Жизнь драгоценна, да выжить непросто, Тень, моя тень на холодной стене. Короток путь от весны до погоста, Дождик осенний, поплачь обо мне.
Дождик осенний, поплачь обо мне Булат Окуджава
Планам Александра Христофоровича не суждено было сбыться. Николай Васильевич явился в участок лишь ближе вечеру в удивительно благостном настроении. Причиной тому мог послужить как здоровый, полноценный сон до обеда, так и долгожданная встреча с госпожой Данишевской. Впрочем, о прелестях ни одного из сих важных событий Бинх судить не мог, в связи с чем пребывал в самом прескверном расположении духа. Выслушав предложения дознавателя касательно дальнейшего расследования и составив примерный план действий, он покинул участок уже затемно, а вспомнив на полпути к шинку, что так и не выяснил, кем являлась прибывшая днем панночка, обреченно вздохнул и после секундного раздумья направился к хате Аксиньи. Спустя четверть часа Александру Христофоровичу стало предельно ясно, отчего казаки вели себя днем будто ошалелые – молодая барышня обладала той приторной, чрезмерной красотой, что напрочь лишена всякого природного очарования. Стройная, гибкая, с густой копной медно-рыжих волос, аккуратно убранных в простую прическу, она выглядела совершенно противоестественно в маленькой, убогой хате. Коралловые губы то и дело складывались в теплую улыбку, а на щеках играл легкий румянец. Ежели бы Александр Христофорович был писателем, то, вероятно, тут же окрестил бы про себя нежданную гостью «солнечной» или «лучистой», да только натурой поэтической он не являлся, а потому, сухо представившись, незамедлительно перешел к сути своего визита. – Елена Константиновна, позвольте полюбопытствовать, зачем вы прибыли в Диканьку? – Бинх со смесью усталости и нетерпеливого раздражения покосился на вольготно расположившуюся даму. Та в свою очередь, по-птичьи склонив голову на бок, внимательно глядела на мужчину из-под полуопущенных ресниц. – Видите ли, в чем дело... Мы с братом довольно часто путешествуем. Он художник, в поисках вдохновения иной раз забирается в такую глушь, что и вообразить невозможно. И главное, всегда один. Не терпит подле себя ни слуг, ни подручных, говорит, будто излишние удобства мешают в работе. Вот и приходится всюду следовать за ним, ибо отпускать одного, если честно, страшно, – она улыбнулась. – Ну, вы понимаете. – Признаться, не совсем. – Ах да! Разумеется! Я такая суетливая, – дамочка вновь просияла ласковой улыбкой, – даже пояснить порой не умею. Видите ли, люди талантливые: писатели, актеры, художники, к несчастью крайне часто оказываются совершенно не приспособлены к тяготам обыденной жизни, и мой брат, увы, не исключение. Поэтому и приходится сопровождать его во всех поездках, ибо лишь мое общество он способен выносить. Давеча, к примеру, отправился разыскивать какой-то заброшенный скит, и мы условились, что я стану дожидаться его в ближайшем селе. Александр Христофорович картинно возвел глаза к небу, а точнее к закопченному потолку хаты. Писатели, художники, юные барышни. Еще немного и Диканька сможет посоперничать с Полтавой, ежели не с самой столицей. – Не скрою, время для приезда вы выбрали совершенно неподходящее, – уже серьезно сообщил он. – В селе сейчас не безопасно. За последние три месяца было убито несколько молодых девиц. Вероятнее всего, эти убийства носят ритуальный характер. Преступник до сих пор не найден. Поэтому я настоятельно советую вам покинуть Диканьку завтра же утром. Незваная гостья заметно помрачнела. – Я слышала об этом от Аксиньи, да только та все твердила про какую-то нечистая силу... Александр Христофорович, скажите, неужто это так серьезно? Сколько девушек погибло? Уголок рта нервно дернулся, выдавая крайнюю степень недовольства. Бинх неспешно огляделся по сторонам, будто бы сомневаясь в необходимости вообще что-либо пояснять. И наконец, глубоко вздохнув, в самых общих чертах обрисовал картину произошедшего. Александр Христофорович ожидал от заезжей барышни какой угодно реакции на его короткий рассказ: паники, слез, заламывания рук, причитаний, заверений уехать сию же минуту, но только не холодной заинтересованности, а потому в версию с сопровождением брата-художника, которую он и до сего момента поставил под сомнение, верить расхотелось совершенно. С этой особой было что-то не так. Однако решив пока что не выдавать своих подозрений, он еще раз настоятельно порекомендовал гостье покинуть утром село, коротко попрощался и отправился прямиком домой, дорогой раздумывая, стоит ли отправлять казаков следить за хатой повитухи. *** Оставшись одна, мгновение назад лучившаяся радушием барышня обессилено рухнула в кресло и устало потерла переносицу. Улыбка моментально исчезла с худого, осунувшегося лица. Из краткого разговора с начальником полиции, наличие которой в эдакой тьмутаракани и вовсе оказалось сущей неожиданностью, ей удалось сделать два важных вывода: во-первых, Бинх будет крайне удивлен, ежели она завтра же не покинет Диканьку, а значит, начнутся лишние расспросы, а во-вторых, оставаться в селе судя по всему было действительно опасно. Какое из сих обстоятельств тревожило больше, решить оказалось непросто. Резко подавшись вперед и упершись локтями в колени, чудная дамочка обхватила голову руками и принялась массировать виски. И так, теперь уж было очевидно, что напавший на нее ночью всадник являлся тем самым неуловимым душегубом, державшим в страхе всю округу. Еще утром из болтовни Аксиньи стало понятно: таинственный убийца по одному ему известному принципу выбирал в жертвы молодых девиц и жестоко расправлялся с ними. Но более ничего путного из хозяйки за весь день выудить не удалось. Старуха без устали голосила про нечистую силу, ведьм и оборотней, чем порядком надоела и без того перепуганной постоялице. Несмотря на попытки сохранить хотя бы видимое спокойствие, в душе несчастной с каждой минутой все сильнее рос липкий, леденящий страх. Поддавшись какому-то неясному порыву, она вскочила на ноги и принялась мерить комнату широкими шагами. Затем вдруг так же резко замерла напротив маленького грязного зеркальца и с отвращением уставилась на рыжеволосую особу с нежным румянцем, коралловыми губами и большущими карими глазами, настолько темными, что в тусклом свете единственной свечи они казались угольно-черными. Вдоволь наглядевшись на свое отражение, она прижалась разгоряченным лбом к прохладной глади зеркала и прошептала чуть слышно: «Почему же так долго, Мишенька?»