Цена за признание

«Не Любовь закаляет людей, она лечит наши раны. Потеряв её, мы обрекаем себя на смерть.» Возможно ли передать то, что чувствуешь в душе, простыми аккордами? Правильно ли поступает композитор, сочиняя очередную кантату? Черпая вдохновение из своих ощущений, мыслей, чувств, музыкант, сам того не замечая, открывает всего себя, всё то, чем является его сущность. Это ли та жертва, которую каждый мастер обязан заплатить за признание? Юный Моцарт не раз задавал себе этот вопрос с тех пор, как впервые повстречал свою истинную любовь. С тех самых пор, как услышал его голос, его музыку…Тогда в голове Вольфганга заиграли первые ноты этой самой симфонии, что сейчас, сложившись в полноценную картину, лежали перед ним на белых тонких листах. Мудреные стаккато, резкие смены гармонии, кульминационные аккорды – это произведение не было похожим ни на одно из ранее созданных творений Моцарта. В нем не было постоянности, логической последовательности звуков, только хаотическая буря эмоций и чувств. Эта симфония была похожа на штормующий океан, как и тот, кому она посвящалась. Пускай с виду он всегда был спокоен, тактичен и сдержан, но Амадеус был уверен, что это была лишь маска для лживого и высокомерного общества, к которому он принадлежал. В душе он не такой, как они. Он особенный, как и сам Моцарт. Антонио Сальери не раз задавал себе этот вопрос с тех пор, как впервые повстречал тогда ещё никому не известного юного композитора. Стоило ему услышать звонкий, немного высокомерный голос юноши, и музыку, что кристальными звуками выплывала из-под его умелых рук, где-то на грани меж разумом и сердцем Сальери услышал отголоски той самой симфонии, что сейчас аккуратным почерком была выложена на нотных листах, вырезана и выжжена в сердце композитора. Она не была похожа на то, что сочинял ранее Антонио: мелодичные легато, плавные переходы из одной тональности в другую, но в то же время волнительные интерпретации различных ключевых аккордов – всё это было своеобразной характеристикой молодого музыканта. Да, в основном произведениям Сальери была присуща мягкость и плавность, но в этот раз в симфонии были вплетены ноты восхищения, окропленные неестественно дикой страстью, покрыты едва заметным слоем неповиновения. Неслыханная дерзость лишь стена, та хрупкая защита, за которой прячутся невиданной красоты мелодии и звуки, кантаты и этюды, прелюдии и вальсы, являя собой маленькую вселенную хрупкого музыканта. Сальери видел её, чувствовал, ведь, как известно, родственные души притягиваю друг друга. --- - Маэстро? – непривычно тихий и спокойный голос юного Вольфганга на мгновение заполнил комнату. - Могу я войти? - Моцарт? – Антонио, явно удивленный неожиданным визитом молодого музыканта и ещё более неестественной тактичностью со стороны Амадеуса , немного растеряно кивнул головой в знак одобрения, - Проходите…право, не ожидал увидеть Вас сегодня…чем я обязан столь внезапному визиту? Вольфганг спокойно вошел и осторожно прикрыл двери. От взгляда Сальери не утаились едва заметная дрожь, на долю секунды сковавшая тело Моцарта, когда звук удара закрывающихся дверей был более громким, нежели обычно. Юноша медленными шагами подошел к роялю, за которым восседал Антонио, и смущенно опустил голову. - Простите, маэстро…я хотел… – он быстрыми движениями достал из принесенной папки несколько пожелтевших листов бумаги и протянул их Сальери, - Я давно хотел показать Вам одну симфонию…я понимаю, что не смею просить Вас о такой большой услуге, но… - голос его дрожал, он то и дело заикался, но всё же сумел выдавить из себя окончание многообещающей просьбы. – Я никак не могу закончить её. Мне кажется, что здесь чего-то не хватает…пожалуйста, Сальери…Вы ведь музыкант…Возможно Вы сможете увидеть что-то…. Кто бы знал, каких усилий стоило Антонио сдержать удивление, что так и норовило сорваться с губ глупым вопросом. Да, он был музыкантом и прекрасно понимал, что, создавая произведение, композитор вкладывает туда частичку себя. А для того, чтобы попросить оценить неоконченную пьесу другого человека, пусть даже и музыканта, нужно воистину оказаться в самом что ни на есть глухом тупике. Сальери осторожно взял хрупкие листы и принялся