"Истинная" концовка

Одуванчик, пронизанный чистым светом, переливающимся на гранях. Покачивающийся тонкий сочный стебель. Легкая и невесомая картина. Она всегда рисует ее – кого бы ни выбирала, по какой дороге бы ни шла. Кисточка скользит, едва касаясь бумаги, и нежное золотистое сияние льется на белый альбом. Сколько раз он еще будет отматывать время, будто перемалывая себя на мелкие кусочки, чтобы увидеть, как пальцы порхают бабочкой и как ложится на губы тень улыбки, такая же невесомая, как семена одуванчика? Волшебник смотрит. Блестит в перемотанных бинтами руках ожерелье. Вспыхивают камеры, ловя блики от серебристых волос. Сыплют искрами бенгальские огни. Книга с громким хлопком опускается на черную шляпу, примяв золотистые волосы. В воздух взметается кипа бумаг, кружась вокруг белоснежной фигуры бурным вихрем. Волшебник смотрит. Распуская себя как на нитки с каждым поворотом времени, чтобы сплести во что-то новое – и опять распустить. Иссушить бессмертное тело. Обладать – и обращаться в прах. Яблоки. Морковь. Клубничный шампунь. Парные кольца. Радость, веселье тепло – и страх, печаль, боль. Синяки на запястьях. Перекошенные лица. Грохочущий в ушах крик. Холодная постель. Отчаяние. Еще. Больше. Отчаяния. Эта жадность погубит его – и, где-то в глубине сознания, он понимает, что хочет этого. Пока не так сильно, как те, кто приходит к нему непрекращающимся потоком. Но это желание медленно разрастается, капля за каплей, воспоминание к воспоминанию. Чужие слезы – как катящееся по коже раскаленное железо. Чужой смех – как впивающиеся в горло иглы. Исцеляться – чтоб ранить самого себя еще сильнее и глубже. Он знает, что должен поставить точку – и раз за разом не может остановиться. Понимает, что ни за что не остановится – ни после тысячного раза, ни после миллионного. Пока последняя капля силы не утечет, растворившись среди семян одуванчика. Вот и сейчас. Только что Хи Чжон с недоумением смотрела на коротко стриженного парня с серебристыми волосами – а теперь, моргнув, берет с полки альбом и замирает с заведенной кисточкой перед тем, как нарисовать первый зеленый штрих. Давай, влюбись, смейся, плачь – и пожелай… пожелай так сильно, чтобы весь мир рассыпался на осколки. А он будет ждать эти месяцы ради пяти минут. Волшебник задерживает дыхание, с трепетом ожидая, когда, наконец, кисточка коснется бумаги и… Выпадет из пальцев, с тихим стуком упав на пол. Что? Такого никогда не было. Может, случайность? Волшебник вглядывается в привычное, знакомое до каждой черты прекрасное лицо – и вздрагивает. Хи Чжон широко распахивает глаза, ее губы дрожат, в ложбинке ниже шеи скапливаются слезы, скатываясь по щекам и падая с подбородка. Что с ней? Устала? Альбом лежит на дрожащих коленях, и листы тихо шуршат. Тонкие нежные пальцы впиваются в волосы, взлохматив ровные пряди, до боли оцарапывая кожу, но Хи Чжон не издает ни звука. Волшебник вглядывается – и сила внутри него будто взрывается, окатывая холодом. Спустя мгновение он понимает, что это не сила – а совершенно новое для него чувство, собирающееся в горле в плотный липкий комок. Ужас. Волшебник никогда до этого его не испытывал – пока не посмотрел в глаза Хи Чжон, подернутые мутной дымкой воспоминаний. Не может быть! Тело героини начинает трястись, как в лихорадке, она не моргает уже, наверное, минут пять, но в покрасневших глазах все еще проскальзывают отблески жизней – тысячи жизней, уже ей прожитых. Тысячи признаний. Клятв. Поцелуев. Шум упавшего альбома звучит грохотом выстрелившей пушки. Нет! Так не бывает! Хи Чжон вскакивает, но ее ноги тут же подкашиваются. Скребя по полу ногтями, она все еще смотрит, тонущая в обрушившейся на нее боли. И Волшебник тоже – ему некуда отворачиваться. Некуда отвести взгляд. Даже закрыв глаза, он будет видеть, как… Под кожей пробегает ток, и сила выливается единым всплеском, разрывая реальность на части. Назад. Надо вернуть все назад! Мгновение. Кап. Кап. Кап. Вода стекает с кисточки. Странно передернув плечами, Хи Чжон макает кончик в белый и выводит почти прозрачные линии летящих вдаль семян. Ее лицо, непроницаемое, как маска, светлеет, и Волшебник облегченно улыбается. Теперь все верно. Ошибка