Путешествие туда и обратно. И снова туда

С крыши капало. И все бы ничего, но капало на голову. Капюшон стремительно промокал, ледяная ткань липла к шее. Я переступил с ноги на ногу. — … и будь аккуратнее. Не тряси клетку, не раскачивай. Это очень нежная и хрупкая кошечка. Не вздумай прицепить к седлу… Шериф бубнил уныло и безостановочно. Зарядил, как обложной дождь. А чего не побубнить? Он стоял на сухой половине крыльца. Крыша над ним не капала, потому что пару недель назад прогнившие доски заменили новенькими, целыми и гладкими. Есть все же от миссис шериф польза. После того как леди де Рено взошла на крыльцо, а ей на голову свалилась мышь, ремонт был проведен незамедлительно. Увы, только там, где эта проклятая мышь обитала. Ну что за тупые животные? Неужели не могли наделать побольше гнезд? Растили бы мышат, жирели. Прыгали на головы благородным леди. Удивительно все же изменился замок после женитьбы де Рено. Цветы на столах. Умелые поварихи и служанки. Чистые скатерти. Любезные беседы во время обеда. До чертиков неуютное место. Ни тебе рыгнуть, ни жиром на скатерть эту проклятую капнуть. Лепестки в супе. И служанки. Старые выдрыги! Зато умелые, мать твою. Ни одной смазливой девчонки на милю вокруг. Кот еще этот проклятый. Вынь да положь. Ну возьми любого, их тут до черта. Нет! Привезите кисоньку, мать ее, из отчего дома. Котеночка любимого, нежного и трепетного. Эта дура вообще котов видела? Как они птицам крылья отгрызают? Кто там нежный? В каком месте? Мелкие подлые злобные твари. И почему я? Почему слугу на телеге не послать? Нет, это же никак невозможно. Беленькая кошечка — такое невероятное сокровище, чести привезти ее достоин только заместитель шерифа. Может, мне еще отряд стражи с собой взять? Везти — так везти. Со всем почетом. — Пои два раза в день. Есть давай свежее мясо. Соленого нельзя. Пускай погулять, — заученно барабанил шериф. Видать, не первый раз урок слышал, раз так запомнил. С крыши капало. Шериф бубнил. Я стоял. И думал, что кое в чем монахи были правы. Власяницы и посты — это вот, конечно, ерунда. Но обет безбрачия — вещь. Великого разума мужи. Долбанные, мать их, гении. *** Листья больше не были золотыми и алыми. Они потемнели, сморщились и походили на полуразложившиеся шкурки животных. Ветки торчали из этого бурого месива, как кости. Прелая листва чавкала под ногами, липла на подошвы, а потом отваливалась с них толстыми жирными ломтями. — Слушай, ну далась тебе эта похлебка! — Робин пошевелил в сапоге пальцами. Обмотки безнадежно промокли и теперь не столько грели, сколько морозили. — Пост. А в пост надобно вкушать злаки, и ягоды, и плоды земные, — назидательно воздел палец Тук. Поскольку он в этот момент как раз выдергивал из земли гриб, поза получилась довольно странной. Словно откормленный, толстый гусак печально взмахивает одним крылом. — И рыбу. Можно было послать Джона к озеру. — И Джон вернулся бы к завтрашнему дню. Про улов, с его-то везеньем, я вообще молчу. А поесть хотелось бы сегодня. Крыть было нечем. Джон действительно мог простоять у реки целый день и вытащить трех пескариков. И это были не жирные смачные пескари. Нет. Это были недомерки, тощие, как жердь, и жесткие, как солдатская подошва. Аскеты, давшие обет не вкушать червей и мотыля, пока король Ричард не вернется из Святой земли с победой, и державшие слово нерушимо. Потому, видать, и заглотили джонов крючок. Совсем с голодухи помешались. — Ну послали бы за грибами Мача. — Ну да. Отличная идея. Робин смущенно кашлянул. Мач, собирающий грибы… Ежели ты хочешь быть разбойником, мужество тебе необходимо. Но мужество, а не безумие. — Нам Хэрн сушеные летом