Царевна-дракошка

Было у царя три сына: Старший умный был детина, — впрочем, каменный: подростком под дедушкино проклятие попал, так его до сих пор и не расколдовали, — Средний был и так, и сяк, — и красавчик, и фехтовальщик, и вообще блондин натуральный, — Младший вовсе был… чудак. Вот жили они, поживали, добра наживали, в приключения опасные влипали — и надоело это однажды царю. Решил он их женить, чтоб приутихли маленько. Сказано — сделано: получили молодцы по луку тугому да по стреле золочёной. Да приказ царский: развернитесь, мол, сыновья, на замковой башне в разные стороны, да пустите стрелы высоко-далеко. Куда упадет стрела, там и сватайтесь к девице. Подумал старший сын маленько, бумажки почеркал, траектории повысчитывал. Выбрал себе сторону света, выстрелил. Целил он в речку под замковой стеной, в середку прямо, к рыбам-лягушкам бессловесным — да только ветер поднялся неожиданно, и стрелу в сторону снесло. Прямо к князю одному во двор. Вздохнул царский сын, погоревал маленько, да все же поплелся туда насчёт девиц спрашивать. Средний сын посмотрел на это и только плечами пожал. Повернулся к солнцу восходящему, прищурился на него да выстрелил, не глядя. Сильная рука у него была, далеко его золоченая стрела полетела. Через полгорода, аж до купеческих теремов богатых. И там — прямо в окошко одно, между ставен. Отправился средний царевич за стрелой своей в путь, песенку веселую насвистывая. Третий сын стрелу свою за руины пустил обугленные, за чащобу темную, дремучую — туда, где точно никто из людей не живёт, а особливо из девиц младых на выданье. Третьему сыну, как и первому, не особо-то жениться хотелось. И пошел он в лес за стрелой своей: не пугали его ни темень темная, ни звери дикие, ни нечисть голодная, ни чей-то грозный рык. Нечисть от младшего царевича сама бегала — только пятки сверкали. Далеко, ох как далеко всяким чертям, лешим да кикиморам было до него в коварстве, изворотливости да темном колдовстве. Некоторые даже, заискивая, его хозяином своим называли. Да только не одна лишь нечистая сила в том лесу жила, но и другие существа, самые редкие и расчудесные. Многие их видали, только не знал никто из людей, ни сколько их там водится, ни где их искать — лес-то был волшебный. Тайный. Шел-шел по лесу третий царевич, бурелом с дороги заклинаниями раскидывал. Разбегались, разлетались от треска звери да птицы лесные: никому придавленным быть не хотелось. Шел-шел царевич, думал… и понял вдруг, что не так уж и против он на ком-нибудь жениться. Для разнообразия, любопытства ради. Если не понравится — всегда ведь убить можно… А старший сын в то время уже на княжеском дворе был. Двумя стражниками под руки схвачен, как разбойник и злодей, страшный монстр, что на безопасность княжескую стрелой своей покусился. Князь тогда в отъезде был, так что судить нечестивца позвали дочь его, младую княжну. Черноволосую, стройную, в дорогом сарафане из заморской серебряной парчи, шитой жемчугами да самоцветами. Объяснил ей царевич, кто он такой, зачем стрелу в небо пустил. Восхитилась дева, сбежала к нему вниз по ступенькам, на шею бросилась да начала нежным своим голоском щебетать о силе любви, судьбе да счастливом будущем. Повздыхал царевич маленько, но вскоре привык. А женился — и вовсе начало нравиться. Средний сын до купеческого двора тоже вскоре дошел. Но не сразу: задержался он маленько, калачей да пирогов горячих на площади купил. Идёт, жуёт, несёт в котомке запас вкусностей, от собак голодных на ходу отмахивается. Вот пришел он к высокому расписному терему. Красивый терем, словно пряничный. И видит царевич: стоит во дворе красна девица с рыжей косой, яблочко наливное грызёт. Сарафан на ней пунцовый, в вышивке золотые нитки поблескивают, а на тонкой шее бусы висят — три ряда разноцветных каменьев. Хороша девица, в общем. Росточком только не вышла маленько, ну да это не беда: у самого-то царевича росту много. На двоих хватит. Спрашивает царевич у девицы: не в ваш ли, мол, терем моя стрела залетела? Девица в ответ в него яблоком швырнула. Полуобгрызенным. И как зарычит! — Так это ты, олух неграмотный, чернильницу мою перевернул? Мой пергамент дорогой, для заговоров, испортился, отцова счетная книга вся чернилами испачкана! Все труды насмарку пошли! Да я тебе сейчас эту стрелу зна-аешь куда… — Что случилось? Что за крики? — послышалось тут из терема. — Н-ничего, сестрёнка! — пискнула в ответ рыжая. — Совсем ничего! Пока страшная девица не оправилась от испуга, царевич протянул ей пирог с брусникой. Не зря он столько накупил, оказывается! Подношение — или, скорее, сочащаяся кровавым ягодным соком жертва — и правда помогло царевичу усмирить в собеседнице гнев. Дева впилась в пирог, как богиня кровожадная, и в два счета его проглотила. Потом второй. Потом третий. А потом она успокоилась, за время еды на глазок оценив платежеспособность собеседника — как более чем достаточную. И его готовность платить — по явной добродушности. Планы по добыче о-о-очень большой компенсации ущерба уже вовсю роились в ее прелестной головке… Другими словами, пирожки — и вызванная ими минутная задержка — спасли беднягу от верного фаербола в нос. Впрочем, минуту спустя, когда речь пошла о свадьбе, он этот фаербол всё-таки получил. А неделю спустя… свадьба всё-таки состоялась. Причем невеста лично гоняла слуг, чтобы как можно лучше подготовить праздник. И краснела у алтаря, как маков цвет. Третий же царевич брел по лесу долго. И начинал уже сильно сомневаться, что найдет свою стрелу — по крайней мере, до заката. Решил царевич пойти туда, откуда порой громкий рык слышался. Там кто-то живой, по крайней мере. Вдруг видели, куда эта треклятая стрела задевалась? Долго ли, коротко ли — пришел. И видит: сидит посреди полянки крылатый змей, жёлтый, как цветы зверобоя. И чешуя его — там, где на нее солнечные лучи попадают — ярко-ярко блестит. Сидит змей, порыкивает, лапой нос чешет. Ну, царевич и идёт, и спрашивает: — Не видал ли ты, гад ползучий, поблизости золотой стрелы? — Этой, что ли? — отвечает ему змей девичьим голосом. Очень, очень злым девичьим голосом. И протягивает в лапе стрелу. Ту самую. В общем… в ближайшие дни в том лесу повалилось, сломалось и сгорело немало деревьев. А каким образом эти двое все же умудрились пожениться к осени — загадка, ответа на которую нет до сих пор. Кстати, младший царевич как-то раз попытался сжечь драконью шкуру. Гореть она не горела, но жена на него за это все равно смертельно обиделась.

***

В заключение надо сказать, что надежды царя совершенно не оправдались. Теперь его сыновья — со своими молодыми женами под ручку — стали влипать в приключения ещё в два раза чаще. Вот так вот.