Луковое горе жнеца Уилла

С того момента, как твёрдые ладони начальника направили Грелля не прямо — на выход, а налево — в комнату, в голове бедового диспетчера билась только одна мысль: "Только бы всё не испортить, святые боженьки и ангелы, только бы не испортить..." Как часто бывало в жизни Сатклиффа, сработала тактика "пан или пропал". Под конец разговора на кухне он слегка убрал "луковую шелуху" с личности: немного играл словами, но почти не играл эмоциями. Даже если допустить дикую мысль, что Гробовщик расстарался специально для него с хэллоуинским розыгрышем, — жизнь была слишком хороша, чтобы хоть чуточку рискнуть и расстаться с ней так резко и предельно некрасиво. Даже жизнь жнеца: в ней были работа и отдых, вечеринки и восхищённые взгляды коллег, весёлые погони за демонами и очень даже порой занятные истории на плёнках людей, особенно про любовь. А еще в ней был Уилли, который, конечно, сухарь, но ещё не насквозь, как оказалось. Да и возможное недовольство, даже гнев начальника не шли ни в какое сравнение с вероятностью превратиться в кучку мусора под лучами хмурого утра. Пока Сатклифф обдумывал всё это, Уилл успел разуться и нырнуть под одеяло. Даже жилета не снял, формалист! Грелль постоял пару секунд в темноте и хотел было юркнуть следом, но вовремя вспомнил, что его туда не приглашали. Пришлось искать руками кресло. Оно оказалось достаточно глубоким, чтобы залезть с ногами, а плед — колючим, но большим и тёплым. Очки Алый жнец снял и наугад сунул на какую-то плоскость рядом, наверное, полку шкафа. В процессе обустройства до Грелля дошла одна любопытная деталь Уилловой реплики. — Уильям? — вполголоса спросил он. — А мы что, теперь на "ты"?.. Невидимый в темноте Спирс скрипнул зубами. — Сатклифф, кое-для кого мы давно на "ты", несмотря на все мои просьбы. Грелль поёрзал, обдумывая. — Да-а, но ты-то меня всегда звал на "вы" да "диспетчер"... А тут вдруг раз — и "ты". — Мы в моей спальне, — в голосе Уилла сквозила обречённость и что-то ещё, Грелль пока не мог распознать, — в помещении, где не был ни один сотрудник Департамента. Официальный тон здесь уже не уместен... Это прозвучало примерно как "снявши голову, по волосам не плачут". — О-о-о-о... — совсем тихонько протянул Алый жнец и замолчал на целых пятнадцать секунд. Где-то, должно быть в прихожей, приглушённо тикали часы. Снаружи барабанил дождь, но здесь, в тепле, он звучал уютно и умиротворяюще. На кровати деликатно, в ладошку зевнул невидимый Спирс. Грелль не выдержал. — То есть наши отношения наконец-то вышли на новый виток? — Сатклифф! — в голосе Уилла явственно послышалась угроза и то самое "что-то ещё". — Ради Смерти, не ерунди. — Извини-извини-извини! Виноват, неудачно пошутил, не злись, Уилли, я тебе очень признателен на самом деле, ты меня буквально спасаешь! — Не за что, — буркнули с кровати, и Грелль наконец-то понял, что за странную эмоцию улавливает в голосе начальника. Смущение. Это было что-то новенькое, даже небывалое. Сонная истома отступила, и половину личностной луковицы немедленно повлекло прогуляться по лезвию ножа. Грелль мысленно одёрнул себя, напомнил об экзистенциальном ужасе "праха-к-праху" и принялся считать овечек. Уже на пятой иррациональная часть одержала верх. — Уильям? — А? — недовольно-сонно откликнулся начальник. — Ну... Ты сказал, что разрешишь взять себя за руку. А мне тут темно. И стра-ашно... Тяжёлый вздох. Сопение, шебуршание. Глаза Грелля уже немного привыкли к темноте, и он различил смутное светлое пятно у подлокотника — Уилл пытался нащупать его руку. Задержав дыхание, Грелль осторожно