Не будет других имён. Я встречаю, я осень встречаю. Не нужно с тобой Разговаривать ни о чём. Я ухожу налегке. Ночные Снайперы, «Спокойной ночи».
Мэйс исчезает, когда до старта остаются три недели. Просто не появляется на полигоне, просто никто в третьем корпусе не видел его с вечера пятницы, просто его телефоны молчат, просто под ковриком у двери Кейпа находит ключ и понимает: Мэйс их кинул. Дисциплинированный, как выпускник колледжа иезуитов, нацеленный на выполнение приказа, как универсальный солдат с устаревших кинопленок, рациональный и правильный, как дьявол знает кто - Мэйс их кинул, когда до старта оставался грёбаный двадцать один день. Кейпа сидит на крыльце, привалившись спиной к двери чужого дома, вертит в пальцах ключ и слушает тишину. По козырьку барабанит дождь, пальцы мерзнут. Он выдыхает пар и закрывает глаза.***
В Саут-Су-Сити, западная Небраска, всего две достопримечательности: капитолий, похожий на зефир, и большой пластиковый кактус перед офисом мотеля. Пластиковый. Кактус. Кейпа решает: я подумаю об этом завтра. За стойкой ресепшена в нечто, словно сшитое из случайных кусков ткани случайными нитками, кутается девушка в невыразимой степени печали. Она поправляет цветные лоскуты на плечах (Роберт не может назвать это одеждой, нет, правда), смотрит на него огромными зелёными глазами и говорит: «Номер два». Ему хочется нервно рассмеяться, но о символичности разного рода случайностей он тоже подумает как-нибудь потом. Он не слишком задумывается о том, что будет делать, если действительно обнаружит здесь Стива. Можно дать ему в челюсть, например, у Роберта хорошо поставлен удар правой, Мэйс сам постарался. Можно, когда откроется дверь, эффектно развернуться и уйти. Ради этого, конечно, стоило четыре дня собирать информацию со всех спутников на орбите и ещё два искать этот Саут-Су-Сити, западная-о-господи-боже-Небраска. Вместо этого он выпаливает прямо с порога, как только щёлкает замок и приоткрывается дверь: — Стоило вживить тебе под кожу чип. Нет, в мозг. В мозг, точно. Обнаружение по сигналу и всё такое. Выражение лица Стива стоило того, чтобы это произнести, к черту прямой в челюсть или праведный укор. Он замирает в дверном проёме, весь мгновенно подобравшись, словно приготовившись к прыжку - или отстреливаться, или сейчас же захлопнуть дверь, или свернуть ему шею. Кажется, он сам ещё не знает. У него недельная щетина, растерянное выражение лица и глаза с алой паутиной сосудов по белкам. Он обнажен по пояс и за его спиной Роберту удаётся разглядеть на журнальном столике початую бутылку виски, придавливающую кипу бумаг. Ещё две пустые стоят под. Если бы он спросил «Как ты меня нашёл?», Кейпа, наверное, пошел и кинулся головой вниз прямо в пустой бассейн, на дне занесённый жухлой листвой. Но Стив не спрашивает. Вместо этого он говорит: — Иди нахуй, - и продолжает стоять и смотреть, не двигаясь с места. Роберт закрывает глаза. Вдыхает промозглый воздух. Пахнет влажной землёй, алкогольным духом и чем-то ещё - крепким, живым, как если: собрать в ладони прелые листья и глубоко вдохнуть так, чтобы закружилась голова и разрывало лёгкие. Он снова зябнет. Он терпеть не может осень, хотя и можно было бы порадоваться ей на фоне семимесячной зимы. Мэйс вдруг медленно выдыхает, поджимает губы и отступает от двери, пропуская Кейпу вперед. Первые три секунды Роберт не понимает, чего он от него хочет, а после Стив просто хватает его за запястье и втягивает, почти вбрасывает в комнату. Он запинается о порог, ненавидит спутники, штат Небраска и Мэйса и осматривается вокруг. А вокруг - неожиданная стерильная чистота. Только горы исписанной бумаги. Только пустые - или нет - бутылки. Футболка Стива на открытой двери в ванную. «Какого черта ты творишь?» - спросил бы он, но его хорошо воспитали, и вместо этого Кейпа тяжело делает шаг вперёд, словно ступает по поверхности Луны, подходит к столу и вынимает из-под бутылки Johnnie Walker'а пачку бумаги - его воспитали хорошо, но это уже не вопрос воспитания. Когда он вскидывает голову, Мэйс всё так же стоит у порога, не думая закрывать входную дверь, сложив руки на груди и глядя ему прямо в глаза. Ну, давай, говорит этот взгляд, скажи что-нибудь. Только попробуй, мать твою, сказать что-нибудь. Но у Кейпы совершенно атрофируются инстинкты, он хочет сказать слишком много, а на выходе только глотает воздух, качает головой и снова вчитывается. В формулы. В цифры. В расчеты. В долбаные идеальные чертежи. За три недели до старта Мэйс ушел в отшельники, чтобы пройтись по всем недостаткам Икара-2, потратить уйму бумаги и уничтожить годовой лимит шотландского виски. Это было бы смешно, если бы ни черта не было смешно. Роберт читает это - широкие росчерки, черные чернила, цифры, знаки, системы координат - как книгу. По этой причине можно не преодолеть и половины пути. По этой могут сгореть