3_Пленная память

Уезжая ранней весной на длительную охоту, Имагми оставил молодую жену в плохих предчувствиях — это виделось по лицу. Впрочем, он сам всё объяснял ее состоянием. — Ангин атакук...(я беспокоюсь) — Атакукагада (не волнуйся). Мужчина погладил успокаивающе по девичьей щеке, а затем провел рукой по животу, уже заметно выступающему из-под бесформенной одежды. В отличие от чётких охотничьих команд, житейский словарь давался постепенно. Многое поясняла Инира, но язык жестов и касаний тоже служил неплохо. Ребенок ожидался летом, после ухода тепла... "Каким он будет? Похожим на меня иль на нее? " — думал иногда охотник, но тут же отвлекался на связанные с оным явлением дела. Так, например, его хижине, достроенной в прошлом году, теперь предстояло стать домом для растущей семьи, и следовало заново расширить стены. Прожив около двух лет среди островитян, Имагми понял, что община жила довольно обособленно, называя самих себя странным словом "аллитхух", а общину — "Кикусих" (Скалистые), что, судя по обилию скал, означало название их острова. "Но, по крайней мере, они хоть как-то себя называют, а я, будущий отец "аникдух", тогда кто? Из какой земли? — все не унимался Имагми от этого вопроса. — И зачем я плыл сюда? Завоевать или что-то узнать?" Начало сезона, как обычно, выдалось весьма удачным — звери и птицы, отвыкшие за зиму от стрельбы, оказывались легко уязвимы. Было это очень кстати, ибо запасы нужно было пополнять как можно скорее, и в условиях переменчивой весны эта вылазка была очень ценной. Имагми, недавно ставший старейшиной, с удовольствием одобрил идею остаться на ночлег. Охотники расположились в близлежащих пещерах, согреваясь шкурами и огнём. Забота об Инире была поручена её родственницам, а сам он, впервые после зимнего безделья, наслаждался ролью кормильца и вожака. Первое супружеское зимовье в собственной ульгаме, конечно, немного сблизило их с женой, но ощущение вынужденности по-прежнему не покидало. Кроме того, вернулась сдержанность в чувствах — теперь уже из страха навредить будущей юной матери. Однако её саму это огорчало — и она без конца щебетала какую-то ерунду, лишь бы вернуть супругу пылкость. Ах, как же было надежно и привычно в диком обществе собратьев по охоте! Собравшись вокруг костра, мужчины без лишних слов лишь деловито обменивались травой на курительные трубки... Их новоявленный предводитель, не спеша выдыхая дымок, смотрел на весёлое пламя, желая отыскать в нем картины из прошлого. Но потрескивающий огонь казался каким-то зловещим... Вернувшись, нагруженные тюками, на следующий день домой, мужчины обнаружили разоренный посёлок. Хмурые, избитые и раненые дозорные что-то объясняли, показывая рукою на горизонт. Как оказалось, с большой земли на корабле прибыли люди с дурным запахом. И не встретив борьбы, накинулись на женщин, хватали заготовленную впрок пушнину. Напоследок дали понять, что вернутся ещё. Ворвавшись в ульгаму, Имагми застыл в ужасе перед ложем своей молодой жены. Она лежала на боку, скрючившись, истекая кровью. — Те, что напали с Большой земли, взяли ее силой, она отбиваться пыталась, бедная! Погубили её, да дитя! — причитали женщины, что кинулись на крики несчастной. В первом порыве он кинулся к Инире, осторожно обхватив руками. В голове застучало: "Все они верят в силу шамана... Пусть я не верил, но вдруг он поможет?" Однако едва потрясенный мужчина развернулся со своей ношей к выходу, чтобы бежать не зная куда, как уже наощупь осознал — его метания бесполезны и девушка уже мертва... Сорвавшись с места, он кинулся к берегу, как будто мог догнать убийц, уплывших на своем судне к новым жертвам. На месте их высадки Имагми увидел лишь остатки трапезы да брошенный недопитым сосуд с полупрозрачной жидкостью. В голову резко ударил дурманящий аромат напитка, которых здесь никогда не было. Повинуясь физическому инстинкту облегчить душу и снять сковавший его спазм, он сходу едва не опрокинул в рот содержимое сосуда и вдруг осекся: "Это пили люди "с дурным запахом", и оставили мне в обмен на убитую семью? Этот дурман, или что-то другое, понятное лишь там, на чужой земле, привело их к злодеяниям? Что ждет меня, беспамятного, там, откуда приходит неведомая злая сила?" Отчаявшийся мужчина со яростью выбросил сосуд в море, вслед исчезающей точке на горизонте. — Я же убью вас, заморские твари! — его крик обратился к некоему врагу в горизонт, и проник в сознание. В этот миг им овладела злая решимость: пускай только появится ещё один чертов корабль с незваными гостями — они горько пожалеют! Имагми долго сидел неподвижно в углу, пока бальзамировали тело. Кто-то из женщин поставил еду в деревянной посуде, это была их пойманная дичь, прожаренная по его капризному вкусу, но он к ней так и не притронулся. "С ума сошли эти люди, что ли... Как я могу проглотить кусок, если мне все внутри сковало от этого кошмара! Тело юной, беременной женщины очищают от нутра, чтобы навечно сохранить ввиде бездушной мумии... Да будь она проклята, эта добыча!" На следующий день утром погибших при нападении хоронили в скале, в стороне от поселка. Жена славного китобоя, будучи также и дочерью тоена, была похоронена в сидячем положении, в глубине пещеры, где могли найти последний приют лишь избранные члены общины и их семьи. Некоторые оплакивали от всего сердца всеобщую любимицу. Даже один из отвергнутых женихов украдкой смахивал слезы, жалея подругу детства. И все они посматривали на Имагми, потерявшего молодую жену, но не проронившего ни слезинки, застывшего с суровым, будто закаменевшим лицом. Кто-то вспоминал уже доказанное стойкое мужество, что проявилось скупостью эмоций, но были и те, кто подозревал вдовца в недостатке чувств, и даже жалости к несчастной. Его познания в языке не позволяли различить их шепот, да сам он и не слишком реагировал на то, что происходило в людской толпе, погруженный в свои мысли: "Как случилось так, что эта девочка, которую я оберегал, пытаясь восполнить недостаток душевной близости, стала жертвой пришлых, бывших моих земляков, а я не оказался рядом? И дано ли мне когда-либо хотя бы за неё отомстить?"