Копенгаген, 2000 год. Психиатрическая клиника.
С немым криком Мари распахнула глаза, выпуталась из одеяла, забилась в угол кровати, сжалась в комок. — Сурт... Сурт, уходи, всё из-за тебя. Если бы не ты... — шептали побледневшие губы. Всюду мерещились едкий дым, запах гари, всполохи яркого огня. Из горла вырвался хриплый стон, руки сильнее обхватили колени. Но постепенно кошмар отпускал. Мари задышала глубже, нос начал различать ароматы больницы: лекарств и чистящих средств. Осмотревшись по сторонам, поняла: она в безопасности. Медленно расцепила дрожащие пальцы, встала на четвереньки, подползла к подушке и легла. Пришло облегчение, когда вместо неба, охваченного густым дымом, она увидела над головой белый потолок. Мари не знала, как долго находится в больнице, не каждый день могла осознавать себя, быть в сознании. Чаще после приёма таблеток погружалась в прошлую первую идеальную жизнь. А когда действие лекарств заканчивалось, приходили кошмары из второй. Вот и сейчас она очнулась от такого прошлого. Но скоро, уже скоро… Вот за окном окрасилось розовым рассветное небо, предвещая новый день и очередной приход медсестры с порцией разноцветных капсул. Эта женщина вызывала у Мари толпу холодных мурашек, слишком уж неестественная приклеенная улыбка была на её лице, пустой взгляд да движения механической куклы. Что странно, весь обслуживающий персонал будто не замечал странностей, порой творящихся в палате: покрытых инеем стен, морозных узоров на зеркалах, сыплющегося с потолка снега. Всё было кристально чисто, как она когда-то, и холодно. Главное, не горячо. Мари прикрыла глаза. Скоро она вновь унесётся в светлый мир, где нет боли, отчаяния, страха, где ждут родные и любимый Йормунганд. Улыбка тронула губы, когда перед глазами возник образ двухэтажного дома из ярко-жёлтого кирпича с высокими ступенями, ведущими на веранду. Вон и небольшой сад за оградкой, где зреет вишня, а под густой тенью яблонь расположилась мамина каменная горка с суккулентами. Ветер-озорник играет флюгером на крыше, проносится по полям, пригибая разноцветное покрывало цветущих трав к земле. Когда-то Мари любила срывать ромашки, плести из них пышные красивые венки. Один себе, другой — маме. За окном палаты солнце сонно шарило лучами по небу, зачирикали проснувшиеся воробьи. Вроде пора, медсестра вот-вот должна прийти. Хорошо. Значит, уже скоро Мари вновь ощутит прохладную землю под босыми пятками, услышит недовольное жужжание пчёл, которых она нечаянно спугнёт своим бегом и громким беззаботным смехом. Она помчится по тропинке в сторону леса, где раскинуло изумрудные воды тихое озеро. Там каждое лето пара белоснежных лебедей растила потомство, а Мари специально прибежит, чтобы покормить их вкусным хлебом, погладить по шелковистым длинным шеям, похвалить маленьких птенцов, старательно нарезающих круги по воде. А когда вернётся домой, её встретит ласковой улыбкой мама; отец позовёт на веранду, чтобы рассказать очередной увлекательный эпизод из жизни, и Йормунганд будет фыркать, поправлять, перебивать его. Не это ли идеальная жизнь? Мари с досадой посмотрела на дверь: ожидание в этот раз отчего-то затянулось. В душе зашевелилась тревога. Чтобы успокоиться и не метаться по комнате в нетерпении, она скомкала одеяло, вцепилась в край пододеяльника зубами, стала раскачиваться. Успокоиться, успокоиться, ей надо успокоиться. Стала перебирать тёплые воспоминания из детства: вот с мамой лепит пирожки с капустой, весело рассказывает о чудаке Эйнаре, который объявил, что она теперь его дама сердца, а он бравый викинг и обязательно отрубит чешуйчатому гаду голову, потом, когда подрастёт. Да, хороший был день. Тогда Йормунганд к ним прилетел вечером, принёс тушу оленя, и, пока мама хлопотала на кухне, отец и дракон травили байки, расположившись у кострища во дворе. А она сидела, слушала, открыв рот, запоминала. Тогда папа рассказывал, как встретил маму...*** Эдда. 1887 год.