высунул свою из-под пледа, потянулся, коснулся пятна. Тёплые пальцы замерли, потом не менее осторожно накрыли его кисть. Легонько сжали. Грелль тихо выдохнул. — Теперь порядок? — голос Уилла был напряжённым, гораздо менее сонным и — да-да — отчётливо смущённым. — Да-а, так намного лучше, ты очень-преочень добрый... Послышался сдавленный звук, будто бы Уилли вдруг взял и тихо фыркнул. Но ведь такого не могло быть?.. Или?.. Грелль попытался представить себе Уильяма в виде большой ледяной глыбы. Насквозь промёрзший куб бюрократического льда, лучше не трогать и близко не подходить — не заморозит, так задавит. Авторитетом. Мысленному самовнушению здорово мешало тепло руки; пальцы Уилла мягко обхватывали ладонь и едва заметно подрагивали. Воображаемая ледышка покрылась сетью мелких трещинок. Интересно, а если подышать на них чуть поближе, появится ли такая, что можно будет вставить колышек? Ну или хотя бы щепочку?.. — Слушай, Уилл, мне ужасно неловко, и, может быть, ты даже прав, а я испугался глупой сказки, — максимально покаянным полушёпотом начал Грелль, — пойму завтра, что всё в порядке, самому стыдно будет. Я отработаю, а? Сколько угодно сверхурочных давай и даже в архиве работу... Могу ещё для тебя поручения всякие выполнять, вроде секретаря, бумажки там разные носить. Ты же знаешь, я ответственный, когда сам этого хочу! Говоря, Алый жнец очень медленно поворачивал кисть ладонью вверх, следя, чтобы это казалось естественным движением слегка сползающей с подлокотника руки. Под конец монолога они со Спирсом очень уютно держались за руки — ладонь к ладони, даже пальцы частично сплетены. И теперь Грелль опасался, что большим пальцем, оказавшимся на его запястье, начальник обязательно засечёт участившийся пульс. — Да уж, — мирно хмыкнул Уилл, никак не показывая, что заметил манёвр, — уймись, тебя никто отсюда до утра не выгонит. И нам обоим не мешало бы поспать, как ты считаешь? Вот оно. Грелль чуть-чуть поёрзал ладонью, наслаждаясь небывалым ощущением. — Конечно, Уильям. Ты спи, я-то сидя вряд ли смогу, так, подремлю до утра вполглаза, но ты засыпай, я больше мешать не буду, прости, пожалуйста... Молчание. Сопение. Вздох. Потом Спирс довольно резко убрал руку, отодвинулся. Чёрт... Грелль замер, едва не застонав от разочарования. Он ведь приглушил Нытика, ну разве что самым краешком, почему же... — Ну? — послышался недовольный голос Уилла. — Сатклифф, я могу и передумать. ...Святые боженьки и ангелы небесные... Уильям думал, что Сатлкифф будет тормозить, смущаться, долго выпутываться из пледа... Но тот оказался под одеялом быстрее мысли. Деликатно вытянулся рядом, почти соприкасаясь плечом. Прядь тёплых волос пощекотала уиллову щёку. Он почувствовал движение и успел мягко оттолкнуть руку подчинённого: — Теперь точно незачем, тепла моего тела здесь более чем достаточно. Ответом был разочарованный вздох: — У меня просто руки замёрзли... — Сейчас согреются. — Уилл не стал уточнять, что, вообще-то, он рассчитывал полностью забрать одеяло себе, а Греллю оставить плед. Но в конце концов, они оба одеты, и тут нет ничего такого, подумаешь, двое мужчин — даже нет, двое жнецов! — проводят ночь на одной кровати. Сугубо по необходимости. Ничего лич... ...