Перекрестки миров

Ты героем был, стал теперь ничтожен, Ты ушел в закат, ты ушел навеки. Канцлер Ги

Я устало облокотился на стену храма. Ноуда бы его побрал. Он мне еще при жизни успел до дрожи в сущности опротиветь, не то что сейчас! Этот храм нам, своим рабам, приказал возвести Хаба Жестокий во времена Соломона. Ввиду некоторых печальных событий храм так и не был до конца построен. Более того, то, что было уже готово, вскоре сравнялось с землей самим Хабой. Вот пойми после этого человеческую логику. Как обычно, разрушил хозяин — доделывать нам. К этому я отнесся вполне резонно, заметив, что такой порядок вещей был испокон веков. Даже то, что храм никогда не будет достроен до конца, и нам придется париться над ним три вечности подряд, я воспринял на удивление спокойно. Хозяева часто приказывали делать совершенно глупую, нудную и бессмысленную работу, и это был не самый худший случай. [Однажды меня вызвали для того, чтобы я переписал научную работу одного профессора, меняя при этом каждое слово «верно» на «правильно». В чем тут разница хозяин мне объяснить не смог, но якобы без этого работу не хотели печатать в каком-то суперпрестижном журнале. К счастью, корпеть над этой нудятиной мне не пришлось: главный редактор того журнала внезапно стал бояться маленьких безобидных паучков и с радостью принял работу в том виде, в котором она была. В общем, все остались довольны. У профессора появилась очередная публикация, у меня свобода, а редактор задумался, на то ли тратит свою жизнь.] Однако мне думается, что стоит начать с начала, ибо ваши ничего не понимающие взгляды меня начинают понемногу раздражать. Придется пойти на уступки и, так уж и быть, разложить все по полочкам специально для вас. Не хочется отскребать то, что от вас останется, от стен храма. Во-первых, я мертв. И, пожалуйста, не надо делать из этого трагедию и пафосно вытирать кружевными платочками несуществующие слезы. [Их нет даже на седьмом плане. Я проверял.] Помните, я всего лишь скромный джинн. Пару од в мою честь будет вполне достаточно. Не скажу, что я сильно рад этому факту, но привык к нему довольно быстро. В смерти были свои плюсы. Например, тебе уже не грозило Испепеляющее Пламя. Ладно, согласен, это слабое утешение. Во-вторых, меня ждал небольшой сюрприз. По давно выработанной профессиональной привычке ко всякого рода сюрпризам я относился настороженно, а посему не могу трезво судить хороший он или плохой. Пожалуй, предоставлю это вам. Место, куда я попал мало чем отличалось от Земли. Нет, я серьезно. Некоторые особо наивные духи верили, будто после смерти мы навечно попадаем в Иное Место. Ага, щаз. Можете скомкать свои пустые надежды и закинуть в урну, где их уже будут ждать с распростертыми объятиями мечты и вера в свободу, и поплотнее закрыть крышкой сей ящик Пандоры. Вы еще больше запутались, не так ли? Этого я и ожидал. Люди иногда добивают меня своей тупостью. Но, раз других слушателей нет, так уж и быть, расскажу все по порядку. А дело было так… Начну с того, что положение у меня было не из приятных. Если вообще слово «приятно» можно применить к термину «смерть». Как только взрыв посоха поглотил меня, я почувствовал острую жгучую боль. Откуда-то далеко до меня донесся предсмертный вой Ноуды, а потом была пустота. Тьма поглотила меня полностью, и я чувствовал себя беспомощным, пока боль не перестала отступать. Моя сущность рассыпалась и расплылась, словно в Ином Месте, и на миг, на очень-очень короткое мгновение, я почувствовал близость родного мира. И ко мне вернулась моя сила. Та самая, которой я владел в свои лучшие времена. Меня окатило внезапно подступившей яростью: как же сильно измотали мою сущность эти бесконечные вызовы! [Точнее один бесконечный вызов одного известного всем мальчишки. Надеюсь, его никто не спас в последний момент.] Когда я окончательно расслабился, моя сущность снова собралась в кучу. Приняв человеческий облик, я открыл глаза. Александрия раскрылась перед моим взором такой, какой я ее запомнил. Дышащие жаром пальмы дарили скудное спасение от палящего солнца случайному путнику, над крышами зданий реяли ястребы [некоторые даже были настоящими]. Лениво нес свои воды Нил, и аллигаторы также лениво покачивались на