исправлена. Понравится ли тебе игра, героиня? Но что-то в слаженном механизме приходит в негодность. Героиня выбирает только Белого кролика. Раз за разом – блестящий красный бок яблока, вихрь силы на ладони, острые грани снежинок, тяжелый красный бархат на плечах. Рубин, похожий на застывшую кровь. Такие же блики в алых глазах. И протянутая рука в белых перчатках. Каждый. Раз. Отматывая все обратно и выжимая из себя все соки, Волшебник с предвкушением ждет – и вновь рассыпается пеплом, когда тонкое девичье тельце растворяется в зеркальной глади. Зачем она делает это? Зачем? Он ведь и два слова связать не может, этот «король». С каждым новым витком времени во рту становится все горче, пока язык не немеет, а грудь не сдавливает от бессилия и злости. Волшебник еще никогда не чувствовал себя таким живым. И это чувство – настолько острая, жгучая боль, что невозможно терпеть. Когда жилы начинают гореть огнем, а сердце каменеет льдиной, он делает это – нарушает собственные правила. Силы остается всего ничего, Волшебник чувствует, как она пульсирует, затухая. Хватит всего на один последний раз. Зато все будет так, как он захочет – никакого больше надоедливого мальчишки. Волшебник устремляет свою силу вверх и перечеркивает бело-красный бархат и расправленное серебро. Минус два игрока. Хотелось бы убрать только Белого кролика, но легче вывести из игры их двоих, чем разрушить эту прочную связь между Принцем и его Рыцарем. Теперь – выбирай. Рыжий, золотой или черный? Этот последний раз будет восхитительным. Когда Хи Чжон находит корзинку, что-то странное проскальзывает в ее глазах. Она оглядывается. Напряженное лицо на мгновение кажется ему уродливым. Но потом все пропадает – и Волшебник ловит каждый взгляд, каждое слово. Наверное, он заставляет себя не замечать, как меняется Хи Чжон. Не чувствовать холод. Поэтому, когда кисточка внезапно окунается в кроваво-красный и неровные рваные линии ложатся на лист, не предугадывает подвоха. Волшебник смотрит. И нервные мазки складываются в три хлестких слова: «Я все помню» Он хотел бы никогда не видеть это лицо: иссушенное, будто почерневшее, все в тенях, настолько перечеркнутое болью и отчаянием, что Волшебник больше всего жаждет отвернуться. Она ведь не может… помнить? Все эти картинки, которые должны были не просто поблекнуть – пропасть. Хи Чжон поднимает голову, и кажется, будто она смотрит прямо на него – а широко распахнутые глаза сухие, как пустыня. Где же твои слезы, героиня? Красные буквы разбегаются перед глазами, будто толстые жирные гусеницы. Волшебник пытается найти магию, вернуть все обратно, исправить, заставить механизм слаженно крутить шестеренки. Но когда он только запускает пальцы в сразу же прильнувшую силу, мир вдруг брызжет во все стороны, а в следующее мгновение рядом звучит тихое: – Волшебник? Хи Чжон стоит, и ее лицо похоже на пустую оболочку. Это ломает что-то внутри. Волшебник сжимает кулаки, но не может вернуть свое самообладание. Все пошло не по сценарию. Так не должно было быть! Хи Чжон смотрит ему прямо в глаза. – Прекрати это делать. Голос будто высушенные листья. Сейчас, когда она стоит рядом, сила вырывается и отказывается повиноваться. Волшебник надевает свою улыбку, и она жмет, как одежда не по размеру – будто он из нее вырос. – Раз ты меня видишь, ты чего-то отчаянно желаешь. Каково твое желание? Пытается действовать, как обычно, будто это может все исправить, будто Хи Чжон вдруг испуганно округлит глаза, и все пойдет, как всегда. Но она только цедит сквозь зубы, иссушенная и впервые по-настоящему в отчаянии, словно все прошлые эмоции были бледными тенями этой: – Я хочу, чтобы ты исчез. Нет ни грома, ни молний, но Волшебник чувствует, как судорожно трепещет и бьется сила. Никто и никогда не желал такого. Но ее желание истинно – если бы он не смог это понять, то какой бы из него был Волшебник? – Может, ты хочешь, чтобы я вернул белого крольчонка? В этот раз улыбка дается еще тяжелее. Волшебник украдкой сцепляет пальцы – дрожат. – И пережить все опять? Нет. Это убивает. Пока ты тут веселишься, я…! – С каждым словом говоря все громче и громче, в итоге Хи Чжон начинает кричать, и горе пронизывает ее насквозь, будто