На небе мерцали звёзды, летняя ночь была наполнена звуками: стрекотали сверчки, перекликались птицы, весело потрескивал костёр. Мариэлла сидела на широком спиленном бревне, болтала ногами и переводила взгляд то на отца, сидящего рядом, то на Йормунганда, устроившегося неподалёку от кострища. — А я говорю, что характер у Элизы не изменился. Как была вредной и злопамятной женщиной, так и осталась. Ты можешь себе приписывать сколько угодно подвигов, но в этом конкретном случае просто несёт бахвальством: «Рядом со мной даже ведьма превращается в ласковую кошечку», — Йормунганд так смешно передразнил голос и интонации отца, что Мариэлла прыснула в кулачок, стараясь не смеяться громко, а то ещё спать прогонят. — Дру-уг, — ласково, с насмешливыми нотками протянул Фридрих, — ты плохо разбираешься в женщинах, я бы сказал — никак. Качественные регулярные развлечения в кровати делают из любой мегеры... — Оставь это при себе, в подробностях ваших игр не нуждаюсь, — недовольно фыркнул змей, сложил передние лапы и опустил на них шипастую голову. — Я не настолько дремуч. — Пап, а во что ты играешь с мамой? — не утерпев, полюбопытствовала Мариэлла. Йормунганд кашлянул, фыркнул, перевёл взгляд на малышку и подмигнул, а Фридрих задумчиво повертел кружку с медовухой. — Понимаешь, Снежинка, такое маленьким девочкам знать рано. Но, может, ты хочешь послушать какую-нибудь другую историю? — Да, — с готовностью подтвердила Мариэлла, довольная, что её оставили и готовы даже поделиться новым рассказом из жизни. — Хочу узнать, как ты изменил маму. — Бух-ха-ха-ух! — разнёсся по ночному саду громкий смех змея. — Это так забавно звучит, что и я не прочь послушать. Бог Грома и Молний ухмыльнулся, повернулся к дочери, ласково погладил по голове и начал свой рассказ: — В тот год на городок под названием Эдда, да-да, этот самый, обрушились суровые метели и лютый мороз. Злой ледяной ветер выл в дымоходах жителей, остужал жар печей и каминов, проникал через щели в дома, забирал последние крохи тепла. Люди боялись выйти на улицу, но когда они услышали, что за чертой города остановился на отдых великий воин, то храбрецы пошли к нему на поклон. — Это был ты? — восторженно прошептала Мариэлла. — Да, — усмехнулся Фридрих и отпил глоток пива. — Тогда я много путешествовал, вот и оказался проездом в этих краях. С Йормунгандом, — рука с зажатой в ней кружкой указала в сторону подрёмывающего змея. — Он был моим бравым боевым скакуном. — Ты ври, да не завирайся, — зевнул «скакун», оголяя внушительные клыки. — Кое-кто нагло уселся мне на шею и предложил слетать проверить некоторые слухи. — Видишь ли, — наклонившись к уху малышки, доверительным шёпотом заговорил отец. — Твоя мама была такой страшной в гневе, что о ней пошли слухи среди людей. — Она добрая, — нахохлившись, буркнула Мариэлла. — Добрая. Но жители Эдды обидели её. Ты знаешь Скади? — кивок в ответ. — Твоя бабушка давным-давно выкрала одного юношу по имени Кай из города, увезла к себе в ледяной дворец и... Как бы выразиться поприличнее, хм... Через год родилась твоя мама. А чтобы она смогла появиться на свет, Скади пришлось заморозить сердце избранника. Но знаешь, я потом расскажу эту историю. Главное, что Кай вернулся в Эдду, а люди очень невзлюбили Снежную королеву. Но однажды в их тихий городок пришла необычная девушка. Она хотела лишь увидеться с отцом, поговорить. Но сердце обычного человека полно страхов, вот и горожане испугались, озлились и прогнали её прочь. — И получили в ответ лютую зиму от обиженной молодой Снежной королевы, — подключился к рассказу Йормунганд. — Да, крепко жители Эдды