Анечка

Я завязала на шее тёплый флисовый шарф, который ранее носила в увесистой сумке. Вечерело, поднялся ветер, а простудиться — не то, чего мне бы хотелось в середине осени. Голые деревья, рядком стоявшие вдоль дороги, навевали тоску по зелени лета, а пожелтевшая, кое — где даже почерневшая трава грустно напоминала о славных тёплых деньках. Вокруг не было ни души. Вдалеке, на другом берегу реки виднелись чёрные силуэты домов, над которыми возвышался купол небольшой одноглавой церквушки. Стоило мне завернуть за пригорок, как предо мной предстали могильные кресты: деревенское кладбище. Пара чёрных ворон с пронизывающим карканьем кружили над могилами. Раньше я не любила заходить в эти места, сейчас же прогулки здесь доставляют мне странное удовольствие. Я могу бродить здесь часами, я словно становлюсь частью этого пугающего пейзажа. Я везде: среди голых берёзок, среди опавших листьев и высохшей травы. Среди этих одиноких могил, я словно одна из них. Здесь я не чувствую себя чем — то отдельным, я являюсь частью этого места. Словно на произведении художника: дополняю картину. Пустое осеннее небо затянулось тёмными тучами и начал накрапывать дождь. Холодные капли касались разгорячённой ходьбой кожи на лице и попадали в глаза. Прямо как тогда, в тот ужасный день. Эти места всегда напоминают мне о нём. И о ней. Моя несчастная девочка, какая нелегкая судьба у тебя была. Анечка, бедная Анечка, я так часто вспоминаю твои чудные зеленые глазки, и ту осень, которая навсегда забрала тебя. Всё началось три года назад, в той самой деревушке на другом берегу реки. Был сентябрь, солнце ещё ярко светило в небе, было тепло и лето, казалось, всё ещё было рядом. Анечка, как ласково называли её в деревне, жила в большой семье, возле реки. Отец её был на заработках, так что всё хозяйство лежало на матери и старших детях. Всего детей их было восемь, но самая старшая была уже замужем. Старший брат Анечки, Володя, целыми днями на реке ловил рыбу, чтобы потом продавать, мать трудилась в поле, так что за домом и младшими братьями следили Аня и две её сестры, Ксеня и Варвара. Целыми днями Анечка не знала покоя. Оставаясь в доме за самую старшую, она успевала готовить, мыть полы и посуду, следить за младшими и иногда, вечерами, прясть. Ксеня следила за скотом и цветниками, а Варя сидела с двумя братьями. Этот мирный темп жизни был Ане по вкусу. Никогда она не порывалась вырваться из деревни, никогда не сопротивлялась труду, тщательно выполняя свои обязанности. Обладая кротким нравом и обострённой скромностью, Аня была прилежна и абсолютно чиста, как майское небо. Иногда, когда им на часок удавалось выбраться из дому, сёстры лежали на траве возле берега, задумчиво смотря на проплывающие мимо белые облака. «Разве тебе не хотелось бы сбежать отсюда. В город, подальше от всей этой деревенской скуки» — Ксеня закусывала губу и мечтательно обращала к небу темный взгляд. «Нет, никогда» — отвечала Анечка «А я бы хотела. Так осточертели мне эти куры, гуси и люди, живущие здесь. Как бы хотелось мне побывать в столице, мир посмотреть» — она возбуждённо вскакивала, глаза её загорались, она махала руками и шумно вздыхала. «А как же мама, мы и хозяйство? Ты бы просто бросила всё это?» — Анечка удивлённо хлопала ресницами, плетя венок из васильков. «Какая же ты глупышка!» — задорно смеялась Ксеня — «Не задумавшись!» — сестра вскакивала и, откинув косы на спину, отправлялась резвиться к реке, вместе с парой подружек с соседней деревни. В середине сентября в дом напротив приехала семья из города. Я так и не узнала, по каким причинам и при каких обстоятельствах они приехали, я знаю одно: на следующий день на улице Анечка повстречалась с молодым человеком восемнадцати лет, с добрыми светлыми глазами и широкой улыбкой. Что — то кольнуло ей в сердце, как будто тонкой иголкой. В тот день она по — особенному смотрела на всё вокруг: солнце казалось ей ярче, птицы словно пели звонче, и всё вокруг казалось прекрасным. И листья на деревьях, окрасившиеся в разнообразные цвета, и вода в реке, и безоблачное небо над головой. На следующий день они познакомились. Аня возвращалась от соседки, у которой они покупали молоко, ведь своей коровы у них не было, и встретилась с ним возле церкви. «Вы, должно быть, моя соседка, не так ли?» — юноша стоял, оперевшись на невысокий забор. В руках у него была какая — то книга, которую он, судя по всему, читал до её