приносил. — Вот это правильно. После мачевых грибов ты в кустах полдня просидишь в размышлениях и без штанов. А после хэрновых посетишь неведомые эмпиреи, и откроются тебе дивные знания. Верный выбор, одобряю, — Тук бросил в лукошко еще один гриб. Робин потер нос, зажмурился и чихнул. — Да ладно тебе. Может, они нормальные. — Конечно, нормальные. Только мозги наизнанку выворачивают. А так — нормальные. — Да ты их даже не пробовал. О, смотри, гриб! — ловко перевел тему Робин и отпихнул носком сапога вздыбившуюся листву, обнажив глянцево-алую шапочку. — Черт. Мухомор. — М-да. Истинный сын Хэрна. Весь в папашу, прости господи. Голову пощупай. — Зачем? — Может, рога уже растут? Это же у вас семейное. *** Когда я еду за маленькой нежной кошечкой, я ожидаю получить маленькую нежную кошечку. То есть зверя небольшого, слабого и робкого. — Вот, — просипела запыхавшаяся служанка и взгромоздила на стол деревянный ящик размером с полсундука. — Это что? — Кошечка. Не видите, что ли? Кис-кис-кис! Из сундука утробно завыло, воздух полоснула белая лапа и ударила в стол. На почерневшем от времени дубе осталось четыре глубокие полосы. — Мне сказали, это будет котенок. Молоденькое животное. — Так времени же сколько прошло. Котик-то подрос. В подтверждение этих слов тварь снова издала боевой клич и ударила в стену темницы. Ящик подпрыгнул. Я, признаться, тоже. — И что мне с этим делать? — А это уж меня не касается. Чего надо, того и делайте. Хоть солите ее, — служанка убрала руки за спину и отступила на пару шагов. Видимо, на случай, если я передумаю и попытаюсь вернуть ей кошечку. Нежную. И маленькую. — А кормить ее как? — В сумке — мясо. А воду, чай, сами как-нибудь найдете. Хотя я бы на вашем месте винца этой утвари плеснула. — Зачем? — Вдруг уснет. *** Марион дремала, завернувшись в волчью шкуру. Скарлет и Джон играли в камешки, лениво обмениваясь щелбанами. Мач терзал свирель. Пронзительные звуки были полны безграничного отчаяния. Словно предсмертный писк мыши, угодившей под повозку. Робин встал. — Друзья! — Уууу бля… — простонал Скарлет и попытался дернуть себя за короткий ежик волос. Что-то подсказывало Робину, что эта реакция никак не связана с броском Джона. Но это была плохая мысль, и Робин решил ее не думать. — Друзья! Мне сегодня ночью приснился вещий сон. — Ну надо же. А я думал, что перебрал все грибы. Мач, ты ничего в котел не докладывал? — Тук оторвался от Библии и пристально посмотрел на Мача. Тот замотал головой, отчего свирель разразилась длинной заунывной руладой. В этот раз повозка переехала целый мышиный выводок. — Тук, я серьезно. — Так и я не шучу. Ребята, кто-нибудь еще вещие сны видел? Может, живот крутило или слюна изо рта шла? — Тук! Перестань! Это было послание Хэрна, грибы ни при чем. — Вот когда вся банда проблюется и с лихорадкой свалится, тогда про Хэрна расскажешь. А я послушаю. — Да что ты заладил! Каркаешь, как ворон. Никто не проблюется. Завтра идем на тракт. Там будет путник с грузом. Поможем этому достойному господину, разделим тяготу его ноши. Свирель взвизгнула и умолкла. Наверное, мыши кончились. *** — Да чтоб тебе… — я облизал окровавленный палец. Рука у меня выглядела так, словно я совал ее в шиповник. Раз так десять или пятнадцать. — Ты, сука, жрать будешь? Я посмотрел на нежную кошечку. Чертова тварь посмотрела на меня. Глаза у нее были голубые и прозрачные, ледяные, как… как два куска льда. И в каждом куске пылало обещание скорой и мучительной смерти. Я не знаю, как во льду может что-то пылать. Но иногда понимание и не нужно. Ты просто видишь истину. Осязаешь ее. И тогда причины не важны. Важно свалить нахрен, и как можно быстрее. А