обидели маму. И не придумали ничего лучше, чем пожаловаться на неё храброму воину, чтобы усмирил ведьму. Слёзно умоляли, в ноги бросались, руки заламывали. Не смог я отказать, решил встретиться с девой, что так сурово покарала своих обидчиков. Сел на змея, взмыл в небо. Преодолевая порывы сильного ветра, полетели мы в сторону высокой горы, где обитала снежная дева. А там нашим глазам предстал настоящий ледяной дворец. Сверкающий и холодный. Но ещё прекраснее оказалась его хозяйка, — Фридрих наклонился и поцеловал дочку в макушку. — Вот такая же ясноокая, с волосами цвета белого золота, статная и очень, очень сердитая. Мариэлла надула щёки, свела глаза к переносице, нахмурила бровки и сделала самый сердитый вид. — Да, вы обе вызываете трепет, когда злитесь, — усмехнулся Фридрих. — Вот и у меня сердце пропустило удар, застучало громче, выпрыгивая из груди, стоило увидеть Снежную королеву. — Ты влюбился с первого взгляда? — восхищённо протянула малышка. — Влюбился. Забыл даже, для чего прилетел на гору. Но сердце мамы было заморожено, поэтому она окинула меня холодным взглядом и потребовала, чтобы я ушёл. Да-а, больших усилий стоило расколдовать её, заставить биться ледяное сердце. Пришлось даже выкрасть из дворца красавицу, перекинуть через дракона и увезти с собой. Недолго она сердилась на меня за такое своеволие, со временем простила, растаяла. — Растаяла? Это как? — переспросила Мариэлла, непонимающе глядя на отца. — Пф-ф, а подробности ты упустил, друг. Всё рассказал, но главного — нет, — съехидничал змей. — Я очень горячий, — Подмигнул ей Фридрих, не обращая внимания на зубоскалящего ящера. — Вот и поделился своим теплом, окружил любовью и заботой. Сердце у мамы оказалось доброе, теплое, отзывчивое. Просто этого никто раньше не замечал. А я, получается, расколдовал богиню поцелуем, женился, построил для неё самый красивый дом. Теперь мы живём счастливо и, надеюсь, долго. — Да, умеешь же ты свистеть, — заметил Ивий. — Пап, ты умеешь свистеть? — подпрыгнула от радости Мариэлла. — А меня научишь? — Научу, но утром, а сейчас тебе пора идти спать, Снежинка...*** Копенгаген, психиатрическая больница, 2000 год.
За окном светило солнце, неспешно взбирающееся по небосводу, больница наполнялась звуками, все просыпались. Яркий свет, разговоры и шум в соседних палатах напоминали ей, что Мари не одна. Улыбаясь, она прикрыла глаза... К ней всегда в такие моменты приходил Йормунганд, только не в истинном обличии, а как все. — Мари, — позвал тихий голос, такой знакомый и родной. В уголках глаз блеснули слёзы, непослушные губы прошептали: — Йормунганд. Широкая ласковая ладонь коснулась щеки, погладила. Мари не выдержала и расплакалась. — Пришёл, ты пришёл, как и обещал! Теперь мы будем вместе, да? — тороторила она, сжимая его сильную широкую ладонь вместо лапы. — Тише, Снежинка, не плачь, я с тобой, мы больше не расстанемся, — твёрдые пальцы поймали льдинки, текущие по щекам. — Я должен попросить у тебя прощение за твою нелёгкую жизнь, ты не заслужила такого отца, как Андерсен. Но я всё исправлю, нужно только ещё немного потерпеть, и нынешняя жизнь тоже останется в прошлом. Хочешь чего-нибудь? — Хочу увидеться с Гердой и жить без Су-у-у-урта, — прошептала она, протягивая буквы в ненавистном имени; глаза распахнулись сильнее, она еле дышала, руки взметнулись вверх и обняли широкие плечи, пальцы крепко вцепились в ткань пиджака. Мари уткнулась носом в грудь змея, вдохнула такой знакомый запах с нотами одеколона. — Давай вернёмся в прошлое, пожалуйста? И ты не будешь мёртв, огонь не победит тебя, а? — Мари, так и должно было случиться, у Тора был план по сдерживанию Сурта. Йормунганд нежно коснулся лица, провел пальцами по контуру, убирая в сторону гладкие волосы, что пахли медовым