Home and away

      Майк хлопнул ладонью по лицу.       На гулянке в честь последнего дня в колледже не хватало… Веселья. Или, может, все дело в том, что веселья-то как раз было с избытком — вон, как Саймон смеется!       — Я убью тебя! — зашипел Майк, дернув его за плечо.       Тот взглянул на него чистыми невинными глазами — так, будто не проиграл только что пару сотен баксов. Его, Майка, пару сотен!       — Расслабься, Майки. — Сай дыхнул на него спиртными парами. — Ты видел, он же пьян в стельку! — Саймон еле ворочал языком.       — А ты нет?       — Ну что, молодые люди, сдаетесь? — окликнул их тролль, не отважившись подниматься на ноги без крайней необходимости.       «Троллем» Майк мысленно обозвал его сразу, как этот мужчина только появился в их поле зрения. Здоровенный, низкорослый, воняет, как плесневелый сыр — прозвище напросилось само собой. Тролль подошел к их столу и, раскачиваясь, как победное знамя на ветру, предложил им сыграть. Выудил из кармана пару купюр, разгладил бережно дрожащими, пораженными артритом пальцами. Ну-ну, подумал Майк и собрался послать его куда подальше, но ребята — уже полупьяные и полувеселые — вдруг оживились. Каждый выложил по десятке. «Брось, ничего не теряем же, » — ухмыльнулся Саймон, и Майк со вздохом поставил двадцать.       И тут вдруг выяснилось, что пьянчужка-тролль — не такой уж и пьянчужка. Да и к тому же прекрасный игрок в покер. Круг сменялся кругом, ребята выкладывали фишки, а тролль хрюкал в кулак, загребая в грязные кулачищи их купюры.       И все пил, пил, не переставая. Стаканы еле успевали менять.       — Ах ты слизняк! — завопил Майк, когда тролль открыл даму пик — вторую в колоде.       Тролль загреб себе их последние деньги. Тогда-то Саймон и предложил ему сыграть еще раз. Весь выигрыш против пары новеньких «Ролекс» — не его, конечно.       — Рассла-абься, — Саймон оттеснил кулак Майка от своего лица и провозгласил, обращаясь к троллю: — Играем! Только да-авайте не в карты, скучно уже.       Тролль хищно облизнул губы в преддверии нового выигрыша:       — И во что ты хочешь сыграть?       Саймон выдержал эффектную паузу, и только после этого крикнул:       — В пиво-понг!       Парни, полулежащие на столе, взревели с новой силой. Майк повторно хлопнул себя по лицу.       Перед последним ходом тролль обернулся, подмигнул мальчикам и только потом сделал бросок. Все замерли. Майк скрестил пальцы обеих рук.       Теннисный мячик крутанулся вокруг горлышка стакана и… Угодил внутрь. Итого пять попаданий из шести.       Вокруг застыла тишина, парни растерянно переглядывались.       Саймон потянулся и вальяжно отлип от стола. Под испепеляющим взглядом Майка выловил мячи и опустошил картонные стаканы. Облизнулся по-кошачьи, зажмурив помутневшие счастливые глаза…       Пам! Пам! Пам! — мячи влетали в дальние стаканы так быстро, что Майк не успевал считать удары сердца. Перед последним броском он вдохнул глубже, ожидая подвоха, но мяч угодил точно в цель.       Ребята взревели. Майк засмеялся во всю глотку, такой счастливый, словно каждый из них получил грант, а не отыграл свои же деньги у какого-то бродяги. Ребята проводили тролля бурным улюлюканием, кто-то даже плюнул ему вслед. Майк подошел к Саймону:       — Я и не знал, что ты… — он замолчал: Саймон невозмутимо рассовывал выигранные деньги по карманам.       — Эй, ты нам-то оставь, слышишь? — весело сказал он, чувствуя, как к животу поднимается нехорошее предчувствие. Предчувствие драки. Саймон не обратил на него никакого внимания и сунул в карман часы Джона. — Сай!       Майк стукнул его по плечу, оттеснив от стола. И тут же резко вдохнул, когда кулаки Саймона сжали ворот его футболки. Майк повис в его хватке — он и не представлял, что Саймон такой сильный. На физре и десяти раз подтянуться не мог, а тут на тебе.       Взгляд Саймона воткнулся в него, как нож. Майк неуверенно подергался в железной хватке:       — Сай, ты че, совсем потерялся? Это я, Майк, помнишь?       — Тебе стоило быть повнимательнее со своими друзьями, — из голоса Саймона вдруг пропали растянутые «а», он говорил тихо и вкрадчиво, почти шипел.       Саймон мотнул головой, не разжимая пальцев, и Майк, проследив его жест, захлебнулся вскриком.       У бара, устроив голову на стойке, спал… Саймон. Его рука сжимала полупустой стакан, лицо выражало полное умиротворение.       Майк обмяк в чужой хватке. Голова пошла кругом, но он не мог, боялся разорвать зрительный контакт с чем-то, что притворилось Саймоном. Что оно с ним сделает?       Не-Саймон повел бровью и резко оттолкнул его от себя.       — Деньги я забираю. Все — это ведь мой выигрыш, — сказал он, когда сунул в карман последнюю двадцатку и уже было повернулся, чтобы уйти. — Впредь советую осторожнее сыпать папиным наследством. Что-то много развелось плутов с тех пор, как я впервые здесь оказался.       Двойник склонил голову и в секунду растворился в толпе.       Через двадцать минут Майку принесли счет за его выпивку.