А ощущение руки в руке было приятным, особенно ладонь к ладони. И не просто приятным, а ммм... будоражащим. Слово "возбуждающий" Уилл не произнёс бы даже мысленно. Подобные эмоции — удел смертных и находятся по шкале слишком далеко от беспристрастности. К тому же это ведь Сатклифф. Самый несносный, проблемный, скандальный, непослушный, упрямый, нарывающийся, лезущий в глаза, неуправляемый и желанный жнец в Департаменте. Уилл отловил в своих мыслях лишний эпитет, нахмурился в темноте. "Желанный"? Это всё от усталости. Поток сознания приносит ненужные ассоциации... Естественно, "желанный" — вон сколько желающих на эту красную тряпку. Если задуматься, зло берёт, ведь когда-то Грелль не вертел бантом на пальто перед каждым встречным, а смотрел открыто и восхищённо только на него, Уилла... Стоп. Это было давно, это не относится к работе, это не считается. Настанет утро, потом новый день, и всё пойдет своим чередом. Главное, успокоить пульс, отрешиться от реальности и попытаться уснуть. — Уильям?.. — Слушаю тебя, — обречённо глядя в потолок, отозвался Спирс. — Извини. Я просто хотел сказать, что совсем было отчаялся. И так боялся... И вчера, и позавчера, и неделю назад. ...Уилл не сразу усвоил информацию. Повертел в голове сказанное, осмыслил, переспросил: — Подожди, так это не первая ночь с того момента, как ты подслушал Гробовщика? — Десятая, — со вздохом признался Грелль. То есть?.. Не сходилось, просто ничего не сходилось. — Но почему ты пришёл ко мне? — Уилл выделил голосом это "ко мне"; уж он-то твёрдо знал, что был последним жнецом, к кому Сатклифф обратится с такой деликатной просьбой. — В смысле? — Грелль, кажется, удивился. — А к кому? У Ронни новый роман, ему не до причуд наставника, Отелло по ночам в лаборатории пропадает, да они и не поверили, отмахнулись оба сразу. Аланчик добрый, я бы его попросил, но меня за одну попытку кое-кто распилил бы надвое. Больше я никого не нашёл. — Вот как, — Уилл запнулся, пытаясь сформулировать мысль. — Но ты же... У тебя же... Полно... знакомых. — Любовников, ты хотел сказать? — ощущалось, как напрягся лежащий рядом Сатклифф. Уиллу даже стало не по себе от ядовитого холодка в его голосе. — Э... Раз уж ты сам это произнёс — да, я имел в виду их. Красноволосый жнец медленно вдохнул сквозь зубы. Выдохнул. Перебрал ногтями по простыне; Уилл почувствовал, как она идет складками. — Любовников... — голос Грелля стал ниже и глуше, зазвучал почти незнакомо. — Нет, Уильям. Поклонники у меня есть, разумеется. Но среди них нет того, кому я мог бы... доверять. Манера речи тоже изменилась. Сейчас снова казалось, что Сатклифф на грани срыва, но теперь этот срыв мог закончиться совсем иначе: например, живо представлялись острые зубы, яростно вонзавшиеся в шею начальника, прямо в яремную вену. Или бензопила, отпиливающая что-нибудь жизненно важное. — А ты им... не доверяешь? — Спирс чувствовал, что говорит глупость, но не мог понять почему. — Настолько, чтобы провести вместе ночь и без приставаний?!.. Нет! Вот это точно не укладывалось в голове. Сатклифф. Жеманная "актриса", обожающая общее внимание. Длинноволосый жнец с накладными ресницами, маникюром и на каблуках, жнец, что запросто говорит о себе в женском роде и гоняется за демонами с воплем: "Сделай мне ребёночка"... — Стоп. А разве... Ну... — Уильям, — опасные нотки в голосе Грелля стали предельно отчётливыми, — давай угадаю, что ты сейчас пытаешься сказать. Мол, а разве ты с ними со всеми не спишь? Это? Уильям Т. Спирс окончательно смешался и не нашелся, что сказать. Сатклифф негодующе фыркнул и завозился на кровати, злобно сопя. — Так вот — не сплю! С чего ты вообще взял, что у меня куча любовников?! Вот ведь. Попал так попал. Какая дурацкая ситуация. — Грелль... Извини,— Спирс попытался максимально смягчить тон, чтобы хоть что-то исправить. — Я не хотел тебя обидеть, но... Говорят... — Что говорят? Что я сладенькая красная шлюшка, раздвигаю ноги перед