процессоры. По этой прекратится подача криораствора. По этой грузовой отсек не будет отделён. А по этой мы все просто взлетим на воздух ещё на старте, отправившись на вечерний чай к господу богу. Может быть, может быть, может быть. — Икар-2 - самый надежный из всех космических кораблей последнего поколения, - шепчет он. — Знаешь историю про тот лайнер, как там его. Там ещё был айсберг, - вдруг отвечает Мэйс, хотя Роберт абсолютно не ждал ответа. Голос у него хриплый, словно он за все эти семь дней не произнёс ни слова. Кейпа откладывает расчеты осторожно, так, словно это не бумага, а древние глиняные таблички с вавилонской клинописью, полупрозрачный фарфор. — Здесь лучше думается, - хмурится Стив, и Кейпа переводит для себя: «А вот теперь действительно иди нахуй». Дверь по-прежнему открыта. Самое удачное время действительно дать ему в морду. Кейпа почти физически ощущает, как покалывает в кончиках пальцев, как хочется выбить из этого недоумка все мозги. — Три. Недели. До старта. Три, чтоб ты сдох, недели до старта, - и совершенно неясно, почему он снова шепчет, но этот шепот уже не тот, что минуту назад, в нём бьётся океан и закипает магма. - Семнадцать спутников. Семнадцать, - продолжает он, не совсем понимая, что хочет объяснить, потому что в этом уже слишком много лишнего, больше, чем сказать следует - я искал тебя, какого-то дьявола именно я искал тебя, и у нас нет времени на самоанализ, черт побери, у нас больше вообще ни на что нет времени - и он резко смахивает со стола початую бутылку виски. В конце-концов, ему ещё с самого пересечения границы штата Айова хотелось сделать что-нибудь безумное. Стекло звенит коротко и как-то глухо, в воздухе повисает горький дымный запах, но ещё прежде, чем Кейпа быстро разворачивается к двери, Мэйс оказывается рядом, заламывает ему руку и толкает к стене. — Придурок, придурок, придурок, - шипя от боли - с плечевым суставом он готов проститься - речитативом произносит он, и ещё, и ещё, и ещё, а Стив всё вжимает его лицом в стену, выкрутив руку, грудью впаиваясь в спину, неожиданно горячий, напряженный, из другой весовой категории - по многим параметрам. Вжимает, пока Кейпа не обмякает, упираясь лбом в стену, и не говорит, кривя губы: - бутылку я тебе возмещу. — Возместишь, - соглашается Стив. Очень ровно. Даже, кажется, кивает, Роберт не видит, просто чужой выдох проходится по шее сверху вниз. - Обязательно возместишь. Кейпа вдруг почти всхлипывает, откидывает голову, теперь упираясь в стену подбородком, и зажмуривает глаза. Он только сейчас понял: две недели до старта. Всего две недели до старта, о боги. И вдруг становится страшно. Впервые, по-настоящему. Кажется, он что-то понимает в этом побеге, смакует его привкус - тоже вдруг, просто день неожиданностей какой-то. Саут-Су-Сити, мотель на выезде из города и этот пластиковый кактус, исчерканная бумага и Johnnie Walker. Подумать действительно стоило, соглашается он. Обо всём. Он не сразу замечает, что Стив больше не удерживает его руку. Но зато он чувствует, что Стив всё ещё вжимает его в стену, и он упирается в эту стену обеими руками, раскрытыми ладонями, вопросительно поворачивая голову. У Мэйса глаза безумца, самоубийцы или фанатика - обычные, в общем-то, глаза всё решивших и на всё решившихся. А ещё расширившиеся, поглощающие весь свет этой комнаты зрачки. Так, по крайней мере, кажется Кейпе, когда он, шалея от стыда, страха и безумия произносит: — Ну? Им по-любому нечего терять, а осень в этом году слишком сумасшедшая и слишком холодная. Ещё ему кажется, что каждый нерв так натянут, что, если Мэйс сейчас прикоснётся к нему, он зазвенит - весь, как звенел сейчас колкий и острый воздух. Впоследствии он подумает: это последующее прикосновение, когда Стив опустил руки ему на бедра - очень медленно, почти не касаясь - одно оно стоило бессонницы, четырех дней сбора информации и двух - пути по неотличимым дорогам.***
— Здесь действительно хорошо думается. Мэйс поднимает голову и смотрит ему в лицо. Собирает лист к листу все бумаги, равняя пачку о поверхность стола. Ногой забрасывает под разворошенную, в жгутах сбитых простыней постель пустую бутылку. — Хорошо, - ещё раз произносит Кейпа, закрывает глаза и втягивает воздух. Пахнет осенью, чужим проходным жильём и всё тем же неуловимым чем-то - чуть пряно, свежо, густо. Но только тогда, когда Мэйс в спину, между лопаток, подталкивает его к порогу, он понимает, что это за запах, осевший на нём самом. Чей это запах.***
Стив ведёт машину уверенно, почти не держа руля. Кейпа откидывает голову на сидение и закрывает глаза, его вдруг чертовски тянет в сон, словно по одной разжимаются пружины, упрятанные в рёбрах. Он в последний раз сквозь ресницы смотрит за стекло, прежде чем отключиться на следующие десять часов. Прощай, западная Небраска. Мы возвращаемся в никуда. Домой.май 2012-го.