поверхности, смиренно поджидая легкую добычу. Я смотрел на город сверху, как когда-то, когда сам парил в облике какой-нибудь благородной птицы. Ветер теребил мои волосы, и даже с такой высоты я слышал запахи пряностей, благовоний и масел. Людишки сновали по улицам города единым непрекращающимся потоком, который крайне редко прерывали паланкины знатных господ. Я заинтересованно приподнял брови: в это время мало кто из богатеев высунется из своих прохладных убежищ. Оглядывая город, я испытал то, что люди зовут ностальгией. Странное, разрозненное чувство. В один миг от него перехватывает дыхание, но потом появляется невыносимая тоска. Вспомнив, чему я обязан этими красотами, я помрачнел еще больше и оторвал взгляд от красот Египта. Я поднял глаза и увидел его. Птолемей стоял недалеко от меня, рассматривая свой родной город с высоты птичьего полета. Ни слабости, ни признаков болезни, словно смерть полностью оплатила чудовищную цену за путешествие между мирами. Почувствовав на себе мой взгляд, он поднял глаза на меня и тепло улыбнулся. Улыбнулся так, словно не прошло больше двух тысяч лет, словно не было того рокового дня. Как будто он, по своему обыкновению, достанет стило и попросит в очередной раз как можно подробнее разъяснить для него структуру Иного Места.  — Красивый вид. Я согласился.  — Не восьмое чудо света, конечно, но тоже вполне неплохо. Я так видел Египет, когда летал по твоим поручениям. И уж больно это похоже на…  — Воспоминание? — закончил за меня Птолемей. Я кивнул. — Ты прав, это одно из твоих. Я всегда мечтал посмотреть на мир вашими глазами. Это не совсем то, конечно, но все же…  — Только ты мог мечтать об этом, хозяин. Я уже успел забыть твою тягу ко всему неизведанному. При слове «хозяин» мне показалось, что его губы дернулись, будто он хотел мне что-то сказать, но сдержался.  — И ты после стольких лет носишь этот облик. Сперва до меня не дошло, о чем толкует Птолемей, но, поймав его взгляд, понимающе хмыкнул. Я по старой привычке превратился в него. Мы синхронно склонили голову набок.  — Как видишь. На самом деле он у меня вроде домашнего халата: в приличное общество в нем не выйдешь, а вот жарить на вертеле бесов самое оно. Птолемей улыбнулся как-то грустно и устало. — Ты вообще не изменился.  — Мы редко меняем свои взгляды, я же вроде рассказывал тебе об этом. А вам, людям, свойственно меняться. Я сказал это не просто так. Ибо, чем дольше я смотрел на Птолемея, тем больше я подмечал вещей, которых в нем не помнил. Потому что даже такой славный джинн, как Бартимеус Урукский, не может помнить то, чего не было! Птолемей стал заметно выше того роста, в котором я его запомнил. Черты лица были узнаваемы, но словно немного сменили свою форму. Я не сильно разбираюсь в человеческой физиологии, но то, что произошло с ним, объясняться могло лишь взрослением. Птолемей, как обычно, пропустил мою колкость мимо ушей.  — Я рад, что ты до сих пор считаешь себя свободным.  — Хоть на самом деле таковым не являюсь, — теперь пришла моя очередь заканчивать вместо него мысль. Птолемей хотел мне возразить, но я не дал ему этого сделать, продолжив: — Можно сказать, именно поэтому я сейчас здесь и стою. Но ты ведь явно не поболтать со мной сюда пришел, верно? Прости за банальный вопрос, но что и какого беса здесь вообще происходит? В том, что Птолемей как-то связан с тем, что я здесь оказался, я не сомневался ни на миг. Я стоял, ожидая каких-либо объяснений. Не то, чтобы я не был рад видеть его, но вся эта ситуация стала меня немного раздражать. Птолемей кивнул, давая понять, что правильно понял мою интонацию.  — Да, ты прав, не за этим. Я здесь, чтобы сообщить тебе новость, о которой, вероятно, ты уже успел догадаться. Ты мертв, Рехит. Я резко выдохнул. Нет, и минутой раньше я прекрасно осознавал факт своей бесславной кончины. [Еще бы! Умереть от руки Ноуды в теле человека из-за того, что хозяин сбился с заклинания. Да такого Факварлу не пожелаешь!] Но то, каким тоном это сказал Птолемей, заставило меня насторожиться.  — Не самая приятная, но и не самая худшая новость из всех, что я когда-либо слышал, — сказал я. — И что дальше? Птолемей тяжело вздохнул и посмотрел на меня таким усталым взглядом, что мне стало окончательно не по себе. Было видно, что он нервничает. Странно, я за ним раньше ничего такого не замечал.  — А дальше все сложно. — Почувствовав на себе мой испытующий взгляд [были времена, когда волшебники, дрожа в ужасе от этого взгляда, выскакивали из пентаклей и спасались бегством], Птолемей продолжил: — Видишь ли, Иное Место постоянно подпитывает вас, не давая кануть в небытие, поэтому в своем родном мире вы бессмертны. То, что волшебники вызывают духов на землю, противоестественно. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вы вообще не должны умирать, по крайней мере, так, как это происходит на Земле. Птолемей посмотрел на меня. Я кивнул, давая понять, что понимаю. Вот всегда говорил, что от волшебников одни беды!  — Поэтому никто не смог придумать ничего лучше, как давать вам такую же жизнь, как на Земле. Длань-чело. Нет, серьезно. Мой ироничный взгляд не укрылся от Птолемея.  — Не поверишь, но у меня была почти такая же реакция, — развел руками он. Птолемея в таком состоянии было представить достаточно трудно, и я решил бросить эту бесплодную затею и стал слушать дальше. — Участь духов такова, что даже после смерти они обречены вечно служить бывшим хозяевам. — Видя мое негодование, Птолемей поспешно продолжил: — Да-да, знаю, Рехит. Утешает то, что это не всегда в тягость. Погоди, не перебивай. Как мне показалось, при жизни ты не был против того, чтобы я вызывал тебя на Землю? Даже когда ты оставался надолго? Я проглотил уже готовую сорваться с языка гневную тираду. А ведь действительно. Мне не хотелось этого признавать, но в словах Птолемея был смысл. Воспоминания о днях, проведенных в Египте на службе у Птолемея, до сих пор оставались одними из самых теплых. Но этого все равно было мало, чтобы унять мой праведный гнев. Я скептически приподнял бровь, но ничего не сказал, великодушно дозволяя Птолемею продолжить.  — Почти у каждого духа был такой хозяин, к которому он прикипел душой, и был бы, в принципе, не против служить ему. И такой, с которым бы он предпочел никогда не встречаться. Ну, а дальше схема довольно проста. Я хмыкнул, поняв к чему ведет Птолемей. Схема действительно была проста до невозможности. Аналог веры людей в образные рай и ад. Я в очередной раз убедился, как примитивен человеческий разум, и как они любят делить все на черное и белое. Был паинькой? Держи в хозяева своего лучшего друга и отдыхай от рабства до скончания времен. Был непокорным злокозненным демоном? Придется тебе, значит, вечно гнить под плетью какого-нибудь Хабы Жестокого. [И это, учитывая то, что, если бы не волшебники, ты бы вообще никогда не умер. Люди…] Вспомнив о своем, скажем так, не самом лучшем хозяине, я помрачнел. Потом я вспомнил то, что под определение скромного и послушного джинна, я попадал едва ли, и помрачнел еще больше.  — Хозяин, скажи честно, это будет Хаба? Птолемей отвел взгляд.  — Прости, Рехит, я ничего не смог поделать. Мне действительно очень тяжело дался этот выбор. Неожиданно для себя я рассмеялся. Чисто и искренне, как не смеялся уже очень давно. Интересно, это на меня Птолемей так влияет или я просто с катушек начинаю скатываться?  — Выбор? Значит, тебе дана власть над духами? А ты ЗДЕСЬ стал большой шишкой. Что ж, это вполне логично, учитывая то, как ты нас пытался понять при жизни.  — Рехит… — голос Птолемея был полон горечи.  — Да ладно тебе, хозяин, — я беззаботно улыбнулся, как делал это когда-то. — Расслабься. Я все прекрасно понимаю и знаю, что нимба никогда не носил. [Я немного лукавил. Носил, когда это соответствовало моему облику. Когда-то целые армии обращались в бегство, увидев меня, сияющего, о двух парах крыльев в поднебесье. Но сейчас я имел ввиду несколько другое.] К тому же, я давно хотел повидаться с Хабой! Ты его встречал? Птолемей посмотрел на меня в нерешительности.  — К сожалению. То есть… ты действительно в этом уверен?  — Мне кажется, или мое мнение ничего не изменит? — фыркнул я. — Но если ты его хочешь знать, то да, абсолютно. Птолемей оглядел меня с ног до головы. Интересно, ему доступны какие-нибудь планы бытия? На всякий случай я попытался выглядеть самым беззаботным образом на всех семи планах. [Я не смог выбрать какую-то одну позу для этого, поэтому на каждом плане стал по-разному. Надеюсь, это не было подозрительным.]  — Ладно… — Птолемей вздохнул. — Я боялся, что ты не поймешь меня. Готов? Я кивнул. Он, ободряюще улыбнувшись мне (или, по крайней мере, попытавшись это сделать), щёлкнул пальцами и скороговоркой произнес несколько слов на латыни. Я почувствовал, как меня начинает тащить куда-то, словно при вызове. Я повиновался заклинанию и успел подмигнуть Птолемею, прежде чем исчезнуть. В общем, вот так я и попал к Хабе. Здорово, правда? Ладно, согласен, ничуть это было не здорово. Что я на самом деле чувствовал по этому поводу? Я никогда не любил копаться в себе, но то, что я мог сказать точно, на Птолемея я не обижался. То, с какой безнадежностью он смотрел на меня, заставило меня понять, что он был бы согласен еще десять раз пережить собственную смерть, но не отправлять меня к Хабе. Либо это часть какого-то его плана, либо… либо я был настолько плохим слугой, что даже дружба с Птолемеем не помогла мне выйти сухим из воды. В последнем я сильно сомневался. В любом случае, я не собирался что-либо в себе менять. Мне еще понадобится мое блистательное остроумие для того, чтобы как следует выбесить Хабу. Заклинание, которое произнес Птолемей, больше всего походило на обычный вызов. Единственное отличие было в том, что меня не призывали, а скорее «отсылали» к другому волшебнику. Честно говоря, Хаба Жестокий был не самым худшим хозяином, которому мне пришлось служить. Вспомнить хотя бы того же Натаниэля… Но совсем другое дело, что у Хабы со мной старые счеты. Он несколько тысяч лет назад возомнил, что сможет из меня сделать кроткую овечку. [Да это даже Птолемею не удалось сделать. А этому садисту, размахивающего плетью направо и налево, и подавно!] Так или иначе, но меньше чем через год Хабу обвинили в заговоре против Соломона, а предателей великий царь не жаловал… Но я к этому не имею никакого отношения, поверьте! Почти никакого… Я обдумывал эту мысль, пока заклинание не вышвырнуло меня в пентакль. [Вышвырнуло в прямом смысле. Я использовал всю свою природную ловкость, чтобы не обжечь сущность о магические границы.] Недолго думая, я превратился в темнокожего изящного юношу, облик которого часто носил во времена Соломона. Огляделся. Что-то всегда остается неизменным — подземелье Хабы в том числе. Видимо, у меня сегодня день ностальгии по прошлому. Вокруг было сыро, прохладно и мрачновато — ничего нового. Для полноты картины не доставало только сущностных клеток с нерадивыми стенающими духами. Я был приятно удивлен: до сих пор мою сущность бросало в дрожь при воспоминании о том, как Хаба расправлялся со своими рабами, отказывавшимися ему повиноваться. Пентакль моего новоиспеченного хозяина находился напротив моего. Хаба стоял на постаменте, листая какой-то увесистый фолиант. Меня он пока что предпочел не замечать. Я почти обиделся. Надо было мне появиться более эффектно, а то тебе ни криков ужаса, ни вони, ни даже малюсеньких таких молний из глаз нет. Но ничего, сейчас я это быстро исправлю.  — Привет, Хаба! Сколько тысяч лет и зим! Слушай, а ты неплохо сохранился, смерть пошла тебе на пользу. Ты теперь не просто похож на ожившего покойника, ты им и являешься по сути. Волшебник, перелистывая страницу, так и замер, держа ее в руках. Он узнал мой голос. Я не сдержал самодовольной ухмылки.  — Что ты притворяешься каменной горгульей? Нет, чтобы сказать: «Привет, старина! Как поживаешь? Вижу, что уже никак!». Долго мы тянуть резину будем, а? — я наглел с каждой секундой. Хаба отложил книгу и медленно поднял на меня взгляд. Воспользовавшись его заминкой, я сменил облик на девушку похожую на Ашмиру. [Я немного дополнил ее внешность по своему вкусу. Судя по выпученным глазам Хабы, эксперимент удался.] Я стал, выставив свое округлое подтянутое бедро, и послал воздушный поцелуй. Эх, вот ради этой побагровевшей физиономии хозяина и стоило жить! [Или умереть?] Во времена Соломона было безопаснее дергать марида за усы, чем так откровенно издеваться над Хабой Жестоким, но сейчас мне было плевать. Серьезно, я уже мертв. Куда уж дальше-то? Хозяин прищурил глаза:  — Бартимеус Урукский.  — Ага, он самый! Хаба, воплощение гордости и равнодушия, долго смотрел на меня, изучая. Мне стало неуютно под этим взглядом: не нравился мне этот влажный блеск в его глазах.  — С чего это вдруг ты здесь? — спросил он, прищурив глаза. Этот вопрос застал меня врасплох. Я сложил руки на груди.  — А где мне еще быть? Нет, конечно, если ты мне не рад, можешь отправить к кому-нибудь другому. Я не обижусь, честно. Мое хорошее настроение как ветром сдуло. Я даже забыл отпустить шуточку по поводу его сверкающей в пламени свечей лысой макушки. Хаба сошел со своего пьедестала. Я инстинктивно напрягся, но мой пентакль не перестал действовать. Я замер в недоумении.  — Даже не думай меня подловить, джинн, — таким же ровным голосом произнес Хаба. — Здесь другие законы магии. Он подошел к моему пентаклю и остановился напротив меня. — Неужели есть в мире справедливость? — бесцветно протянул он. — Ты за все поплатишься, Бартимеус. И за позор перед Соломоном, и за мою смерть. Ты хоть знаешь, что он со мной сделал?  — Понятия не имею, — сухо ответил я, смотря во влажные, словно он собирался расплакаться сию минуту, глаза Хабы. Трудно придумать какой-нибудь другой ответ, когда тебе в лицо выдают такое.  — Твое счастье, потому что я собираюсь сделать с тобой тоже самое. Я приложил руки к груди в театральном ужасе.  — Ты так страшен в гневе, Хаба. Моя сущность трепещет перед тобой от страха. Но погоди, о ужаснейший из ужасных, где же все несчастные духи, что осмелились на тебя дерзко взглянуть? Я не слышу их стонов и причитаний. С чего бы это? — я показательно огляделся. — Ах да, их же здесь нет! Хаба скривился, и я понял, что попал в точку. Не знаю уж по какой причине не было сущностных клеток, но вряд ли они пропали по инициативе самого Хабы. Хозяин отступил на шаг от моего пентакля. Я вздохнул с облегчением: эта битва была выиграна.  — Ты всего лишь мой раб. И ты будешь повиноваться моим приказам, Бартимеус. Ну спасибо за очевидную информацию. Может быть, он думает, что если скажет это лишнюю сотню раз, то я резко стану паинькой? Наивный. Но на этот раз я не стал противиться.  — Какова же твоя воля? — пропел голос Ашмиры. Традиционное обращение «хозяин» я соизволил проглотить. Сам не знаю зачем. Я многих волшебников называл именно так в силу привычки и того, что свое имя, пусть даже официальное, они называли нечасто по понятным причинам. А здесь как будто что-то щелкнуло. Может из вредности, может еще из-за чего. Хаба взглянул на меня из-под бровей, но промолчал. Пронзительно так взглянул, с прищуром. И мне почему-то сразу стало ясно, что он это мне еще припомнит при подходящем моменте, и тогда я пожалею о своей оговорке. Конечно, это все было не более, чем формальностью, но таким как Хаба всегда было важно, чтобы они соблюдались. Встречали ведь таких людей? Они вечно беспокоились, чтобы молодежь вставала при их виде в знак уважения, и не важно, что в комнате еще полно свободных стульев. Или чтобы дети непременно подали умирающему отцу стакан воды, хотя пить ему вовсе не хотелось. Или… В общем, вы меня поняли. Да, может быть, некоторым, кто еще с этим не встречался, эта аналогия может показаться странной, но именно к таким людям и принадлежал Хаба. Дух должен быть рабом, смотреть на хозяина взглядом побитого щенка и угадывать приказы по движению бровей. Как последнее возможно, я даже предположить боюсь. [Я серьезно. Вот станьте перед зеркалом и попробуйте приказать бровями выкинуть мусор. Сделали? Ну как? Вот и я говорю.] Впрочем, я подозреваю, что это будет лишь каплей в море. И сделаю все возможное, чтобы оно так и было. Тем временем Хаба перестал сверлить меня взглядом и все-таки решил огласить мне свою волю:  — Твоим заданием будет достроить храм… У меня челюсть отвисла.  — Опять?! Ты ничего нового придумать не мог? — не сдержался я, но, встретив угрожающий взгляд Хабы, опомнился. — Прости, мысли вслух. Что ты там про задание говорил?  — Да, Бартимеус, тот самый храм. Мой запрет на магию остается в силе. Ты смеешь оспаривать приказ хозяина? Так, а вот это уже самая натуральная провокация! Хабе было просто необходимо выместить на мне свою злобу. Я невинно похлопал удлиненными ресницами Ашмиры.  — Нет, Хаба, что ты, — я отвесил грациозный полупоклон, — даже в мыслях не было.  — Это была наглая ложь, но все равно ступай. Выполняй мой приказ. Живо! Хаба поднял вверх руку. [К моему удивлению, левую. Я понял причину, когда опустил глаза. На его правой руке не было кисти. Я не сдержал ухмылки. Значит, смерть залечивает далеко не все раны.] Границы моего пентакля потухли. Теперь в них было не больше магии, чем в любом детском рисунке на асфальте. Я вышел из него, чувствуя, как мне на плечи ложится многотонный вес Уз. Хаба, потеряв ко мне всякий интерес, вернулся за изучение своей книги. Сменив облик на чибиса, я устремился к выходу. Я вылетел из подземелья Хабы пулей, даже не веря в то, что до сих пор жив. [Ну, то есть я хотел сказать… Ладно, вы меня поняли, да? В любом случае, быть мертвецом в квадрате вряд ли приятно.] Чибис поднялся высоко в небо и сделал круг над башней Хабы, обследуя обстановку. Вокруг были степи, с врезающимися в них лесами. Ветер колыхал изумрудные травы и дикие цветы. Где-то вдали виднелись очертания города. С противоположной стороны, на холме над горизонтом возвышалась причудливая постройка необъятных размеров. Чибис ухмыльнулся. [Что? Ухмыльнуться клювом невозможно? Ладно, я всего лишь издал насмешливый клекот. Но суть вы поняли.] В памяти всплыло полузабытое воспоминание древнего храма. Я сменил облик на сокола и полетел в этом направлении. Чем ближе я становился к постройке, тем больше я понимал, что на свой, хоть и недостроенный, но по-своему изящный, канувший во времени аналог «это» походило меньше всего. Я не смог сдержать смеха. [Уф, ладно. Я не смеялся, просто мои крылья затряслись так сильно, что я едва смог выровнять полет.] Ну ничего без меня сделать не могут! Постройка представляла собой огромные сумасшедшие лабиринты руин, или еще недостроенных, или уже разрушающихся, беспорядочно натыканные на пологой вершине холма. Фыркнув [Слушайте, не придирайтесь к словам! Я фыркнул мысленно.], я начал спускаться. На земле уже виднелись точки — мои собратья по несчастью, имя которому «Хаба». Ловко спикировав, я сел на одну из многочисленных стен здания.  — Хах, смотрите, парни, еще один! — крикнул какой-то джинн в облике огромной жабы с выпученными глазами. — Такими темпами у Хабы скоро вся коллекция соберется!  — Оп-па! Да это ж Бартимеус! Какими судьбами? Сокол плавно опустился на землю и превратился в Птолемея.  — Ноуда, — коротко пояснил я, поморщившись. Несколько духов горестно вздохнули, видимо поняв, о чем речь. Остальные непонимающе переглянулись: видимо, они погибли раньше событий, потрясших весь волшебный мир. Облик Птолемея не остался незамеченным. Практически все духи замерли, оглядывая меня и тут же отводя глаза. Видимо, моего хозяина [Вот что это такое? Как не надо, так я легко думаю о Птолемее, как о своем хозяине, причем эта мысль была вполне естественной, даже если я не считал его на самом деле таковым. А вот как Хабу хозяином назвать, так у меня язык чуть не отвалился. Нет, надо будет поразмышлять об этом на досуге. Как мне кажется, это все было неспроста.] здесь знали, и я мысленно отругал себя за неосмотрительность. Облик, принятый джинном по знанию истинного имени, и просто похожая внешность — это как фирменная одежда и ее подделка. Отличий, может, и немного, особенно если тот, кто ее подделывал знает свое дело, но опытный взгляд сразу отличит одно от другого. [Был у меня однажды случай, когда я забыл про такую мелочь, как духи.] Неспроста ведь я легко предугадывал жесты Птолемея при разговоре с ним и почти зеркально отражал их. Дело было не только в том, что я его отлично знал — такие мелочи легко стираются даже из нашей памяти — но и в облике. При желании я легко мог сыграть Птолемея перед любым человеком или духом при условии, что последние не будут заглядывать на высшие планы, и, клянусь своим истинным именем, даже его ближайшие слуги не раскусили бы подделку. Так что с тем же успехом я мог повесить на себя неоновую вывеску «Я знаю истинное имя Птолемея, притом не уродую его облик, что вообще подозрительно». Не знаю, какую силу имеет он сам, да и вообще важно ли здесь это все, но я не хотел рисковать лишний раз. Меньше знают — крепче спят. Впрочем, сделанного не воротишь, так что я махнул рукой. Авось пронесет. Тьфу, как меня на русские поговорки пробило. Еще иногда про воробья и слово вспоминать, и цены