***

      Локи несся к дверям, на ходу сменяя один морок другим. Черты осунувшегося лица дрожали и растеклись в воздухе, как пар на морозе, на смену растянутой одежде пришел черный костюм, плечи укрыло пальто.       Толпа выплюнула его у входа в бар. Локи одернул жилетку: запах пота и спирта, любезно позаимствованный завсегдатаями сего чудного заведения, взлетел к носу метафорическим облачком. Локи с грустью подумал, во сколько ему обойдется химчистка и устремился вдоль улицы. Рядом по трассе ревели, обгоняя друг друга, механические экипажи. Как и прежде в баре, Локи снова пришлось лавировать внутри толпы прохожих. Нью-Йорк догоняла ночь, и люди спешили под крыши: кто в заведения вроде того, где в рабочие часы приходилось ошиваться Локи, кто домой. Локи тоже спешил.       В строение двадцать пять на Бауэри. Не дом.       Какая же дурость, думал Локи, впервые оказавшись перед невысокой кирпичной постройкой, в которой им с братом предстояло ютиться ближайшее время. Шумная улица напоминала балаган, пестрые вывески палаток прямо под домами вызывали у Локи неуютное ощущение, будто он сам принадлежит этому бродячему цирку. Вереница домиков по обе стороны выделялась разношерстностью и отличалась не только габаритами зданий, но и степенью ветхости — дома явно строили в разное время, — а кучерявые сандрики над каждым окном только преумножили их комичность.       Не стоило сюда возвращаться. Мидгард — те же бетонные джунгли. С обезьянками внутри. Они громко пели прямо на улице, кутались в слои неудобной синтетики и поглощали столько жира, сколько не позволял себе даже Вольштагг.       Но, что странно, Тор был от них в восторге.       Локи же не нравилось здесь… Все. Он кривил нос, когда дети неподалеку вопили «гусь!» и неслись прочь. Закатывал глаза, когда брат начинал трепаться о шоу красок на Лафайетт-стрит. Гадость. Мерзость. Бр-р-р.       — Ни за что, — сказал Локи, стоя в сводчатом зале. Со всех сторон его обступил гул, Локи чувствовал, что звук его голоса тонет среди визга рельс, поэтому показательно скрестил руки на груди и состроил презрительную рожицу.       — Локи, давай! Он скоро тронется.       Вокруг топталась толпа людей, кто-то толкнул Локи в плечо, заходя в вагон. Записанный на а-у-ди-о-за-пись голос объявил название следующей станции. Локи не тронулся с места, стоя на краю перрона.       Поезд уехал без него.       С их прибытия в Мидгард прошло уж больше полугода — долгий для Мидгарда срок, за который многое могло бы поменяться. Но Локи по-прежнему передвигался исключительно пешком.       Завернув за переулок, Локи пошел в противоположную от дома — строения на Бауэри — сторону, к белеющему средь серых высоток статному зданию, выпятившему вперед ноги-колонны и треугольник фронтона. Конечно, среди служащих банка Локи было абсолютно нечего делать. Тем не менее, каждый будничный вечер, после тяжелого рабочего дня в компании икающихсмеющихсякричащих остолопов, Локи приходил сюда, как моряки выходят на чарующий свет маяка. За кофе.       Локи нравилось на каждое правило находить одно исключение.       Все театральные постановки скучны… Если дело не касается пьесс.       С альвами можно говорить о чем угодно… Кроме созвездий.       В Мидгарде ужасно все… Кроме кофе.       Пока автомат ворочал нутром, высыпая в пластиковый сосуд сахар и молоко, Локи скользнул глазами по доске объявлений. Премьера фильма, какие-то концерты, призывы сплотиться и поработать на общее благо в приюте. Локи скучающе вытянул из подставки стаканчик, сделал шаг к выходу, но вдруг вздрогнул. Воздух наэлектризовался, что-то острое, знакомое пробежало вспышкой от позвоночника к кончикам пальцев. Локи вернулся к доске. Вгляделся в фотографию, прочел объявление под ней. Потом просмотрел текст ниже — на асгардском.       «Граждане! — гласила табличка. — Просим вашей помощи. Пропала девушка. Рыжие волосы, медовые глаза, рост 5′ 7″, Мередит, дочь Идаса. Сообщите, если увидите +19508639245»       Безжизненные пиксели сложились полукругом вокруг белых точек — глаз. Мередит, дочь Идаса, прочел Локи, и что-то едва уловимо зашевелилось на задворках памяти. Ветер — порывами, брызгами со стороны реки. Долгая ночь в огне факелов. Ледяные промокшие ноги и колотящееся сердце. Праздник солнцестояния. Они с Тором были совсем детьми, когда Мередит занялась организацией праздника. Позже она отвечала за пиры в честь их века рождения, а потом и за коронацию Тора.       Локи простоял над черно-белой фотографией неприлично долго, пытаясь понять, чего же ей не хватает. И только когда охранник заговорил по рации, бросая на него косые взгляды, а Локи пришлось повернуть к выходу, он вспомнил. Звезды в волосах. Вот с чем у него ассоциировалась Мередит. Девчонка обожала броские украшения, и как-то принесла Локи заиндевевшие цветы ипомеи и попросила навсегда превратить иней в лед. Волшебные цветы вспыхивали на солнце, поразительно похожие на звезды. Вскоре Мередит прозвали самой «заметной» дамой при дворе, а еще через пару дней…       Локи шумно выдохнул, когда порыв ветра ущипнул его за нос.       …У Тора должна была состояться коронация.