каждым первым, не пропускаю ни одной палки в штанах и даже демонами не брезгую, да? — Грелль приподнялся на локте, нависнув над Спирсом, и почти шипел. — Так говорят? А ты хоть раз сам это видел или, как идиот, веришь слухам?! Ты видел хотя бы, чтобы я кого-то зажимал всерьёз или меня зажимали? А? Отвечай! Уилл потрясённо молчал. Он словно вернулся на пару сотен лет в прошлое, снова стал стажёром, настороженным и замкнутым, не знающим, чего ждать от колючего и гордого напарника. Весь авторитет начальника, идеально беспристрастного жнеца, вся воздвигнутая стена между ним и прошлым, между ним и эмоциями — уделом слабых — стремительно рушилась. Когда-то он ответил нападением на нападение, не позволив избить себя. Теперь же хотелось сжаться, закрыть голову руками и молча сгореть со стыда. — Ха, — Грелль откинулся на подушку, провёл рукой по лицу и обнаружил, что ладонь мокрая. Надо же, он не ожидал, что это будет так больно. Но любую игру надо доигрывать, хорошая она вышла или плохая. — Я говорил тебе, чей ты мужчина. С первого раза плохо было слышно, надо повторить? Успокоиться. Утихомирить эго-Ярость, прикрыться эго-Жнецом. Как можно скорее сомкнуть защитные слои, поставить заслонки, обернуться шелухой. Сейчас Грелль не боялся, что его выкинут из квартиры. Он опасался накинуться на Уильяма и... избить? Покусать? Сделать больно и обнаружить, что тот даже не защищается? Уилл резко сел на кровати. Откинул одеяло, ссутулился. Начал было вставать, но тут же вернулся обратно — видимо, вспомнил про условие. То ли глаза окончательно привыкли, то ли чернота за окном немного поредела, предвещая утро, но силуэт начальника уже различался в полумраке. Исключительно растерянный, несчастный какой-то силуэт. Растрёпанный. Не-теперешний. Тогдашний. — Сверху... — тихонько и неожиданно для самого себя сказал Грелль. — Снизу. Спереди. Сзади. Ты помнишь, Уилли?.. Спина Спирса вздрогнула. — Помню. Сатклифф буквально кишками чувствовал, как глыба льда превращается в бесконечную равнину, скользкую и гладкую поверхность, а он ползёт по ней, наблюдая за трещинами и не ведая, что будет, когда они станут шире. Что там, внизу: холодная вода, бездонная пропасть?.. Но не вбить ещё колышек он не мог. — Меня, отличника, побил неудачник, едва набравший проходной балл. Отметелил на крышах, как щенка... Уилл еще раз содрогнулся, выпрямился. Лёг обратно навзничь, прямой и строгий. Скрестил руки на груди. Повернул голову к Греллю — тускло блеснули, отражаясь от окна, стёкла очков. — Прости меня. Я и не думал, что ты... В это сложно поверить. — И не надо, — огрызнулся Грелль, с ужасом понимая, что лёд всё трескается и трескается, и, кажется, процесс уже необратим, — проще считать меня шлюхой, болтуном и неуклюжим идиотом. Да? Сатклифф понимал, что беспощадно давит. И может передавить. Но в конце концов, само поведение Уилла говорило о том, что он пристрастен. Что годы и годы надменного молчания, придирок, одёргивания, дисциплинарных взысканий и тычков секатором выросли на месте... чего? Обиды? Уверенности, что на него никогда не обратят внимания? Горечи от несбывшегося? Получается, что "дураки оба"?.. Уильям поднял руки к лицу, снял очки, не глядя положил их на тумбочку. Снова вытянулся брёвнышком, запрокинул голову. — Бей. Или кусай. Отметель неудачника, — его голос дрогнул, — я сдержу рефлексы. — Эй! — вот такого Сатклифф не ожидал. — Уилли... Перестань! Я болван, это ты меня прости. Спирс лежал неподвижно, в сером сумраке было видно, как неровно ходит вверх-вниз его грудная клетка. — Ну пожалуйста, — Грелль присел рядом, осторожно