I Si Te Ru

Однажды Юри ловит себя на мысли, что за все это время, которое они провели вместе, никто из них ни разу не произнес «я люблю тебя». Типичная вещь для японца. Но почему-то чем больше он об этом думает, тем больше беспокоится. Да и, в конце концов, Вольфрам-то как раз не японец. Вольфрам вообще не человек, если уж на то пошло. Принято ли у мазоку говорить о любви в открытую? Судя по леди Шери... Определенно. И все же он никогда не слышал от Бильфельда этих слов. Возможно разве что на ранних этапах, когда Вольфрам пытался вывести его на разговоры о браке, а сам Юри открещивался всеми возможными и невозможными способами. Поначалу осознание этого приводит Шибую в уныние. Он перебирает в голове все их диалоги, которые только может вспомнить, но так и не находит ни единой фразы Вольфрама, которая бы говорила о его чувствах. Да, помолвка. Да, свадьба. Да, безопасность короля. Да, «решение вопроса» с сидением на бедрах... Юри мотает головой, чувствуя, как горит лицо. Читающий вместе с Гретой детскую книгу Вольфрам, казалось бы, в упор не замечает его душевных мук, и Юри сверлит его взглядом полным праведного осуждения. Режим Мао был бы сейчас как нельзя кстати, но на Земле такие штуки, увы, не работали. Ни тебе магии, ни Уэ-сама. — Отец, что значит ぼこちゃん? Грета, уже слишком взрослая для того, чтобы сидеть у кого-либо на руках, забирается к нему на колени, развернув книгу так, чтобы он мог разглядеть страницу, на которой она открыта. На картинке изображен среднего размера криво сделанный горшок с лицом. Сборник сказок для детей 5-7 лет, как минимум, написанный хираганой. Тем не менее он лучше всего подходит для тех, кто только начал осваивать письменный японский. Тактика «таращиться в спину Вольфрама, пока он не поймает телепатический сигнал и не раскается» терпит крах почти сразу, когда красивые зеленые глаза встречаются с его собственными, и несостоявшийся Мао краснеет против воли. — Krumm... Krumchen. Krumlein, — мямлит он, отворачиваясь в сторону дочери, чье счастливое лицо находится прямо напротив него. Юри все еще чувствует взгляд Вольфрама на себе. Казалось бы, за эти годы у него уже должен был выработаться иммунитет против этого прекрасного ангела. Но в итоге вышло в точности до наоборот. Он слишком его любил. Хоть и не говорил об этом напрямую. «То есть. Говоря объективно. Я ничем не лучше», — Юри вздыхает, неожиданно осознавая, какой глупой была его необоснованная обида. Тебе надо, Хараджуку Фури, ты и делай. Так ведь? Не зная, с какой стороны подобраться, он дожидается момента, когда рядом нет ни Греты, ни кого-то из семьи Шибуя. — Эээ... Луна сегодня красивая, правда? — нервно смеется Юри, даже не удосужившись посмотреть на улицу. Вольфрам, который сидит возле него абсолютно голый, поднимает голову, перестав вытирать полотенцем мокрые волосы. — Сегодня новолуние, Юри. Какая еще луна? — А... Новолуние... Да... — он закрывает рот, бросая быстрый взгляд в окно. Месяца и того нет, полностью чистое небо. Вольфрам смотрит на него вопросительно, но, не дождавшись ответа, возвращается к прерванному занятию. Это отказ?.. Нет, вероятнее всего, он просто ничего не понял. Следующим вариантом становится рубрика «Подкаты от Мураты», коими Муракен в свое время доставал Шибую много и часто. — Оригинальность... Оригинальность... — бормочет Юри себе под нос, припоминая, что именно тот ему советовал. Ответ он находит во время сдачи экзамена по химии, о котором явно думает меньше, чем стоило бы. Домой Юри возвращается воодушевленный, вместо результатов протягивая Вольфраму лист бумаги с приклеенными к нему наспех вырезанными элементами таблицы Менделеева. «I Si Te Ru» — Что это? — моргает Вольфрам, явно не понимающий, чего от него хотят. Мало того, что не понимающий, так еще и лист держит вверх ногами. Юри прикладывается ладонью к лицу: Дайкенджа с его ботаническими советами пикапа. Они не работают, если объект твоего внимания ни разу не видел в глаза периодическую систему. Возможно, эти попытки не имеют большого смысла. Но заговорить о любви напрямую, оказывается, невероятно сложно. Даже когда они наедине в их постели. А с Вольфрамом, который все еще ни полслова, решимость и вовсе стремится к нулю. В любом случае, это его последний год в старшей школе, и со всей суматохой времени на выяснение сердечных дел у Шибуи попросту не остается. Потонув в заботах, он откладывает разрешение своей любовной проблемы до дня выпуска. Который в какой-то момент все же соизволил наступить. «Ничего особенного», — думает Юри, но при этом то и дело нервно поправляя рубашку. Пробежавшись по ней пальцами, он замирает, словно что-то решая для себя, но тут же выпрямляется. Наблюдать за тем, как — теперь уже бывшие — одноклассники окружили Юри, довольно раздражающе. Тем не менее сегодня их общий