шампунем. Средства личной гигиены он привозил Мари сам. Она наслаждалась его касаниями и уже не слушала объяснений, рядом с ним даже ненавистное имя казалось безразличным. Настолько было тихо и спокойно. Она прикрыла глаза, но, испугавшись, что призрак исчезнет, раскрыла их. Не удержавшись, он поцеловал её в губы. Наконец-то проник языком в податливый рот и уложил Мари на простынь. Его рука спустилась вниз, звякнул слишком привычный звук пряжки ремня на брюках, и Мари поморщилась. Отвернулась и сжалась. — Мари, я могу остановиться, если хочешь. Но твоим желанием было увидеться с Гердой, а чтобы увидеться, нужно родить её. Ты готова? — Да-да, я готова, конечно. Я хочу ещё раз почувствовать её у себя в животе, хочу, чтобы она была похожа на тебя и никогда не боялась Су-у-у-рта, — снова протянула Мари, но уже не чувствуя паники. Она улыбнулась. — Только у меня просьба... — Всё, что пожелаешь. — Будь... в своём истинном обличье... Йормунганд по-хищному оскалился, оголяя вместо ровных человеческих зубов острые клыки, и сменил зрачки на вертикальные. Мари услышала рык настоящего зверя и ощутила, как он стащил с неё голубую пижаму, не повредив узорчатую ткань, и улыбнулась. Даже хотелось рассмеяться, но побоялась, что её галлюцинация пропадёт. Ведь в этом мире разумных гигантских змей не существует, а тем более со способностью перерождаться, сохранять память и управлять временем. — Ты хочешь видеть меня зверем? Ты уверенна? Мари кивнула и обняла призрак змея. Самого прекрасного призрака. Йормунганд пальцами впился в её ягодицы и медленно вошёл. Он вбивался в неё, а она, кажется, за последнее время впервые улыбалась и двигалась навстречу. С каждым толчком она чувствовала, как оживает. Как ей хочется и дальше идти по сожжённой демоном земле. Ей хорошо в это мгновение, и она полна сил и энергии. Йормунганд погладил по белым волосам и увидел в уголках глаз замёрзшие слезинки. — Больно? — Йормунганд посмотрел ей в глаза, замедляя темп. Колени мелко дрожали. Стараясь выровнять дыхание, он нежно поцеловал пухлые порозовевшие губы. — Мне хорошо, разве ты можешь сделать мне больно? — Нет, моя Снежинка, только другим, — улыбнулся он и поцеловал в губы. Не разрывая поцелуй, он излился в неё, оставляя семя внутри, вернул человеческий облик и покинул её обмякшее тело. У Мари наконец-то получилось достичь сексуальной разрядки, ей хотелось смеяться, как безумной, от наслаждения, которое испытывала лишь в прошлом. В виде мужчины в строгом костюме он резко распахнул дверь и вышел из палаты, но обернулся, как она и надеялась. — Увидимся, Мари. И да, я жду рождение Герды, как и ты, — подмигнул он и тихонько закрыл дверь... Не хватило только фразы, которую любил повторять Ганс: «Будь послушной девочкой». — Госпожа Андерсен, — Мари подскочила на кровати от неожиданного голоса вошедшей в палату медсестры. — Вас ждут. — Кто? — глухо спросила Мари, задерживая дыхание, чтобы не разрыдаться. Она ждала Йормунганда, а он не пришёл, почему? Ведь в ней растёт их Герда и она очень послушная. А может, это опять самовнушение, и она не занималась любовью с хищником, не получила разрядку и вовсе не беременна от него. Она опустила взгляд на округлившийся живот и грустно улыбнулась, обняв саму себя. А что делать, если никто не обнимал? — Доктор Робби. Вставайте, я провожу, — напомнила о себе медсестра, отчего Мари сглотнула и замерла. Мари вслушивалась в тихий ласковый голос и кивнула, соглашаясь, её давно к этому приучили. Ей помогли подняться. Головокружение помешало стоять ровно, и она чуть не упала, но чужие руки уверенно подхватили, и её повели в ванную комнату, чтобы умыться, причесаться, накинуть халат и завязать пояс. Мари тошнило. Но в то же время она пребывала в лёгком замешательстве от такого