детально изучать их. Моцарт не находил себе места, постоянно переминаясь с ноги на ногу, при этом нервно покусывая уже изрядно покрасневшие губы. Спустя, как показалось Вольфгангу, целую вечность, Антонио наконец поднял голову, глядя прямо в глаза дрожащему то ли от смущения, то ли от нетерпения Моцарту. - Вольфганг, Ваша симфония… - мужчина поднялся с пуфа и склонился к пюпитру, хаотично перебирая пальцами скопившиеся нотные листы, выстраивая лишь ему видимую композицию. Моцарт недоуменно следил за каждым движением рук Сальери, когда тот внезапно схватил лежащее на рояле перо, дрожащей рукой окунул его в чернильницу и принялся что-то исправлять. Всё бы ничего, но юный композитор видел, что Антонио, корректируя его произведение, периодически дописывал и в своих черновиках. Амадеус чуть наклонился вперед, пытаясь уловить нить рассуждения старшего «коллеги», но тот резко обернулся и, схватив юношу за плечи, усадил перед роялем. – Играйте. - Сальери…здесь есть Ваши эскизы… - Моцарт растеряно моргнул, непроизвольно выстраивая в голове отредактированный вариант своей симфонии. - Играйте, Вольфганг. В том порядке, в котором стоят листы. – Голос Антонио, немного охрипший, пронесся едва ли не у самого уха Моцарта, а руки наконец отпустили плечи юноши. Амадеус вздрогнул, но послушно опустил пальцы на клавиши, нерешительно воспроизводя первые аккорды. Изначально, как и все симфонии, она предназначалась для оркестра, но Сальери, видимо, считал иначе, переделав различные инструментальные партии в одну. Вольфганг послушно играл, иногда на долю секунды останавливаясь, дабы правильно изобразить нововведенные штрихи. Когда же он дошел до последнего такта, руки начали дрожать, а глаза жадно бегали по строчкам, выведенным ровным почерком Сальери. Моцарт никогда не видел их, а потому боялся сыграть не так, нарушить прекрасную гармонию, что овеяла его с первой же ноты. Рука остановилась, не решаясь играть дальше, когда поверх неё легла ещё одна, приказывая продолжать. Требовательные пальцы перебирали клавиши в стремительном легато, призывая Моцарта следовать за ней. Та же гармония, та же тональность, те же чувства… - Сальери… - Вольфганг резко поднял голову, когда в тот же момент губы Антонио накрыли его собственные. Их музыка была частью друг друга, отрывки составляли цельную картину, в которой не было ничего, кроме чувств. Идеальные половинки одного целого, которые, будучи такими разными, являлись тем самым, что называлось любовью. В стремлении познать Музыку они нашли друг друга. А что теперь для них стремление к идеальной гармонии? - Моцарт, Вы остановились…с Вашей стороны по меньшей мере невежливо бросать всё на половине пути, - с легкой улыбкой произнес Сальери, отстраняясь от дрожащего Вольфганга. Взгляд последнего, казалось, был устремлен куда-то сквозь Антонио, а припухшие губы жадно хватали воздух. - Маэстро…я…Вы ведь тоже услышали её… - юноша вцепился в плечи Сальери, требовательно глядя тому в глаза. - Правильно ли мы поступаем, создавая мелодию, Моцарт? Рассудительны ли мы, когда решаемся записать её на листы?...Стоит ли открывать свою душу взамен на признание? – Антонио ласково коснулся щеки юноши, едва заметно качая головой. - Я буду беречь её, Маэстро…я обещаю! – Вольфганг решительно сжал пальцами ткань пиджака Сальери, а после бессильно уткнулся лбом в его плечо. – Только прошу Вас, не отталкивайте… Тихий смех коснулся волос юноши легким дыханием, а затем комнату вновь заполнила музыка, забирая с собой все сомнения, всю нерешительность, боль, что терзала сердце несколько лет. Правильно ли мы поступаем, открывая душу? Это ли та цена, что мы должны заплатить за нерассудительность и наивность чувств? Стоит ли жертвовать всем ради того, чтобы на мгновение согреть сердце иллюзией? Потом мы будем жалеть о содеянном, упиваясь болью и страданиями, …но что они в сравнении с искренностью? Любовь - это страх, отчаяние, боль утраты. Музыка - это Вечность. И тот, кто творит её - Господин. А что Любовь? Это слабость. Любовь? Это боль. Её боятся все, ей всё повинуется. Творящие её - Властелины. Они рушат сердца, рвут в клочья душу. Но у людей она одна. И главный выбор всей жизни - в чьи руки мы готовы её отдать.