прихода. Его золотистые локоны находились в беспорядке, рукава простой льняной рубашки были закатаны по локоть. «Да, так и есть.» — Аня смущённо отвела взгляд, поправляя выбившиеся из косы русые пряди. «Я Ваня, кстати» — он задорно улыбался и Аня, сама того не ведая, улыбнулась в ответ. — «А ты, верно, Анна» — щёки девушки покрылись лёгким румянцем, она смущённо свела на груди руки, стараясь не смотреть на юношу. «Агния» — она смотрела то в сторону реки, то поднимала глаза на небо: лишь бы не на него. — «Но все зовут меня Аней…» — голос притих ещё сильнее, что казалось почти невозможным, так как она всегда говорила тихо. «Хорошо, Аня» — Ваня убрал руку с забора и, одёрнув рубашку, подошёл к Ане. «Позволишь?» — он наклонился к земле и поднял тяжёлый бидон с молоком, который девушка купила у соседки. — «Пойдём, провожу» — и, задорно ухмыльнувшись, он пошёл по тропинке в сторону Аниного дома, а красной от смущения Анечке только и оставалось, что идти за ним. Идти им было недолго: всего лишь подняться на пригорок, пройти по тропинке, да завернуть за угол. Они шли молча, но и этого девушке было достаточно. Возле большого дома они остановились. Ваня поставил на крыльцо бидон и, улыбнувшись, пошёл к дороге, на последок крикнув звонкое «До встречи!» Аня с полминуты стояла возле крыльца и глупо улыбалась, что было ей несвойственно. Мысли проносились с немыслимой скоростью, смешиваясь и не давая нормально сосредоточиться. «До встречи» — эхом раздавалось в её голове, и она, словно молитву, повторяла эти слова. Ох, моя бедная Анечка, как счастлива ты была тогда. Светило солнце и в душе твоей пели птицы. Ты улыбалась и пела что — то непонятное весь оставшийся вечер. Сколько радости было в твоих глазах, как звонок был твой голос, как румяны щёки! Под ночь, лёжа вместе с Ксеней на печи, Аня легко потрепала сестру по плечу, и тихо — тихо, шёпотом, рассказала ей про встречу. «И он был так учтив, Ксюша, так любезен и мил! Он проводил меня до дома, помог молоко донести, и…и он улыбался так широко, я никогда прежде не видела ни у кого такой улыбки! И таких прелестных золотистых кудрей я тоже не видывала, разве что у Тани, но у неё они никогда так не блестели на солнце! И у него такой красивый смех!» — Ксеня только улыбалась и качала головой, слушая излияния. Ох, кто бы тогда знал о том, как обернётся судьба моей Анечки! Они увиделись на следующий день. И через день, и через два: они виделись каждый день. Вместе ходили в церковь, Ваня провожал её до реки, когда она ходила за водой, помогал доносить бидоны с молоком и тяжёлые вёдра. Становилось холоднее, ветер дул всё чаще и всё сильнее, но солнце всё ещё светило и дождей, как ни странно, не было. Работы в поле у матери закончились и теперь обязанностей по дому у Ани было многим меньше. В свободные минуты она отправлялась гулять с Иваном. Они могли бродить часами по окрестной рощице, могли сидеть на берегу реки и кидать в воду камни, наблюдая за кругами, идущими по глади. А иногда они просто сидели на деревянной скамье возле церкви и говорили. Бесконечно говорили обо всём на свете: Ваня был неплохо образован и бывал во многих местах, и что больше всего поразило Аню, сам он был из Москвы. Она просила его рассказать о ней и он рассказывал. Про улицы, площади, бульвары, пруды, сады и людей. Ей было интересно всё: во что там одеваются, где гуляют, что едят? И самое главное — всё это рассказывал ей он. Она ложилась к нему на плечо и с упоением слушала, представляя, словно сама гуляет по мощеным улицам и проспектам. И Ане постоянно думалось о том, как сказочно бы было, возьми он её однажды за руку, и если бы он сказал ей, что она ему дорога, Аня была бы бесконечно счастлива, ведь то всегда сложно: не знать, кем считает тебя человек, о котором ты думаешь постоянно. Ей мечталось, чтобы как в тех историях, что так любила рассказывать бабушка, где есть принц и принцесса, он любит её и она любит его. И всё у них хорошо. Каждый раз, когда Аня видела Ивана, сердце её трепетало, словно бабочка, она вся смущалась и краснела, в то же время радуясь встрече. Когда он обнимал её одной рукой, у неё иногда перехватывало дыхание, и всё, чего ей хотелось в такие минуты — чтобы он не убирал руку с её плеча, желательно, никогда. Она любила проводить с ним время и, кажется, любила его. Часы, проведённые с ним она запечатывала в памяти, а потом, по ночам, когда долго не могла уснуть, она