разбираться потом будешь. — Ууууу-ааа, — сказала кошечка и хлестнула бока хвостом. — Правда? Знаешь, я тоже от тебя не в восторге. — Ууууу-ааааа! — Понимаю. Я бы тоже с удовольствием пустил тебя на воротник. Но нельзя. Приказ, мать его. — Ууууу-АААА!!!! — Сама туда иди. Дьяволово отродье! А потом я подумал: а может, ей до ветру надо? Сидит животное в ящике, ноги затекли, хвост ломит. Все съеденное-выпитое давно на выход просится, а место-то нет! Не себе же на ноги гадить. — Слушай, ты, тварь богомерзкая. Предлагаю перемирие. Я открою дверь клетки, а ты не отгрызешь мне пальцы. Как тебе мысль? Клянусь богом, эта тварь облизнулась! Гизборнятина пришлась ей по вкусу. Я, в общем, даже не удивился. Шериф мою кровь пьет, и эта туда же. Такой уж я лакомый. Я зашел сбоку, встал со стороны деревянной стенки и поддел ножом крючок. — Вот! Свобода! Иди, рой ямку. Или что ты там будешь делать. Был конечно, риск, что эта тварь сбежит. Одуреет от свободы, рванет в лес и поминай как звали. Но небольшой риск, небольшой. Не с моим счастьем. Вернется эта дрянь мохнатая. Как пить дать вернется. Кошка медленно, словно нехотя вышла из клетки. Эта была здоровенная, с полкабана, жирная тварь. Лапищи у нее были размером с куриное яйцо, а когти — как сарацинские кинжалы. Ну, может чуть поменьше. Но ненамного! Нежная кошечка хлестнула бока хвостом, оглядела меня сверху донизу и сочла более недостойным внимания. Развернувшись, она медленно прошествовала в сторону леса, покачивая обильной задницей. Даже в это незамысловатое движение чертова дрянь ухитрялась вкладывать изрядную дозу презрения. — Вот не больно-то и хотелось! — сказал я, глотнул вина из бурдюка и зализал пальцем. Чем дальше эта поганая тварь уйдет, тем лучше. А если не вернется, так совсем замечательно. Разве я сторож брату моему? Или кошке? Причем не моей, а чужой. Вечерело. Солнце сползло в облезшие кроны, поднялся ветер. Я сделал последний глоток и оглянулся. Кошки не было. Я присмотрелся внимательнее. Ни одного белого пятнышка. Только бурое прелое дерьмо вокруг. — Кис-кис, — сказал я. Негромко. Чтобы не дай бог не накликать. Можно было бы вообще не звать, но я же дал обещание. — Кис-кис-кис. Как там тебя? Мурлыка. Беляночка. Пушинка. Снежок. Иди ко мне, стервь ты мерзкая. Лес молчал. Я вздохнул с облегчением. Если и к утру не явится, то уезжаю с пустыми руками. Я приказ выполнил. А за результат пускай у других голова болит. Зевнув, я вернулся к костру. Распогодилось, тучи уползли куда-то на запад. Небо усыпали мелкие частые звезды. Словно перхоть на плечах старика. Ветер, прогнавший тучи, принес и холод. Я подкинул веток в костер и потянулся за плащом. Что за?.. Ткань была мокрой. Не влажной, а именно мокрой. Я посмотрел наверх — будто ожидал увидеть на дереве родник. Естественно, с ветвей ничего не капало. Я пощупал землю. Влажная, конечно, но ведь не мокрая. Да и плащ на сумке лежал. И тогда я понюхал руку. — Ах ты ж тварь! — Уууу-ааа!!! — отозвалась из клетки чертова скотина. *** Сидящий в ветвях Мач поднял руку. Робин напрягся. Теперь и он слышал мерный топот идущего шагом коня. Не торопится путник, не торопится. Наверняка что-то тяжелое везет. И ценное. Мач махнул рукой, и Робин, выпрыгнув на дорогу, натянул тетиву. — Стой! — Локсли? — Гизборн! Робин ослабил тетиву, но лук не опустил. Ватага топталась сзади, озадаченно сопя. — Ты тут один? — Нет, ну что ты. С отрядом. Ты же видишь отряд? — Это ты шутишь, что ли? — Над тобой? Никогда. Робин хотел было ответить, но сообразил, что только затягивает бессмысленную беседу. — Что везешь? Давай сюда. — Ты меня что, ограбить хочешь? — в глаза у Гизборна появился искренний