Все будет охрененно, непременно все будет охрененно! Впереди большие перемены, но я точно знаю, все будет охрененно!
Если, конечно, исключить моменты, когда это лохматое чудовище брало в руки свой адский инструмент и надрывало глотку в окружении кучи девиц. Лапшичная ходила ходуном, незамысловатый припев уже пели по шестому кругу и в несколько пар глоток. Особенно старался Хозуки, успевая при этом обворожительно улыбаться хихикающим девицам и поигрывать несуществующими бровями. Кагами сидел рядом с менестрелем, буквально притиснутый к оному напирающими девицами. Юного Учиху вниманием не обходили, умиленно растягивая щеки и поглаживая по волосам. Пацан, даже изменил своему обычному равнодушному виду, и смотрел на творящийся бедлам с немым ужасом и абсолютным непониманием происходящего. Кагами уже давно перестал быть «еще одним Учихой», но все равно его дезориентированный вид не мог не порадовать. Учихи — на лицо камни, демонстрируют только то, что хотят показать. Чаще всего это надменность, превосходство, презрение. Реже серьезность, вдумчивость и крайне редко растерянность и веселье. К тому же последнее они показывали до жути странно. Мадара, например смеялся на поле боя при виде Хаширамы, да так, что безумный смех и крик «ХАШИРАМА-А-А!» было слышно за версту. Крайне жуткое зрелище, нужно сказать. Кагами же, тем временем предпринял попытку уползти от оравы буйствующих девиц, но пока что безуспешно. Смекнув, что миссия слишком сложная, юный шиноби бросил просительный взгляд на своего капитана. Но Тобирама только иронично вздернул бровь — помогать ему он не собирался совершенно точно. Если он сейчас откроет рот, то уже не сможет его закрыть, потому что поток ругательств будет такой силы, что цунами, вызванное техникой суйтона покажется слабой рябью в луже. На Тобираме девицы не висели. Нет, они всего лишь кружили поблизости, бросая на него жадные плотоядные взгляды. Это раздражало немногим меньше, чем вид облепленного девицами менестреля, на чьих щеках уже места не было от губной помады — хихикающая стайка местных барышень на выданье в спешном порядке наводила марафет. Будучи едва ли не единственным неприступный островком благоразумия, Сенджу мог в полной мере оценить масштабы бедствия. Вторым таким островком был старик — хозяин лапшичной, что уныло наблюдал за всем этим — кажется среди висящих на Хозуки девиц была его внучка, что работала тут же разносчицей. Барышни на рамен внимания не обращали, а сладостей у старика не было, а потому толпа народа никак не сказывалась на выручке. Тут внимание Тобирамы привлек внимание специфичный запах альфа-феромон, который распространяла молодая девушка, на фоне других одетая в разы богаче, но, как и все липнущая к менестрелю. Бледное холеное лицо юной обольстительницы больше всего по своей форме напоминало блин, а дорогое кимоно трещало по швам, распираемое богатыми формами девицы. Увы, менее богатые, но более юркие и расторопные соперницы успешно оттесняли ее от объекта желания, затмевая улыбками и смехом. Альфа явно злилась, но хихикать строить из себя дурочку очевидно считала ниже своего достоинства, а потому в какой-то момент попусту растолкала соперниц и сделала предложение от которого не отказываются: — Моя семья держит рекан, если вам со спутниками негде остановиться, то моя семья будет рада выделить вам пару комнат! Лохматое чудовище не будь дураком тут же согласно закивало, потом опомнилось, и вопросительно поглядело на Тобираму. Сенджу соизволил кивнуть, усердно делая вид, что занят тяжкими думами о благе Конохи, а не тратит нервы глядя на девчачий бедлам устроенный менестрелем. Рекан оказался довольно старым, но крепким и ухоженным сооружением на окраине города в горной местности. Высокие ворота, ухоженный сад, пруд с карпами, мерный стук шиши одоши, штат вышколенных слуг, бамбуковая роща и пар в свете фонарей — горячие источники так и манили гостей. — Вау! — восхищенно