коснулся плеча Уилла, легонько потряс. — Я же сам виноват, что так себя веду, а ты не обязан читать мысли и разбираться в мотивах. Серьёзно. Его руку перехватили за запястье. Потянули вниз. Грелль зажмурился, не зная, чего ожидать, попытался удержать равновесие и почти упал Спирсу на грудь. Упёрся второй рукой куда-то в кровать, мазнул щекой по щеке. Замер в шатком балансе, чувствуя на скуле тёплое частое дыхание. Пахло кофе, шерстяной тканью, дорогим одеколоном, пыльной бумагой, железом, нагретой смолой, ещё чем-то терпким и пряным, не имеющим своего названия... Уиллом. Грелль хорошо знал каждую нотку этого аромата, он изучал его украдкой, по одному-два вдоха в месяц, но никогда не чувствовал так долго и ярко. Алый жнец набрал полную грудь запаха, слегка задохнулся, ощущая, как начинает кружиться голова, и почти беззвучно застонал. — Смерти ради, — выдохнул Уильям ему в лицо, перехватив за талию и тут же отпуская, — мы оба хороши. Отодвинься немного, пожалуйста. Хотя бы ногу с меня... убери. — Тебе больно? — испугался Грелль, отшатываясь и скатываясь с начальника. — Нет. Но не хотелось бы растерять остатки самоуважения, — Уильям отвернул голову, нащупал край одеяла и завернулся в него по пояс. Грелль прокрутил в мозгу последние десять секунд и наконец сообразил, где находилось его правое бедро и какое отношение оно имело к самоуважению начальника. — О. О-о-о... — что ещё сказать, он не придумал. Темнота скрадывала цвета, но если бы голос мог краснеть, то у Спирса он был бы пунцовый: — Сатклифф... А что в условиях сказано о перерыве? Ты же, помнится, отпускал меня обсушиться после дождя. — Я сам не знаю, — признался Грелль, — наверное, можно на минуту-две... — А, — привставший было Уилл снова лёг, — минуты-двух не хватит. Ладно. — А зачем тебе... До Грелля дошло. Он заткнулся, по привычке зажал рот руками, стараясь игнорировать собственное не на шутку дающее о себе знать "самоуважение". Показалось, что даже воздух вокруг его лица нагрелся и покраснел. Похоже, эта ночь заслужила какой-то крутой приз в номинации "неловкое молчание". Будь проклят Гробовщик с его исландским колдовством, заодно с идиотским магистром Келли, всеми древними свитками и ожившими мертвецами, вместе взятыми! А отдельно будь проклята какая-то новая, пока неназванная составляющая греллевой "луковицы", которая вдруг убрала руки ото рта и ласково ляпнула: — Уилли. Ты это... не стесняйся, если нужно. А я отвернусь... Или вообще в кресло пересяду. И уши заткну. — Послушайте, диспетчер, вы... Ты... Это уже ни в какие рамки! — Уилл резко рванул на себя ткань, пытаясь натянуть её до подбородка, и Грелля, находившегося частично под этим самым одеялом, силой инерции потянуло туда же. — Уилл! Ай... Формулировка "тепло тела" ведь включала в себя горячие, сухие, неловкие и жадные губы?.. Наверняка — да. А если нет, то наплевать, остального тепла здесь тоже было предостаточно: жар руки на затылке, восхитительно мягкое тепло шеи, которую Грелль все-таки куснул и тут же нежно зализал, с удовольствием слушая прорвавшийся в дыхание Уилла стон. Под бедро снова случайно попали "остатки самоуважения", надо сказать, довольно внушительные для остатков. — Гор-рячий, — забывшись, вслух мурлыкнул Сатклифф, приподнимаясь на локтях и пытаясь потереться-поймать головой сразу обе руки, ласкавшие его волосы. — Уилья-ам, ты весь такой... Ты... — его снова потянули вниз, дыхание обожгло щеку. — Уильям-м, м-м-ммммм... Ох... Неловкими губы Спирса перестали быть очень быстро, а вот жадными — нет. Грелль не умел дышать носом во время поцелуев и чуть не