интерес. — Не хочу, а граблю. Ну, шевелись. Мы тут зимовать не собираемся. Робин кивнул Джону, тот взял черного жеребца под уздцы. — Ну, делиться будем, сэр рыцарь? — голос у Джона был откровенно издевательский. Он явно хотел разозлить Гизборна. А потом… Был бы повод. Вопреки надеждам, Гизборн смиренно склонил голову. — Самое ценное — в этом вот ящике. Груз, который я везу в Ноттингем. — И что, даже не попытаешься ничего сделать? А, ваше героическое рыцарское светлейшество? — Джон чуть ли не в лицо Гизборну сунулся. Даже за плащ ухватил — но тут же отдернул руку. — Чего это? — Не обращай внимания. Ты же меня грабил? Ну так продолжай. — Ты что, умом тронулся? Или замышляешь чего? — Джон насупился, отступил в сторону и перехватил палицу посподручнее. — Нет. Я уступаю численному превосходству. Вас больше, я окружен, вы вооружены луками. Я не могу сопротивляться. Забирайте, — Гизборн ткнул ящик Джону. — Что это? Чего это? — Это ваше. А я поехал. — Куда поехал? — Туда. Вперед. Чего вам еще? Денег? Вот кошель. Берите. Кольцо. Черт, не лезет с пальца. О, пошло! На, забирай. Могу сапоги снять. Но предупреждаю, я в них неделю не снимая хожу, так что за последствия не отвечаю. Гизборн торопливо швырял вещами в оторопевшего Джона. Робин почесал в затылке, переглянулся с Марион. — Эй, Гизборн, ты чего? Прихворнул малость? Или с перепою? — Третий день как стеклышко. И хотел бы, а нету. Давай, не задерживай. Забирай все, а я поеду в Ноттингем и надерусь. — Чего так торопишься? — Отмечать буду. Памятное событие отмечать, я имею в виду. Меня ограбили, когда я вез шерифу важный груз. Этот день навсегда останется в моей памяти. Вино смягчит горесть поражения. Все, мы закончили? Джон, прижимающий к груди ящик, на котором были грудой свалены монеты, ошалело кивнул. Гизборн тронул коня. Лицо у него при этом странно подергивалось, глаза сияли. То ли сэр рыцарь впал в истерику, то ли просто спятил, Робин сообразить не мог. Право на жизнь имели обе версии. — Уууу-аааа! — сказал ящик. Джон подпрыгнул. Робин натянул тетиву. — Эй! Стой! Какого хрена? Что это? — Вот же тварь. И тут нагадила, — Гизборн скривился и смачно плюнул на дорогу. — Что в ящике? — Открой — узнаешь. Джон подозрительно таращился на клетку, и теперь Робин мог только удивляться, как же он сразу не сообразил, что это. Ну разве бывает у ящиков одна стенка решетчатая? Зачем? Чтобы казна не задохнулась? — Кто там? Хищник? — Нет, блядь, овца. Локсли, ты идиот? — Я целюсь в тебя из лука. — Это не делает тебя умнее. Там кошка. Ты что, не слышишь? — Кошка? Зачем? — Потому что супруга шерифа Ноттингема пожелала. Она соскучилась по любимому котенку. — И за котенком отправили тебя. Тебя. За котенком. Робин хихикнул. Гизборн покраснел. — На себя посмотри. Ты устроил засаду, чтобы отобрать кошку. Гроза Шервуда. Разоритель кошачьих гнезд. — Эй, ты не забывайся. Я… — Кисонька! Увлекшись беседой, Робин сосредоточился на Гизборне и перестал приглядывать за командой. Это было ошибкой. Большой ошибкой. Потому что Марион была уже около клетки. Она заглядывала через решетку с самым умильным видом. — Беленькая! Пушистая! Ты посмотри, Робин, какая она миленькая! — Марион, нет. — Ну Робин, просто глянь! Глаза Гизборна полыхнули. — Чудная кошечка, леди Литфорд. Нежная и ласковая. Очень умна. Я выпускал ее гулять каждую ночь, и всегда она возвращалась в клетку. И глаза. Взгляните, какие у нее дивные глаза. Голубые. Чистые, словно родниковая вода. Очень красивое животное. Благородное, я бы сказал. Нет-нет, не открывайте клетку. Это очень робкая кошка, она может убежать. Просто полюбуйтесь на нее. Вы видите, какая у нее шерсть? Белоснежная. Ни