***

      Гонец прибыл точно в срок. Локи пришлось одарить его щедрыми чаевыми (человек при виде инопланетного бога забыл, как ходить: еще бы он вспомнил о сдаче) и направить в сторону от подъездной двери к механическому зверю, как заботливой мамочке, провожающей сына во взрослую жизнь. Разделавшись с мальчишкой, Локи поудобнее перехватил семь коробок с пиццей и толкнул дверь.       Внутри было прохладнее, чем на улице, и пахло свежей краской. У почтовых ящиков, привалившись к столешнице, стояла Валькирия. Локи не сразу узнал ее в блузке и юбке.       — Оу-у. Что, Гудвилл закрылись, и ты пошел в армию спасения?       Локи перехватил коробки другой рукой и достал ключи:       — Что ты тут делаешь?       — Пришла проведать твоего брата.       — Тор будет через пару часов.       — Ага. До моего дома столько же ехать. Так что я подожду здесь?       Локи подналег на дверь, и ключ провернулся в скважине. Он обернулся к Валькирии и окинул оценивающим взглядом, как товар на ярмарке. И пожал плечами:       — Нет.       Пинок прилетел в дверь аккурат после того, как щелкнул замок: легкий, в четверть силы, но Локи порадовался. Хоть одна забава за весь никчемный день.

***

      — Что ты сказал?       Шум воды змеился в ушах. Тор замер над раковиной вполоборота — его голос, ровный и спокойный, наполнился звенящей надеждой.       Локи вздохнул:       — Я хочу уехать.       Всю прошлую неделю он маялся, злился на себя и всех вокруг, но вот решился. Оставаться здесь означало подвергнуть себя мукам — это Локи знал наверняка.       Время будто схлопнулось, соединив обрывки столетий. Снова они друг напротив друга — друзья и братья, вынужденные оказаться порознь, в разных уголках Вселенной.       Тор повернул вентиль крана. Прошел к столу, сел, переложив пустые коробки из-под пиццы под ноги. Он совсем не выглядел удивленным, или злым, или задумчивым, и это пугало вдвойне.       — Почему?       Локи пожал плечами:       — Просто… Хочу сменить обстановку, — слукавил он.       Тор улыбнулся и прикрыл глаза — позаимствованный жест, от которого у Локи болезненно екнуло сердце.       — Сменить обстановку, значит… Это правильно. Одно непонятно: как мальчишке, который впал в апатию на неделю, когда восточный вход во дворец перенесли на пять футов, захотел что-то поменять в его идеально постоянном мире?       Вот мы и добрались до пассивной агрессии, поздравил себя Локи.       — Ты расстроен?       — Я хочу услышать правду.       — Правду. — Локи отложил вилку — все равно к еде он за весь вечер так и не притронулся. Кубик творожного сыра в салате грустно завалился набок. — Сколько мы здесь торчим?       — Год.       — Один год. Оглянись вокруг. Что у нас есть?       — Дом, тепло, вкусная еда — тебе этого мало?       — Жалкие крупицы того, чем мы могли бы обладать!       Еще не договорив, Локи понял, что совершил ошибку. Тор нахмурился, но сказал о другом:       — Мередит пропала. Дочь Идаса.       Локи вздрогнул он глухого звука его голоса:       — Я знаю.       Тор посмотрел на него:       — Знал, и все равно решил удрать?       — Тор, — пересилив себя, мягко сказал Локи, — ты же знаешь, что мое присутствие ничего не изменит? Не хочу показаться бестактным, но это же асы. Они не путешествовали по мирам Иггдрасиля никогда прежде, для них этот мир в новинку. Бедняжка увязалась за красивой наклейкой на бампере, вот и все.       — «Увязалась за красивой наклейкой на бампере»?       — Я хочу сказать, что вряд ли смогу здесь помочь. Как и ты. Несчастья случаются, к сожалению.       — Вот как. — Тор поднялся из-за стола. — Возможно, мы и правда изменились, брат.       Локи прикрыл глаза:       — Тор…       — Удачно тебе «сменить обстановку».       Локи глядел ему в спину, ощущая, как растет в горле ком. Расставаться в ссоре было неприятно, но слишком ожидаемо.