охал менестрель, всеми силами демонстрируя восторг. Хозяйская дочка, что только что огорошила родителей внезапными гостями, выглядела донельзя довольной. Матушка с батюшкой были немного (мягко сказано) удивлены поступком дочери, но быстро сориентировались и проявили радушие. Краем уха Тобирама уловил одобрительный шепот матери: — Ну и что что менестрель, зато Мейко впервые кто-то понравился, а то, что бета так даже лучше… к тому же он такой милый! — Да это какая-то техника! — возмущенно прошипел себе под нос Хозуки — видимо шепот заботливой родительницы услышал не один Тобирама. — Техника соблазнения Чигу-сана довольно мощная, — меланхолично вставил Кагами, прошмыгнув мимо и направившись прямиком за менестрелем, но уйти далеко не успел — был схвачен за плечо. — Давай-ка поподробнее! — нависнув над ним потребовал Генгецу, но не слишком громко, дабы не привлечь внимание хозяев, что в компании дочери все свое участие проявляли лохматому чудищу, столпившись вокруг него и засыпая вопросами. — На Чи-сана клюют все начиная от девочек заканчивая женщинами! Будь то босоногая крестьянка, или богатенькая барышня. — Скажу вам больше, — отозвался Кагами, не сумев сдержать одолевающее его удивление. — На него внучка одного мелкого дайме обратила внимание — пришлось уносить ноги, пока старик не поволок к алтарю. Тобирама отчетливо скрипнул зубами: — Не говорите глупостей, существуй такая техника я бы о ней знал. — Ну-ну, — утешительно похлопал его по плечу Хозуки. — Зависть плохое чувство, Тобирама-хан! — Капитан, а зачем вам техника соблазнения? — в нарочитом изумлении округлил глаза Учиха. Сенджу прищурился, но отвесить воспитательный подзатыльник обнаглевшему Учихе не успел — они дошли до выделенных комнат. Традиционные комнаты на восемь татами в количестве трех штук, разделенные раздвижными дверьми с искусно нарисованными журавлями. Не успели они скинуть вещи, как в дверь раздался стук — пришла Мейко дабы лично узнать, чего дорогие гости желают на ужин. Строить глазки альфе не позволяла гордость, но она упорно пыталась вытянуть менестреля на разговор. В итоге они проболтали с четверть часа и пришли к выводу, что еду подадут в комнаты, а сам менестрель выступит в общем зале после ужина. После еды, Кагами - как ответственный шиноби - отправился вместе с менестрелем, Хозуки чуть поразмышляв и бросив напоследок: — Я обязан вызнать эту технику соблазнения! — свалил вслед за ними. Оставшись наконец в тишине, Тобирама вздохнул и достал свитки — пока есть свободное время, почему бы не поработать? К тому же местность тут спокойная, за весь день он не учуял ни одного незнакомого шиноби, а значит опасность здесь минимальная, а с пьяным посетителем справится и Кагами. Не говоря уже о Хозуки. Который по каким-то причинам решил путешествовать с ними и кажется, даже получал нечто отдаленно похожее на удовлетворение. А он, Тобирама, займется делом — разработка эдо тенсей была в самом начале.***
Разбудило его не пресловутое шестое чувство, а невыносимая духота. И хотя в комнате он спал один, а за окном была ночь, Тобирама чувствовал, что лето достигло своего пика — даже ночью было сложно спастись от отголосков жары. В стране Чая, что лежала вдоль морского берега влажность была в разы выше, отчего дышалось несколько тяжелее. Коноха располагалась чуть севернее, а потому летом по ночам было довольно прохладно, да и воздух в разы суше — он не забивал глотку, застревая в легких. Проснувшись окончательно и уверившись, что заснуть в ближайшее ему не суждено, Сенджу смирился и сел на футоне. Вечером после ужина он посетил горячие источники и даже почти решил, что жизнь не так плоха, но бессонница и духота вновь опустили планку настроения, что в последнее время и так была катастрофически низка. Взвесив все за и против, мужчина направился прочь из спальни — служанка что приносила ужин, говорила, что на ночь купальни закрывают, но если