправедливость, сумасшествие Таноса. Тони Старка забрали отвага и чертова жертвенность. Это сделал даже не он сам. Железный человек навсегда покинул этот свет для миллиардов. Может быть, и для всей планеты, и это сравнимо с Ницше. Только вместо Бога умер просто Железный человек — герой и защитник Земли. Для них же с Пеппер ушел кто-то другой. Тот, кого не знал весь мир, но знали они. И в этой скорби у них гораздо больше общей, трогательной связи, чем бессмысленной, не имеющей финала борьбы. Ведь приз… канул в небытие. Тони… Тони… Тони… «Я обещаю, мы сохраним твое имя в мире, в котором глаза Морган будут светиться от счастья», — и Питер исполнит свое обещание. Ради него. Однажды. Возможно, на следующей неделе.