задохнулся, потом вспомнил, что дыхание для жнеца не жизненно важно... И снова забыл. Уилл, по-видимому, тоже — в конце концов ему пришлось оторваться, хватая ртом воздух. — Грелль. Сатклифф. Грелль... Так тихо, так хрипло, так — молниями по позвоночнику и вниз, и снова вверх по животу, в грудь, ответным стоном в губы: — Уилли... Мой Уилли... Слышишь, мой. Жилет мешал. Оба жилета, но Спирсов — сильнее, и рубашка тоже мешала, ведь чем больше "тепла тела", тем лучше, так, маэстро Келли, правда же, исландские Старцы?.. Оживший мертвец, призванный колдуном? Да Сатклифф давненько не чувствовал себя таким живым — пожалуй, с тех пор, как ученической ещё косой отбивал киноплёнку наглого писаки от своего мужчины. Кажется, пара пуговиц оторвалась; Уилли его простит, у него же найдётся в хозяйстве иголка с ниткой... Какая гладкая и горячая здесь кожа. И здесь. А вот тут, ниже ключиц и правее, ещё правее, если лизнуть, накрыть губами, осторожно тронуть зубами, едва-едва... Напряжённое тело под ним задрожало, выгнулось, упруго приподнялось, и Алого жнеца с силой подхватили, перевернули навзничь. В рассветной серости можно было разглядеть выражение лица Уилла, сосредоточенное и недоверчивое, словно Спирс в любой момент опасался проснуться. Грелль приподнялся, помогая стащить с себя рубашку, весь подался к ласкающей руке. Стоны он не сдерживал, гоняя где-то по задворкам сознания ленивую мысль о звукопроницаемости стен и возможных соседях. Ох, то ли будет дальше! — Какой ты... Грелль, какой ты весь. Я и не думал. Не представлял... Вот тут, правильно? О-о-о, слышу. Вот тут и ещё... тут? Вот так, да?.. Грелль. Грелль... — Уилли... мммм.... Ага. Зде-есь. Да, да... И так тоже — да!.. Грелль задёргал по кровати ногами, пытаясь избавиться от спущенных почти до колен штанов. Уильям придержал его за бедро, тяжело дыша: — Не надо, давай обойдемся... как есть. Потом, если будет, ну, масло... или крем. — А у тебя нету? — Грелль даже застонал разочарованно. — Уилли, но я хочу. Пожалуйста! — Повтори. Они оба едва помещались в руке Уилла, его быстрых движений всё равно было мало, и Грелль не мог удержаться, двигал бёдрами, хватаясь за гладкие, взмокшие плечи, то ловя губы Спирса, то задыхаясь совсем, хрипя и вскрикивая. — Уильям... Хочу. Я сотни раз... кончал с твоим именем, мысленно... или вслух... Хочу, чтобы ты тоже увидел... услышал... — Грелль. Мой. О господи, Грелль. Сатклифф. Грелль. Да. Скажи ещё раз... — Уилли... Быстрее же, ну давай, вот так, пожалуйста, ну-прошу-же-умоляю-Уилли-да, Уилли, Уилл, Уильям-ммммммм-а-ах!.. — О-оох... Грелль! Х-ха... Рассвет брезжил достаточно уверенно. Дождь перестал, тиканье часов выцвело, растворилось в глухой, ватной, истомной тишине — сытой, недавно впитавшей в себя хорошую порцию стонов и вскриков, шёпота и хриплого дыхания. На коже, чуть холодя, подсыхал пот, но укрываться было лень, да и от тела рядом шло ровное, родное тепло. Грелль положил голову на плечо Уилла, и волосы, казавшиеся сейчас тёмно-бордовыми, струились по ним обоим. Спать хотелось до безумия. — Грелль?.. — А? — Сотни... раз? — Нет, глупый, конечно нет. — Э? Сатклифф зевнул, проморгался. Потянул паузу, наслаждаясь эффектом. — Тысячи. Как минимум. — И каждый раз — с моим именем? — Ты совсем дурак? Нет, конечно, услышать же могут... Если в сортире в Департаменте или в твоём кабинете, пока тебя не было... — Грелль! Ты... Ты! — Я тебя тоже, — Сатклифф всё-таки дотянулся до сбитого одеяла, укрыл их обоих, перекинул через Уилла руку, а потом, подумав, ещё и ногу для верности. — Спи. ...