притягивала колени к груди и со сладостной улыбкой перебирала воспоминания о чудесных моментах с ним. Он занимал все её мысли, ей становилось труднее сосредоточиться на чём — то важном. Она постоянно витала в облаках, и выглядела одухотворённой настолько, что сёстры в шутку начинали подсмеиваться над Аней. В один из дней молодые люди сидели возле берега и смотрели на стаю уток, проплывающих мимо. Ваня уже привычным действием приобнимал её за плечи, а девушка закусывала губу, стараясь как можно дольше удержать это мгновение. Иван был на редкость молчалив, только вдумчиво смотрел на тёмно — синюю гладь воды. Спустя несколько минут он неожиданно убрал руку и, развернувшись к Анечке в пол оборота, взял её руками за плечи, горячими ладонями касаясь тонкой ткани. Он долго смотрел на её лицо, взглядом бегая от глаз до носа, затем до изгиба губ и снова до глаз. Аня не смела сказать ни слова. Она не отводила взор, глядя прямо в его большие голубые глаза, которые сейчас отчего — то казались темнее. Кажется, она слегка дрожала, ей было страшно и интересно одновременно, она судорожно вдыхала воздух и медленно выдыхала, выжидая дальнейших действий. Она ждала чего угодно: что он скажет ей о том, что ему не хочется боле с ней видеться, или просто молча уйдёт и никогда с ней не заговорит, но точно не поцелуя. Нет, поцелуя она не ждала. Ах! Он поцеловал её! Поцеловал с таким жаром, касаясь своими розовыми разгорячёнными губами её холодных и обветренных. С трепещущим сердцем она положила руку на его затылок, и почувствовала, как все жилки в ней забились, вовсе не от страха. Когда он отстранился и, прислонившись своим лбом к её, шептал слова любви, Анечка думала, что всё это, разумеется, сон. Она даже ущипнула себя, легонько, но ощутимо. Уверившись в том, что всё реально, она шумно выдохнула и, сглотнув, прошептала — «Люблю тебя» — ответом ей было касание губ. И ещё одно, и ещё. Когда пришло время уходить, Аня обхватила руками его лицо, и, поцеловав на последок, встала на ноги и пошла по тропинке в сторону дороги, оглядываясь на Ваню каждые пять секунд, и не случайно: он тоже смотрел ей вслед. Они стали видеться чаще, день за днём Анечка всё чаще уходила из дому на прогулки с ним: они теперь разговаривали чуть меньше и целовались многим больше, но это было скорее улучшением. Ох, моя дорогая Анечка чувствовала, что влюбляется всё сильнее с каждым днём. Мечтательная улыбка не сходила с её лица, она словно расцветала на глазах: румяная, с искрящимися глазами и широкой улыбкой. Всё изменилось спустя полтора месяца. Всё чаще стали идти дожди, с реки дул сильный ветер, по ночам температура стала падать в минус и все лужи покрывались тонкой коркой льда. Иван внезапно позвал её прогуляться до церкви, и всю дорогу был непривычно серьёзен, словно раздумывал о чём — то невероятно важном. «Аня, я уезжаю. Обратно, в Москву.» — он остановился посреди дороги и напряжённо смотрел на девушку. Анечка оторопела, он бессильно хлопала ресницами, покуда до неё не дошёл смысл его слов. «Но, как же…» — не успела она договорить, как Ваня, взволнованно вздохнув, перебил её «И я хотел предложить тебе поехать со мной» — Ох, бедная моя Анечка, как испугалась она тогда этих слов, словно они означали нечто страшное — «Ты могла бы жить в моём родном доме, с моей семьёй…» «Но как же моя семья? Мама, братья и сёстры? Хозяйство?» — она оторопела и еле выговаривала слова, силясь осознать то, что делает. «Не будь такой глупой, Агния, подумай хотя бы немного» — в тоне его прозвучала лёгкая насмешка, и Ане стало нестерпимо обидно. Сердце её рвалось, ей хотелось поехать с ним, в Москву, но ведь…бросить всё? Так она не могла. «Я не думаю, что смогу, я не могу бросить всё, не могу!» — она сжалась и настороженно смотрела на Ивана. Он, не шелохнувшись, резко выдохнул и откинул со лба прядь светлых волос. «Понятно.» — юноша горестно улыбнулся и, скоро попрощавшись, покинул её, даже не поцеловав. Анечка, моя милая девочка, она не знала, что чувствовала. В одиночестве брела она домой, тяжестью навалились на неё мысли об Иване, о Москве и о доме. Но ей не хотелось думать, ведь она точно знала — она не могла поехать! А сердцу, проклятому, не прикажешь. На следующий день она решила прийти к нему, чтобы поговорить, но дверь его дома была заперта. В расстроенных чувствах Анечка вернулась в дом, но надежды поговорить с ним она не теряла. Рано утром, только проснувшись, девушка