cherries and mint

Ты сидишь на его столе, беззаботно болтая ногами, и греешься в лучах этого странного земного солнца. Ты сидишь на его столе, пока он пространно и громко (как же иначе) говорит что-то о том, что стены его комнаты — не место для твоих рисунков. Ты хихикаешь, и Каркат начинает злиться всерьёз, подходит ближе, вероятно, чтобы быть ещё громче, но ты тянешься вперёд, и схватив его за кофту, притягиваешь к себе и целуешь. Кусаешь за язык, отстраняешься, говоришь: — К4РК4Т, З4ТКН1СЬ. Он краснеет (ты знаешь, что он краснеет, потому что ты до сих пор единственная, при ком Вантас может себе это позволить), и, кажется, хочет что-то сказать, даже почти издаёт звук, но ты целуешь его снова, и он, до того замерший, вдруг притягивает тебя к себе, и вы сплетаетесь вместе, мимоходом роняя на пол что-то из его вещей. Его левая рука хаотично ерошит твои волосы, и ты невольно вздрагиваешь от разбегающихся по телу мурашек. Ты отстраняешься от его губ, чтобы тут же уткнуться в его шею, и он стискивает тебя крепче, пока твои руки гладят его по бедрам. Ты чувствуешь, как исходящий от него запах вишни, для большинства почти неуловимый, для тебя же неумолимо явственный, усиливается, и как только твоя рука проскальзывает ему под одежду, её оплетает чуть дрожащее щупальце. Каркат сжимает свои объятия ещё сильнее, и твоё щупальце наконец выскальзывает наружу. Ты обхватываешь его бёдра своими, и вы вместе не то стонете, не то рычите, когда ваши щупальца касаются друг друга сквозь одежду. Вантас тянет вниз твои штаны и жмётся к тебе, а после стонет, когда ты, всё ещё сидя на его многострадальном столе, входишь, притягивая его к себе, стонет и целует тебя в шею, дрожит всем своим телом, и, когда ты направляешь его щупальце в себя, сжимает твоё так сильно, что ты на мгновение забываешь своё имя. Он, уже не вполне в состоянии стоять, опирается на тебя, и этот проклятый, сладкий, прекрасный и оглушающий аромат вишни затмевает всё остальное. Ты сжимаешь его в объятиях и входишь с каждым разом всё резче и быстрее, и он почти на ощупь находит твои губы и целует тебя так жадно и глубоко, что ты стонешь ему в рот, пока он выгибается в твоих руках, выталкивая в тебя свой генетический материал, и ты чувствуешь, как эта чёртова вишня, алая и горячая, льётся по твоим ногам, пока он прижимается к тебе всем своим телом и плачет, так тихо и так восторженно, что твоё сердце пропускает удар. Ты обхватываешь его и меняешь позу так, чтобы он мог лечь на этот несчастный стол, и, нависая над ним, входишь снова, пока твоя голова кружится от этого запаха, такого же красного и стойкого, как ваш квадрант. Руки Карката заползают под твою футболку, гладя лапкошрамы, пока твоё щупальце синхронно с движениями твоих бёдер изгибается внутри него. Ты ускоряешь темп и стонешь, когда он сжимается вокруг твоего щупальца, одновременно с этим приподнявшись и укусив тебя за ухо. Когда он спустя мгновение целует тебя в шею, ты наконец доходишь до пика, и твоя бирюза смешивается с его вишней, и ты смеёшься, смахивая слезы со щёк. Полчаса спустя вы стоите перед его столом, и он, после продолжительной паузы, говорит: — ТЫ ЗНАЕШЬ, Я НАКОНЕЦ ПОНЯЛ, ПОЧЕМУ ТЫ ГОВОРИЛА, ЧТО Я ПАХНУ ЁБАНОЙ ВИШНЕЙ, МИСС *МЯТНАЯ ЖВАЧКА*.