подняться выше в гору, то там будут природные резервуары, которые в целом принадлежали хозяйской семье, но не использовались потому как добраться до них было слишком сложно. Крутой подъем был вполне по плечу простому человеку, но зачем такие трудности, если оборудованные купальни есть прямо тут? Людей там не бывает, зато в воде частенько отмокают обезьяны. Сомнительное соседство, но изнывающий от духоты Тобирама был согласен и не на такое. Выше в горах воздух был прохладнее, но дышать легче все равно не стало — вероятно дело было в разряженном воздухе. Уже достигнув пункта назначения Тобирама с удивлением обнаружил, что не спится не только ему. Посреди довольно большой чаши наполненной молочного цвета водой, среди поднимающегося пара выглядывала… болотная кочка. Конечно! И почему Тобирама удивлен? Вполне можно было предположить, что это лохматое чудовище всенепременно захочет наведаться в горы, ночью, в одиночестве, чтобы искупаться в компании местных обезьян! Появление Сенджу не осталось незамеченным. Правда, заметил его не менестрель, который что-то самозабвенно напевал себе под нос, а одна из красномордых обезьян, что при виде нового действующего лица подняла крик. — Ты нашел компанию себе под стать, — вырвалось у мужчины, когда болотная кочка резко обернулась в его сторону, давая разглядеть в слабом свете фонаря — что припер с собой менестрель — круглые испуганные глаза. Волосы на макушке было относительно сухими, но из-за пара стояли дыбом в разы сильнее обычного, что только усиливало сходство их обладателя с болотной кочкой, а мокрые длинные пряди, словно щупальца облепили плечи и расползались в стороны по поверхности воды. — Тобирама-хан?! Что вы тут делаете? — едва ли не возмущенно воскликнул он, таращась на него как не призрака. — Разве это не очевидно? — надменно ответил Сенджу вопросом на вопрос. Обезьяна все никак не желала замолкать и конец фразы потонул в крике возмущенного животного. — Да, уйми ты своего приятеля! — Э? Но… как? — растерялся менестрель, и не нашел ничего лучше, чем плеснуть в сторону шумной макаки водой. Та, получив водой в морду, всполошилась еще больше, завертелась на месте, обдавая брызгами уже самого менестреля. Тобирама на это только цыкнул, и, оставив двух братьев по разуму разбираться между собой, принялся снимать одежду. Если к тому моменту как он закончит они не заткнутся — и не важно если в процессе разборок кто-то утопит кого-то — Тобирама утопит обоих! Их вопли в горной ночи раздавались особенно шумно и разносились эхом по округе. Внезапная тишина заставила Сенджу обернуться. И Чигу, и обезьяна пялились на него с одинаково непонимающими лицами. — Так вы пришли искупаться? — «осенило» лохматое чудовище. Макака открыла было пасть, ощерив клыки, но стоило мужчине обернуться и направиться к ним, оставив одежду лежать на безопасном от воды расстоянии, как животина явно передумала поднимать шум и с лязгом сомкнула челюсти. Вид обезьяна имела шокированный. Менестрель, впрочем, тоже. Тобирама же залезая в воду, мысленно чертыхался. Если бы только его появление осталось незамеченным, он бы отказался от идеи освежиться — тем более в такой компании ни о каком спокойном времяпровождении и речи быть не могло — но уйти, после того как его заметили было бы глупо. Сидеть напротив менестреля, что усиленно косил глазами в сторону и погружался в воду все ниже-ниже, было… как-то странно? Пусть лицо его оставалось безмятежно-строгим, внутри что-то переворачивалось. И Тобираме совсем не нравилось, когда внутри царил бардак. Менестрель же вел себя подозрительно тихо — пускал пузыри и внимательно разглядывал трещину в камне, возле которого сидел, и слабо колупал ее пальцем. Зацепившись взглядом за палец, Тобирама невольно скользнул взглядом по запястью, затем дальше по коже руки, вплоть до того места, где она уходила по воду, на поверхности которой плавали волосы. Вода и без того была белесой, а