снова отправилась к возлюбленному, и, на этот раз не прогадала: Иван стоял прямо на крыльце, вертя в руке небольшой пучок засушенных с лета полевых ромашек. Аня радостно улыбнулась и кинулась ему на шею, принявшись целовать его щёки. Она целовала его с горячностью и нежностью одновременно, ей казалось, словно она могла целовать его долго — долго. Но он отстранил её от себя и, как — то горестно ухмыляясь, протянул ей букетик. «Ванечка…» — Аня не понимала. Она осторожно взяла букетик и непонимающе взглянула на юношу. Трепещущее сердце, казалось, забилось ещё сильнее. Он не говорил ни слова, он даже не смотрел на неё! Девушку начало трясти, колени её дрожали и тело отказывалось стоять ровно.Спустя несколько секунд Иван просто отворил дверь и вошёл в дом, послышался скрип задвижного замка. Аня в недоумении, перешедшем в понимание заколотила в дубовую дверь так неистова, что сама себе удивлялась. Она, кажется, кричала, звала его, или плакала в своем странном горе. Она не понимала, почему, зачем? За что? ОН просто захлопнул перед ней двери, словно убирая её из своей жизни. И это ранило больше всего. Ей не хотелось думать. Ледяные капли дождя ударялись об её лицо пока она бежала к дому. Капли смешивались со слезами и Аня перестала понимать где что. Дома она упала в объятия Ксени, почти в истерике, не понимая, что творит, она рассказала сестре всё про Ваню, всё: от начала и до конца. И про поцелуи, и про Москву, и про ромашки, которые она судорожно сжимала в руке, и про запертую дверь. Моя несчастная Анечка, почему же никто тебе не помог? Через день начались страшные морозы. Они продолжались всю неделю и всю эту неделю Аня не видела возлюбленного. Четыре, целых четыре раза приходила она к его дому, и каждый раз всё было одинаково: дверь была заперта. В самом конце ноября Аня возвращалась вечером от соседки, которой мать попросила отнести соли. Возле дома стояла закутанная в толстый полушубок Варя, лицо которой было в слезах. «Ой, Анечка!» — сестра скорее выла, чем говорила, отчего понять её было довольно сложно. Когда Аня подошла ближе, Варя вновь залилась слезами, и только спустя несколько мгновений смогла нормально говорить. — «Ксеня… Ксеня, она… Она у — у — бежала. В — в Москву. С соседом нашим, — она всхлипнула — Иваном. — и всё. Знаете, бывают такие моменты, когда кажется, что ты словно разбился вдребезги. Как фарфоровая статуэтка, или стеклянная ваза. И ты уже не можешь ни собрать себя, ни склеить, ни вернуть назад. Раньше Ане не доводилось чувствовать себя так, но в тот самый момент, в тот страшный день, она словно навсегда превратилась в груду осколков. Ляпнув сестре что — то про прогулку, моя несчастная Анечка отправилась к реке, сдерживая тошноту и головокружение. Её шатало, она еле переступала ногами, но шла. В голове её был полнейший кавардак, зато в сердце была абсолютная пустота, точно кто — то взял и вырезал огромный кусок. Слёз не было: была боль. Почти физическая, такая явная и такая…ощутимая. «Как?» — набатом звучало в голове, «Почему со мною так, жестоко?» — глухо отзывалось что — то на том месте, где раньше были чувства. Всё напоминало ей о нём. Дороги, пологий берег реки, все те места, где они так хорошо проводили время. Река была покрыта льдом, но кое — где проглядывали полыньи. Серое небо заволокло тучами, всё вокруг было до одури блеклым и никчёмным, таким же, как и она сама. Бедная, бедная Анечка. В тот момент для неё не существовало ничего боле, ей не было ни страшно, ни грустно. Больно — да, страшно — нет. Когда она сделала первые два шага по льду, ей стало легко. Она чувствовала, что скоро вся её боль закончится, и настанет покой, тот, о котором она всегда мечтала. Она провалилась в полынью слишком незаметно для самой себя. Она смотрела в небо. И улыбалась. Так закончилась жизнь моей Анечки. Мимо проходившие рыбаки заметили девушку в полынье, но помочь не смогли. Да и не успели бы они уже ей помочь: она умерла почти мгновенно. Родители её ещё долго упивались горем, потеряв сразу двух дочерей. Получив страшное известие, Ксения, тем не менее, не вернулась в родную деревню, но всю свою оставшуюся жизнь, которая у неё была довольно долгой, она чувствовала себя виноватой, повесив на себя тяжёлый камень: убийца. Эту историю я услышала от неё, она же и привезла меня сюда, спустя много лет. И сейчас я частенько брожу по этим местам, вспоминая о судьбе моей несчастной Анечке.