день. Не его. Поэтому бывший лорд фон Бильфельд остается в стороне, сопровождая восторженную Грету, которую семейство Шибуи тоже привело с собой. — Вольфрам! — восклицает она, благоразумно не используя в речи привычное «папа» или «отец», и тянет его за руку к очередному стеллажу. Даже спустя два года девочка все еще проявляла оживленный интерес к деталям нового для нее мира, поэтому в неспешном темпе они обходят весь зал, в котором проводится сегодняшнее мероприятие. Слушая дочь вполуха, Вольфрам машинально сует руку в карман в поисках того, что Юри отдал ему перед тем, как они вышли из дома. — Вот. — Пуговица? — Вольфрам непонимающе переводит взгляд с Юри на небольшой круглый предмет, который тот протягивает. Его форма, как и всегда, аккуратно застегнута на все пуговицы. Только между первой и третьей не хватает одной. — Оторвалась? Хочешь, чтобы я подержал? Шибуя на мгновение сжимает кулак, чувствуя взгляд Вольфрама на себе, после чего вкладывает пуговицу в его ладонь. — Просто возьми, хорошо? А после он просто ушел. И ничего не объяснил, как всегда. Вот же остолоп. Вольфрам вертит пуговицу в руке. Однажды, когда Конрарт считался погибшим, Бильфельд хранил у себя пуговицу, которую Гвендаль оторвал с его рукава. Но здесь дело явно было в чем-то ином. Когда Вольфрам впервые появился в доме семьи Шибуя, из багажа на нем было только то, в чем он был одет на тот момент. Да и то полностью вымокло после того, как их всех выпихнуло в близлежащий водоем. По этой причине первое время ходил и спал он в одежде Юри, пока Дженифер не повела их с Гретой в магазин одежды. Но даже после этого, повернутый на том, чтобы всегда выглядеть представительно, Вольф продолжал спать в старой поношенной футболке Юри и штанах. — Мне нравится. Пахнет тобой, — довольно заявил он как-то, чем заставил своего бывшего жениха издать ряд несвязных между собой звуков и последующих требований выкинуть одежду на помойку. На что Вольфрам, не растерявшись, ответил, что если ему уж так нужны его тряпки, пусть снимет их с него сам. На этом конфликт был исчерпан. С тех пор запах, если он и был, давно выветрился, Юри перестал краснеть, а Вольфам все так же продолжал спать в его одежде. Именно в ней он встречает Шибую, когда тот, наконец, возвращается домой. Не в шелковой ночной рубашке, как в былое время, и на том спасибо. — Твоя матушка сказала, что день выпуска — важное событие в вашем мире. Так что, поздравляю. Сказав это, он важно надувается. — Спасибо. Почему-то я был уверен, что ты уже спишь... Юри плюхается на кровать спиной, скашивая глаз на Вольфрама, который так и стоит в дверях с видом человека, которому доверили вселенскую тайну. — Шори рассказал мне. И... Про «йод-кремний-теллур-рутений» тоже. — Гх... — Юри издает сдавленный звук, но без особого энтузиазма, скорее по привычке. Он с самого начала надеялся, что Вольфрам хоть раз да поймет, что до него пытаются донести. Вот только он совсем не ожидал, что его назойливый старший брат об этом узнает. Кровать рядом с ним слегка прогибается, когда Вольфрам садится. — Одноклассники весь вечер допытывались, кому я ее отдал... Вольфрам хмыкает, но Юри практически кожей ощущает его довольство. Он может не понимать многое из японского менталитета, но это не мешает бывшему принцу мазоку понять важность чувств, с которыми ему вручили эту вещь. — К чему весь этот цирк? — Шибуя видит его белую ногу, которой Вольфрам болтает в полутьме. — Если хочешь признаться мне в любви, так скажи это. Ты, как всегда, не ищешь легких путей. — Просто... — Юри перекатывается набок, почти утыкаясь лицом в чужое бедро. — Ты ни разу не говорил об этом. С тех пор как мы... Ну, знаешь... — Поцеловались? Переспали? Собрались назначить дату свадьбы, но в итоге оказались здесь? Неужели это настолько неочевидная вещь, что о ней нужно разговаривать? — Нет! Конечно нет. Но... Я думаю, что... Подсознательно... Хотел слышать это от тебя? И в итоге начал... Беспокоиться. В возникшей тишине Вольфрам вздыхает. — Ну что ж. Я люблю тебя, остолоп. И это неизменно. Даже при том, что ты так и не сдержал обещания выйти за меня замуж. — Я... — Юри запинается, — люблю тебя. Да. Я люблю тебя, Вольфрам, — произносит он уже более уверенно. Вслух это ощущается странно и слегка неправильно. Выждав пару секунд, Юри поднимает голову. Вольфрам смотрит на него сверху вниз, полный спокойствия. Но в этом уверенном взгляде ему чудится смущенная радость последнего. — Никаких больше глупых выходок? — По крайней мере, они дали результат. ...Шори теперь знает... Он же ржать будет с месяц... — Юри хнычет, сворачиваясь в постели и утаскивая за собой край тяжелой ткани. Словно пытаясь образовать кокон и окуклиться во что-то более мужественное. — Определенно, — доносится до него сквозь одеяло довольный голос Вольфрама.