***
Неро наскоро сколотил себе временное жильё. Утепление ему не требовалось — когда опадут листья, он всё равно должен был вернуться к графу, даже если руки его будут пусты. Он окружил ручей садками и лучками-самоловами, повесил ловушки высоко в кронах, спрятал в камнях. Много кто попался Неро, много кого он отпустил. Он видел умную птицу ещё раз — та почти демонстративно обошла все его ловушки, чтобы напиться. Вероятно, она поняла, что Неро не стал бы убивать её, и почему-то не хотела улетать в другое место. А может, это была другая такая же, но в этом Неро крупно сомневался. Ему повезло снова — на третью неделю медленной охоты, когда густой туман опустился в горах, скрывая от взгляда даже его собственные руки. Туман растаял к полудню, когда Неро привычно уже обходил ловушки, не питая никаких надежд. Но один из лучков не был пуст — внутри горело огнём диковинное оперение. При виде Неро птица ударилась о сетку, он был готов поклясться, что в чёрных глазах-бусинах застыл испуг. У него сжалось сердце. Да, он зарабатывал на жизнь охотой, но то была охота на волков и медведей, на тех, кто угрожал фермерам. Охотился он и на дичь — в окрестных лесах её было достаточно, и ни одна тушка не пропадала даром. Он охотился, чтобы жить, но это создание? Не для пищи, не для тепла, не по необходимости. Развлечение для богатого графа, редкая, скрытная. Прекрасная. Неро казалось, оперение и правда освещало всё вокруг, а прутья ловушки нагрелись. Он хотел пообещать, что с птицей не произойдёт ничего плохого. Но откуда он мог знать.***
Она правда светилась. В его временном убежище не было окон, но свет заполнял теперь всё пространство, блики танцевали на бревенчатых стенах, когда птица переступала с ноги на ногу на открытой жерди. Она то и дело печально вздыхала, но на Неро больше не смотрела. Поняла, что он не отпустит её, хотя наверняка не поняла ни слова о графе и том, что Неро не пощадят. Возвращаться с добычей страшно не хотелось. Неро ловил дичь для себя и собирал орехи и ягоды для птицы ещё неделю; та не ела, начала терять оперение. Упавший пух больше не светился, а Неро всё не мог себя заставить посадить её в клетку и тронуться в путь. На восьмой день полная луна укрыла светом хижину, а Неро принял решение. Он не мог отдать это диковинное существо графу, но и оставить здесь не мог — вместо него просто пришли бы другие. Менее талантливые, но едва ли менее удачливые. Дядя его поймёт, он был уверен. Позже можно было отправить письмо, объясниться, но сейчас ему надо было уходить — в другое графство, а лучше ещё дальше, где можно будет выпустить птицу и не бояться больше. — Я заберу тебя. Хорошо? Нам надо бежать. После меня придут другие, они не будут к тебе добры. Ему наверняка показалось, но птица словно едва заметно кивнула. А потом упала с жерди на земляной пол и вспыхнула. Запахло горелым мясом, перья обуглились моментально. Тонкая бугристая кожа лопалась в огне, кровь брызнула на сапоги Неро, который не успел даже отшатнуться, просто смотрел, как птица сгорает, крича почти человечески. Плоть ползла в пламени, из-под неё показались не тонкие птичьи кости, а белая кожа, которую огонь не трогал. Через пару минут на догорающих перьях перед Неро сидел бледный обнажённый юноша, тяжело дыша и не поднимая головы. — Я могу… — он задыхался, кашлял от дыма, и Неро опомнился, распахнул дверь, впуская ночной воздух, понимая, что сам и вовсе не дышал. — Я могу спрятаться так. Но тебя граф не пощадит, это верно. Неро ошарашенно застыл, глядя, как юноша поднимается на ноги, покачиваясь. Конечно, он столько дней недоедал. Наконец Неро выдавил: — И что ты предлагаешь? — Я не смогу прятаться так вечно. Но человек бросается в глаза меньше, чем феникс, не находишь? Найдётся одежда? Неро кивнул, пытаясь осознать увиденное. Он не знал, как смог бы жить, отдав феникса графу.