обращения, поэтому безропотно последовала за медсестрой, когда та, взяв за руку, повела её по длинному коридору. Он, на удивление, оказался вовсе не мрачным, как можно было подумать при словосочетании «психиатрическая больница». Стены и потолок были выкрашены светлой краской, на потолке висели красивые резные люстры, белые двери сверкали чистотой, а их начищенные ручки сияли медным блеском. Мари так засмотрелась по сторонам, что налетела на добрую медсестру, когда та остановилась у одной из дверей. Тошнота отступила, и она задышала медленней. — Извините, — стушевалась она, высвобождая руку из теплой ладони медсестры. — Всё в порядке. За дверью кабинет доктора Робби. Не бойтесь, идите, а я подожду здесь, — сказала она и мягко подтолкнула в спину стушевавшуюся Мари. — Она ведь хорошо к тебе относится, — ободряюще подмигнула женщина. — Она пытается лишить меня приятных воспоминаний, хочет, чтобы я жила в реальности, простила... а ещё она мать Су-у-у-рта, а ещё... ещё моя мама тоже, но она предательница, — тихо проговорила под нос Мари всё, что думает о женщине за дверью. О ещё одной снежной королеве. Она несмело взялась за медную ручку, задержав дыхание. Зажмурилась и приоткрыла дверь, буквально ввалилась в кабинет, как будто бы её кто-то подтолкнул. Может, демон? Или чары королевы? Она не знала. Нога тут же запнулась о ковёр, лежащий у входа, тело наклонилось вперёд, пришлось по инерции пробежать несколько шагов, выравнивая положение. Руки ухватились за высокую спинку стула, оказавшегося прямо на пути. За спиной щёлкнул замок, Мари испуганно развернулась — не убежать теперь. Горло пересохло, страшно обернуться и посмотреть в глаза той, что может навсегда запереть её здесь, поставив диагноз: шизофрения. А может, оно и к лучшему, и она останется в укрытии навсегда вместе со своим зверем и Гердой под сердцем? — Здравствуй, Мари. Садись, — голос психиатра не прозвучал холодно или надменно, тон спокойный, доброжелательный... «Мама... Кем я стала для тебя?» Они молча смотрели друг на друга, изучали, вновь знакомились, выискивая родные черты, жесты, мимику. Мари видела: да, это она, это Элиза, и совсем не изменилась, несмотря на перерождение. Белоснежные волосы, синие глаза. На лице лёгкий макияж, подчёркивающий природную красоту. Шёлковое кремовое платье с длинным рукавом мягко облегало силуэт. Этот образ целиком напомнил Мари однажды увиденную в книге картинку с ангелом. Чистым, светлым, непогрешимым. Так отзывался о ней и папа. Сердце кольнуло. А кто она? Кого перед собой видит Элиза? Любимую дочь, весёлую и беззаботную? Но той Мариэллы больше нет, она переродилась в Мари! Мари отвела взгляд, поморщилась. Виски заболели от накатившего раздражения и злости, а спина похолодела от вымораживающего стыда. Снежная королева — всегда безупречная, всегда чистая, как снег горных вершин. И она — объект похоти мужчин, мерзкое пятно на белом полотне. Губы сжались в линию, скрипнули зубы. Зачем? Зачем напомнили о том, кем была и что осталось от неё?! Тяжело дыша, Мари села в кресло, положила руки на колени, сцепила в замок, ссутулилась и, не поднимая глаз, выдавила из себя слова: — Почему ты выбрала не меня? Я что-то сделала плохое? «Нет, нет, Мари не смотри на неё!» — Не сделала, но у меня тоже есть история, и в ней замешан Сурт. Теперь я и он одно целое, понимаешь? Как и мы с тобой. Я не могу выбирать между тобой и им. Элиза не подошла, но говорила всё тем же спокойным доброжелательным тоном. — Но он же убил меня, Йормунганда, Герду! Как, почему ты не заморозила его, ты ведь была сильной...