Не только Алый жнец умел выслеживать, подслушивать и подсматривать... Тем более и выслеживать-то никого, хи-хи, не пришлось. Вот же, привязалась привычка. Гробовщику, разумеется, были известны все адреса действующих жнецов. Сначала проверить, есть ли Сатклифф в своей квартире. Потом пронестись туманным вихрем между спящими домами, безошибочно отыскать нужное окно, провести острым ногтем у края рамы, чуть ослабляя сцепление между атомами. Что тут у нас? О-о-о! "Грелль, — низко и хрипло донеслось из комнаты, — какой ты... Я даже не думал". Так-так. Идеально. Думать, мистер Спирс, тут и не надо, тут надо действовать. Как вам сюрпризик? Подкинуть им, что ли, пузырёк с вазелином? Нет, не стоит, заподозрят. Не идиоты же они?.. А Греллю Сатклиффу теперь долго будет не до сования носа в чужие дела. Свои вон с головой накрыли. И замечательно. ...Бормоча под нос то ли песенку, то ли заклинание, серая тень растворилась в утренних сумерках. Настало утро, потом новый день, и всё пошло своим чередом. Душ. Строгий галстук. Чистые отглаженные брюки вместо измятых. Пробор и гель на волосы. Завтрак. Очень уютный, надо сказать, был завтрак, хоть и имевший пару интересных инцидентов в процессе. Сложно доедать яичницу, когда тебе... Когда у тебя... Вот ведь. Аж очки съехали. Посторонние мысли — прочь. В отличие от некоторых, Уилл не имел привычки заниматься в рабочее время личными делами, например, всякими непотребствами по чужим кабинетам... Да даже и по своим! Личные дела подождут до вечера. Сейчас требуется раздать дневное задание, указать на неточности в отчётах, потом сходить на планёрку этажом выше, потом — уже обед... — Уилли?.. — дверь приоткрылась, в неё робко просунулась красноволосая голова. — Я тебе... нужен? Да. И новый временный помощник. Уиллу давно не хватало секретаря. — Сатклифф. В коридоре маячил кто-то ещё, поэтому Спирс позволил себе лишь на мгновение потеплеть глазами и снова нацепил полную непроницаемость. — Пожалуйста, разнесите диспетчерам эти формуляры. Тут по фамилиям, не перепутайте. Соберите отчёты у тех, кто до сих пор не сдал, и принесите сюда. Всё ясно? — Ага, — к столу процокали, и перед Уиллом возникла огромная кружка кофе. — Я сейчас, я мигом. А вы пока вот, выпейте, мистер Спирс, а то устало что-то выглядите, наверное, бессонница замучила, ай-яй... Грелль чуть дул губки, невинно смотрел в окно. Вот ведь! — Спасибо, диспетчер, — сухо ответил Уильям, тоже глядя мимо, — вы очень любезны. Закройте дверь с той стороны, пожалуйста. Алый жнец гордо прошествовал на выход, покачивая бёдрами. В дверях эффектно обернулся, адресовал Уиллу звонкий воздушный поцелуй: — Я еще верну-усь! Дверь закрылась. Уильям улыбнулся: "Давай-давай, горе луковое". Откашлялся, ещё раз поправил очки и пододвинул к себе очередную папку. Наклонился, и на документ с его плеча упала маленькая бумажная тыква. Интересно, сама зацепилась или кто-то специально прилепил? Дети, ну право слово, дети малые. "Ах, да, — начальник взял её, повертел в пальцах, положил рядом на стол. — Сегодня же праздник". Странное дело, мысль не вызвала привычного раздражения. Ну, вечеринка с идиотскими костюмами. Сходить, что ли, выпить пунша, побаловаться яблоками в карамели, проследить, чтобы никто не вертелся вокруг Сатклиффа... "Кофе", — напомнил страдающий от недосыпа мозг. Уилл взял кружку, пригубил. Всё, как он любит: крепкий, чёрный, без сахара. Он прикрыл глаза — не от сонливости, а от удовольствия, чувствуя, как бодрость наполняет сознание. Впервые за несколько сотен лет работы Уильям Т. Спирс с удивлением обнаружил, что жизнь жнеца совершенно прекрасна.