единого темного пятнышка. Марион заворожено таращилась в клетку, рот ее округлился, словно для поцелуя. — Робин, ну посмотри, какая миленькая! — Марион! Нет! — Почему? Мы же его ограбили. Это добыча! — Потому что Гизборн сам ее отдает. Да еще и нахваливает! Оставь кошку, Марион! — Не оставлю! Она боится! Ты посмотри, как она сжалась! Бедное животное! — Бедное? Гизборн, что у тебя с руками? — Где? Это? Мелочи. Через шиповник продирался. — Зачем? Ты съехал с тракта, нашел шиповник и решил через него продраться? И чем от тебя так несет? — Белки. — Что — белки? — Белками несет. — При чем тут белки? — Я ехал под деревьями. А там — белки. Неразумные животные. Справляют нужду, когда захотят. Марион сунула палец в клетку и что-то ворковала, склонившись к решетке. Глаза у нее затуманились. — Марион! Оставь кота! — Леди Литфорд, животное утомилось в дороге. Уверен, кошка страдает в этой тесной клетке. — Не слушай его! Марион открыла дверцу. Из клетки выбралась кошка — большая и белая, как облако. Выглядела она вполне… невинно. — Кис-кис-кис! Кошка подошла к Марион, обнюхала протянутую руку, развернулась боком. И милостиво разрешила почесать себе бочок. — Какая она хорошенькая! Робин! Глянь, у нее розовый носик. У нее, наверное, и пяточки розовые! И мяконькие! Такая миленькая, смотри! Робин смотрел. С тоской и ужасом. Он смотрел — и видел, что никак, никакими силами не сможет выдрать эту тварь из рук Марион. Нежных и любящих рук. А если выдерет, то жизни ему не будет. Эти нежные и любящие руки сожмут его шею и будут держать, пока не оборвется дыхание. А Гизборн улыбался. В этой ухмылке было торжество и обещание расплаты. Робин еще не знал, какой, но не сомневался: долго неведение не продлится. Может, эта кошка больна. Или безумна. Или обучена убивать во сне. А может, в нее вселился дьявол. — Надо было тогда совсем этого мудилу утопить. С концам. Сопля ты и рохля, — сказал Робину внутренний голос. Тот самый, что советовал подкараулить сегодня путника с грузом. И в этот раз голос не врал. — Робин, ну что же ты стоишь? Иди сюда! Погладь ее! Она тебе нравится? Скажи? Нравится? Обреченно вздохнув, Робин направился к Марион. — Да. Очень милое животное. Просто восхитительное. *** — Что значит ограбили? Как? — Обычно. Их много, я один. Даже если бы попытался прорваться — у них луки. Упади я с седла, и животное бы погибло. — О, так это была не робость. Это было стратегическое решение. Де Рено ухмылялся. Он в это не верил. А зря. Это действительно было стратегическое решение. — Именно так. — И в чем же его глубинный смысл? В том, что теперь я эту проклятую шайку с закрытыми глазами найду. По запаху. Смердеть они будут, как городской сортир после ярмарки. — Я подумал именно так. Сейчас ваша супруга знает, что ее любимая кошка жива. О ней заботятся. Конечно, не столь хорошо, как это делала бы леди де Рено. Но все же. Подумайте, как огорчилась бы ваша супруга, если бы услышала о смерти этого чудного животного. — Надо же, как складно у тебя все выходит. Похоже, Гизборн, ты неплохо продумал объяснения. Если забыть о результате, поступок выглядит разумно. Впрочем, это неважно. Завтра ты поедешь за новым животным. — Что? — Моя супруга сказала, что мать той кошки, что ты потерял, жива. И у нее недавно был приплод. Шесть милых белых котят. Об этом леди де Рено писала ее достопочтенная матушка, моя свекровь. Поэтому ты поедешь и доставишь сюда котенка. Выезжаешь завтра утром. На этот раз возьми с собой стражу. Раз уж ты не можешь привезти кошку самостоятельно, возможно, с задачей справится двадцать человек. Все понятно? — Да, вполне. Выезжаю завтра утром. Будет исполнено. Твою мать…