бы мне не было. Я обвел глазами лабиринт-постройку и рабов Хабы. Хмыкнул. [Вот видите. В облике Птолемея я мог это сделать.] Поставленная нам задача оказалась несколько труднее, чем я представлял с самого начала. Я это понял, когда на моих глазах старая на вид стена начала оплывать, как сливочное мороженое на солнце. Камень в прямом смысле этого слова превращался в желе и таял. Я, не веря своим глазам, проверил все семь планов. И на всех зыбкая полупрозрачная субстанция, называвшаяся минуту назад стеной, так и осталась зыбкой полупрозрачной субстанцией. Разве что на седьмом я уловил еле заметные импульсы, но не успел я их как следует изучить, как желе исчезло, а вместе с ними и непонятная магия.  — Сначала непотухающие пентакли, теперь вот каменное желе. Всё чудесатее и чудесатее! — процитировал я одну небезызвестную героиню, в создании которой принимал непосредственное участие. — Что дальше? Хаба станцует для нас танго? Начнет выращивать фиалки? Джинны только тяжело вздохнули и молча принялись возводить заново стену. Да уж. Ожидать от моих соплеменников можно было какой угодно реакции: брани, смеха, ругани, перешучивания, бунта, грызни — но только не этой. Я постоял немного, наблюдая за ними, и тоже влился в работу: приказ Хабы никто не отменял. Работа была монотонной, но я бы не назвал ее чересчур утруждающей. Скорее надоедливой, мерзкой, опостылевшей до дрожи в сущности, бесполезной, но не тяжелой. Первое время сильно усложнял дело запрет на использование магии, но через некоторое время, смекнув, что Хаба так ничему и не научился и заглядывал к нам реже, чем при жизни отпускал духов на волю, я начал облегчать себе работу. Да что там «облегчать», мы порой совершенно нагло и открыто использовали магию, но на этот раз серьезно подходили к выбору караульного. Духи умеют учиться на своих ошибках, в отличие от своих хозяев. Говоря «мы», я имею в виду всех рабов, которые когда-либо служили Хабе. Для полного набора из моего времени не хватало только меня и Факварла. Я присоединился к ним не так давно, Факварл, не знаю уж, к счастью или к сожалению, был жив. Видеть лишний раз мне его не хотелось, но что-то подсказывало мне, что радоваться этому мне осталось недолго. Наконец, мы пришли к тому, с чего начали. Как там было? «Я устало облокотился на стену храма, Ноуда бы его побрал». Кстати говоря, облокотился с некоторой опаской: вдруг камень возжелает внезапно раствориться? Но камень растворяться пока что не желал, и я позволил себе немного расслабиться. По старой привычке моя сущность напряглась, готовясь к новому приступу боли, но его не последовало. Это еще один сюрприз, который я открыл для себя. Даже находясь в услужении у своего «худшего» хозяина, твои силы не вытягивает по крупицам, а сущность не терзает боль. Конечно, только если твой дражащий хозяин не захочет тебя наказать. Этот плюс мне пришлось признать. Но все же это место было чуждо мне. Зелененькая травка с цветочками и лесами уже стояли поперек где-то в районе кадыка, а вечно синее небо с ярким солнцем готово было свести с ума. Слишком правильно, слишком предсказуемо, слишком… Ну, вы меня поняли. Я [и могу поспорить, что не я один] скучал по хаосу Иного Места, его непредсказуемым потокам и всеобщей какофонии непоследовательности. Как много бы я отдал, чтобы снова попасть туда!  — Эй! Эй, ты чего расселся? Как там тебя?.. Ну, ладно-ладно, малыш Барти, не сердись. У-у-о-о-ой! Судороги-то зачем?! Бездельничаешь, еще и магией пользуешься! Не боишься, что я Хабе донесу? Я приоткрыл свой миндалевидный глаз и сфокусировался на наглом фолиоте по имени Гезери. Фолиотишка скакал вокруг меня, как мелкий хищник вокруг лакомой, но слишком сильной для него добычи. Прав был Хаба: есть в мире справедливость. При Соломоне этот фолиот занимался тем, что следил за нами и о любом неповиновении докладывал хозяину. А зная нрав Хабы… Можете представить, как сильно мы «любили» этого фолиота? Сейчас Гезери снова попал к Хабе, но оказался не в кругу доверенных лиц, а, к своему глубочайшему разочарованию, «по другую сторону баррикад». Джинны, вопреки общему мнению, — существа незлопамятные, но месть дело благородное! Я послал в фолиота новую порцию Судорог. Юркий фолиот увернулся, и заклинание попало в соседнюю стену. Камень посыпался мелкой крошкой. — Бартимеус с утра пашет, как тройка маридов, — послышался из-за стены оклик Бейзера. — А вот тебя, Гезери, я сегодня только сейчас увидел. Не тратя время на вскипевшего от возмущения фолиота, я повернулся к добродушному толстяку. Бейзер, в отличие от многих, выбирал неброские облики. Вот и сейчас в нем не было ничего примечательного. Если не считать свиных копыт вместо рук.  — Я польщен, — ухмыльнулся я. Бейзер фыркнул.  — Не стоит. Просто твой противный голос я еще с утра приметил. Я самодовольно улыбнулся. Откуда-то сверху донесся повизгивающий смех. Мы втроем подняли головы на Менеса. Тот парил на маленьких белоснежных крылышках над будущим куполом храма и делал заготовку каркаса, на котором в будущем будут сидеть горгульи. [Стиль готики предложил я, продолжая цепочку ностальгии. Люблю Прагу за атмосферность.] Точнее, должен был его делать. Сейчас он держался за один из шпилей и боролся между желанием смеяться и желанием не грохнуться с двадцатиметровой высоты. Одновременно смеяться и летать, видимо, не входило в многочисленные таланты этого джинна.  — Менес, ты там торчишь целый день и даже не наметил ничего! Если у тебя руки не с того места растут, то так и скажи, не нервируй меня! — зашипел Гезери. Менес посмотрел на фолиота и поднял когтистую руку. Я, не вставая, окружил себя Щитом, словно зонтиком. Взрыв завалил визжавшего Гезери окончательно доломанной стеной. Меня окатило жаром, по Щиту застучал мелкий щебень. Под кучей камней послышалась приглушенная брань. Я поднял вверх большой палец, обернувшись на Менеса.  — Не знаю про руки, — поднял голову Нимшик, — а с анатомией крыльев у тебя проблемы.  — Кстати, да, — согласился я. — Он в чем-то прав. Менес возмущенно уставился вниз. Ясно было, что в этот момент, он был готов погрести меня под стеной так же, как и Гезери. Но я был джинном, а не фолиотом, притом сильнее и опытнее его, и именно это его и остановило.  — Все у меня в порядке с анатомией! — буркнул он. — Я, знаешь, сколько на таких крыльях летал?  — Именно поэтому тебя вправо заносит? — насмешливо спросил я. Менес выругался и выровнял полет.  — Раз ты такой спец, то иди вместо меня! Мне надоело от каждого шороха вздрагивать! Я тут как на ладони. Хаба посчитал полет магией, потому что он не доступен человеку. Ох, как он Изриду тогда… Ее только то спасло, что она не нарочно нарушила приказ. Если вдруг Хаба увидит, что мы снова взялись за старое, нам всем не поздоровится, и даже Птолемей, как тогда, не поможет, — последнюю фразу он произнес с явным облегчением, пряча крылья, как только его ноги коснулись земли.  — Бартимеус, правда, иди ты. Ты же, вроде, неплохо летаешь, — внезапно откликнулся Хосров, облик которого вызывал ассоциации с летучей мышью.  — Пф! Неплохо! — из-под завала показалась голова фолиота. — Да он в свое время Аммета играючи обогнал! Так Аммет — марид! — мстительно добавил он. Я с плохо скрываемым раздражением посмотрел на Гезери. Менес с плохо скрываемой надеждой смотрел на меня.  — Ладно, — чуть подумав, сказал я. Может это и к лучшему. [К лучшему исполнению моей давней задумки. Ну, знаете, это когда спустя триста лет сидишь и думаешь, что надо было тогда вот так ответить. А раз подвернулась такая возможность, то грех не воспользоваться.] — Но есть риск быть пойманными Хабой на горячем, так что нужно поставить караул. — Я задумчиво оглядел нашу невеликую компанию. — Менес?  — Я?!  — А кто? Сам посуди: Бейзер слишком медлителен, Гезери доверять не приходиться, остальные заняты своей работой. Остаемся только мы с тобой. Но так как даже я не могу уследить за всем сразу, то придется доверить это серьезное дело тебе. Менес уставился на меня, по привычке изредка моргая глазами. Остальные с интересом наблюдали за этой сценой. — Конечно, ставить на караул такого недотепу не хочется, но что поделать? — вздохнул я нарочито грустно. Менес скрежетнул зубами. Гезери прыснул со смеху, но, встретив мой суровый взгляд, ойкнул и самозахоронился в груду камней. Я отрастил привычные две пары крыльев и, взмахнув ими, стрелой взмыл в воздух. Менес на земле пробормотал нечто нечленораздельное на кельтском и прошествовал на караул.