ледяные осколки. Голос срывается, и она стоит, шумно дыша, такая холодная, мертвая, как сгоревшее дерево. Улыбнись. Засмейся. Вернись. Он не может заставить себя раскрыть рот. Слова оцарапывают небо и глохнут, так и не родившись. Вдруг Хи Чжон будто оживает, подскакивает, подлетев птицей – и резко хватает за руку. Запястье словно жалит, пальцы смыкаются в кольцо, впившись в кожу. – Больно? – Хи Чжон отбрасывает его руку, и Волшебник отшатывается, полностью потеряв самообладание. – Помнить о каждом разе – так больно! Миг – и она опять мертвеет, истратив все силы. Они смотрят друг на друга, растрепанные и какие-то надломленные. Хи Чжон опускает голову и, смотря под ноги, чеканит без интонации, без запинок и пауз. – Исправь все. Или я просто никого не выберу. – Исправить? – он немного криво усмехается. Губы немеют. – Что ты имеешь в виду? Ее глаза поднимаются. Они напоминают застывшие капли воска. Волшебник не может понять, где она, его милая, красивая героиня, будто скрытая под скорлупой. Страх спускается по позвоночнику тысячью паучьих лапок. – Не хочу помнить, – шепчет Хи Чжон, – этого не должно было произойти. Пусть… «Пусть они получат, что хотят. А я не вспомню. И ты.» Ей не нужно говорить вслух, на самом деле. Никому из тех, кто попадал сюда, переломанный, будто сплошная открытая рана. Волшебник мог ставить условия, но не исполнить, когда желание названо… глупо было считать себя всесильным. То, что Хи Чжон не способна четко осознать, чего отчаянно жаждет, не имеет значения. Он знает. Все игроки получат желаемое, не заплатив цены. Игры не будет. Воспоминаний героини за все прошлые разы хватит вполне. Но все-таки это его уничтожит. Должно уничтожить. Поставить последнее условие? Волшебник смотрит. Его сила бьется как вена под пальцем. Что попросить? Мысли мечутся, и он не понимает, что вообще собирался сказать, когда выпаливает: – Поцелуй меня! Собственное дыхание жжет горло. Ни говоря ни слова, Хи Чжон поднимается на носочки. Ее тонкая рука жестко хватает ткань, дернув вниз и не дав времени отстраниться, а сухие губы прижимаются – до боли и пробирающего холода. В этом нет ни капли ласки. Она не закрывает глаза, и Волшебник запоздало понимает, что никогда на самом деле не хотел видеть в них страх или грусть. Горько. Кажется, будто он видит свое отражение, когда Хи Чжон вдавливается, грубо, будто бьет, а не водит губами, то смыкая, то размыкая. Болезненный жар смешивается с пульсацией. Прошибает насквозь. Когда она отстраняется, Волшебник понимает, что по подбородку сбегает струйка крови, и вытирает рот ладонью. Он совершенно не почувствовал укуса. Вместо груди – огромная пустая дыра, продолжающая разрастаться. Волшебник смотрит, как Хи Чжон тает. Так не должно было произойти. «Я хочу, чтобы ты исчез.» Мечущееся сознание почему-то принимает вид белого кролика, и это оказывается хуже, чем все, что было до этого. Хи Чжон никогда не знала, чем его на самом деле напугать. Он боится больше не увидеть ее улыбки. Без улыбки отчаяние ничего не стоит. Волшебник запускает руки в силу, утапливая по запястья, и выпускает ее всю, до последней капли. Что значит смерть для бессмертного существа? Понимает – не так страшно, как забыть ЕЁ. И во внезапном порыве изменяет себе и впервые пытается сделать Хи Чжон счастливой. Последнее желание рождается за миг до того, как зрение слепит яркая вспышка.

***

– После колледжа я буду изучать искусство, – говорит Хи Чжон и слушает, как мама кричит в трубку, ввинчиваясь в уши. Надо было это сделать раньше – как рвануть пластырь с раны. Медленно оказывается только больнее. Пару минут – и раздаются краткие гудки. Хи Чжон отбрасывает телефон в сторону, будто может ошпарится. Она и не думала, что это окажется настолько легко. Непонятно почему, но Хи Чжон чувствует себя неожиданно сильной и смелой, какой не чувствовала до этого никогда. С тенью печали посмотрев на телефон, она отворачивается. С кухни раздается ее имя – и на губах сама собой появляется улыбка. Удивительно, как быстро этот голос стал для нее родным. Замерев на секунду в попытке определить дрогнувшее где-то внутри чувство, Хи Чжон мотает головой и проходит в открытую дверь. Теперь все будет хорошо.