— произнесла Мари поникшим голосом. Сердце сжалось, ожидая... ответных, хоть каких-то объяснений. Чтобы она наконец поняла, почему не вернулась та самая жизнь. Мари растерялась, не понимая, чего от неё добиваются. Смирения? Она недоверчиво посмотрела на Элизу, нахмурилась. — Ты брезгуешь мной. Да, я не такая, как ты, поэтому выбрала демона. Он идеальный для тебя... Как тебе удалось родить его? Он не убил тебя, тогда почему убил меня? — посыпались торопливые вопросы, Мари не понимала ничего. — Я обязательно расскажу тебе об этом позже. Могу сказать только одно: Сурт убил меня тоже, но я поняла, что должна справиться с демоном... Мари почувствовала себя глупо, ещё и неуверенность постучалась в мысли. Как можно справиться с демоном, что за глупость?! — Ты опять беременна, у меня родится ещё один брат или сестра? — ещё один вопрос задала Мари, убеждаясь, что у мамы есть кто-то лучше, чем она. Мари украдкой покосилась на выпирающий живот из-под распахнутого халата, на пальце кольца не было. Не замужем? Элиза потрогала живот, как и Мари свой. — Нет, Мари у меня будешь ты, я очень жду тебя, — последовал твёрдый ответ и искренняя улыбка сквозь слезы. Мари наклонила голову вбок, не понимая, о чем говорит Элиза. Поглаживая свой живот, она посмотрела ей в глаза и вдохнула поглубже. — Давай ты примешь ванну с лавандой, я принесу тебе успокаивающий чай, и мы спокойно поговорим. Элиза встала, подошла к ней и взяла за руку. Мари, как всегда, куда-то последовала за ней, не зная, сколько ещё сможет вот так безропотно следовать за тем, кто постоянно ведёт еë за собой. Ванная комната оказалась небольшой, но светлой: одну из стен занимало панорамное окно, укрытое полупрозрачным тюлем. В центре стояла квадратная ванна, вмурованная в пол и обложенная бирюзовой плиткой. Она была наполнена водой, на поверхности которой плавали веточки лаванды. — Если хочешь, я включу звуки природы. Любые. Я приготовлю чистое бельё и пижаму, а ты залезай, — Элиза уже ухитрилась ловко раздеть Мари, — вода прохладная, как ты любишь. И не думай о Сурте. Не думай о том, что я тебя не люблю. Я верну тебе идеальную жизнь, вот увидишь. Мари поспешила залезть в ванну. Элиза включила «Пение моря», Мари же погрузилась в воду по самый нос и стала следить, как колышется вода, раскручивая веточки лаванды. В голове звенело, хотелось отрешиться от всего, не думать, не вспоминать. Не получалось. Всё напоминало о прошлом. Герда! «Надо спасти Герду, снова спасти, чтобы Сурт не убил!», — прошелестело в голове. Неожиданно захрипели колонки, Мари вздрогнула и посмотрела по сторонам. Откуда-то сверху послышалось раскатистое эхо прибоя. Море... Сколько раз она пролетала над ним, ловила руками солёные брызги, сидя на спине дракона. Её змея... который ушёл. К глазам подступили слёзы, навалилась тоска. Мари видела перед собой море, бег волн, чёрную чешую под рукой. До безумия захотелось туда вернуться, остановить время и насладиться мигом счастья. Прикрыла глаза. Сделав глубокий вдох, она погрузилась в воду с головой. Опустилась на дно ванны и посмотрела вверх сквозь призму волн. Всё искрило, блестело. Вода смывала грязь дождями, питала жизнь реками, испарялась под жаркими лучами солнца и возвращалась вновь на землю каплями и снегом. Вечный круговорот. Почему бы и ей не переродиться? «Сурт, ты никогда не увидишь мою Герду, никогда не причинишь ей боль, никогда!» Лёгкие начали гореть от нехватки кислорода, сделать бы вдох, но Мари упорно не всплывала. Она приняла решение. «Мы скоро вновь встретимся, как и было обещано тобой, мой Йормунганд. Не в этой жизни, так в следующей. Герда родится у нас ещё раз. Мы станем идеальными родителями. И Сурта не будет, он не разлучит нас в новой жизни!» Она открыла рот, позволяя воде хлынуть в горло. Сделала вдох, другой... Тело забилось, прошла судорога. — Я рядом, моя Снежинка. Рядом с тобой, здесь, и больше никогда не уйду, спи... Глаза закрылись, и она надеялась, что откроет их в следующей жизни.