волосы окончательно скрывали менестреля, превращая его в натуральную болотную кочку. Тобирама стиснул зубы, чтобы не начать чертыхаться вслух. Поднимающийся от воды пар забивал легкие, лишь ухудшая общее удушье, которое так и не прошло, несмотря на прохладный воздух и теплую воду. Запах самого менестреля обволакивал, но по-прежнему ускользал — что-то очень знакомое, буквально на языке вертится, а потому и ускользает до того, как измученный тщетными догадками мозг сможет его распознать. И как его угораздило? Это была худшая компания для совместного купания из всех возможных! Да его Мадара под боком устроил бы больше, нежели эта кочка болотная! Нужно успокоиться, глубокий вдох, медленный выдох, закрыть глаза и не пялиться на это лохматое чудовище. Очистить разум, убрать нежелательные и ненужные мысли, вроде глупых вопросов насколько жесткие волосы у этого поганца, насколько мягкая кожа и каким будет треклятый голос менестреля, если он, Тобирама, сейчас все-таки подойдет ближе и… — Бесит, — мотнул головой Сенджу, не обратив внимания, как вздрогнул от его голоса объект неправильных мыслей. — Кхм… — неуверенно прочистил горло тот, оторвав свой палец от трещины и, поглядывая косо, испугано проблеял: — Т-тобирама-хан? О, да, наверняка как раз таким голосом это чудище и стонало бы его имя, если бы Сенджу все-таки дал себе волю. Запустил пальцы в эти треклятые волосы, на вид абсолютно не знавшие гребня, уткнулся носом в ложбинку ломких ключиц, где всенепременно оставил след в виде засоса, а то и укуса — дольше продержится. А запястья… эти тонкие ломкие запястья с длинными музыкальными пальцами, что уже давно засели у него в голове и сводят с ума, не давая покоя… Да, ему бы хотелось посмотреть на контраст их кожи, его светлой, почти белой, и смуглой, поцелованной солнцем. Вот интересно, веснушки у этого чудища есть? Веснушки, веснушки… о какой ерунде он думает?! И хуже то, что это ерунда его действительно волнует. До такой степени волнует, что тело недвусмысленно реагирует на дурацкие мысли. Это… довольно унизительно — он теряет контроль над собственными мыслями, поддаваясь жалким инстинктам. Но что еще хуже, так это то, что из них двоих, страдает только он. Тобирама открыл-таки глаза и гневно уставился на менестреля. Тот видимо решив, что грозный шиноби изволил уснуть, медленно двинулся к нему, дабы проверить догадку, но увидев, что тот не спит, замер на полпути, в откровенно глупой позе — с вытянутой рукой и совершенно идиотским выражением лица — смесью испуга, застигнутого на месте преступления засранца, и чего-то еще, не понятного Сенджу. Их взгляды встретились и, сцепившись, замерли. Менестрель, завороженно глядя на него, сглотнул и медленно-медленно опустил руку, спрятав ее под воду, словно опасался, что в ином случае конечность может пострадать. Впрочем, он был не так далек от истины, то, что Тобирама хотел сделать с его запястьями, явно выходило за пределы нормы. Проследив за движением, альбинос недовольно нахмурился, отчего вид приобрел еще более грозный. Этого оказалось достаточно, чтобы лохматое чудище правильно оценило обстановку и попыталось дать задний ход, неуклюже пятясь в воде, при этом стараясь не вставать полностью на ноги, чтобы не высовываться из воды. Побег — а иначе назвать это у Тобирамы не выходило — только еще больше разозлил. Испугался его? Правильно! Сначала довел до того, что он взглядом может убить не хуже шарингана какого-нибудь Учихи, а теперь сбегает? И Тобирама двинулся следом. Медленно, тягуче-плавно, но неотвратимо сокращая между ними расстояние. Испытывая моральное удовлетворение от растерянно-испуганного вида этого лохматого чудовища, которое по-прежнему неотрывно смотрел ему в глаза. Вот менестрель уперся затылком в бортик источника, на мгновение отведя взгляд, словно не веря, что его загнали в тупик, а когда взгляд вновь метнулся к Сенджу, тот успел одним движением сократить расстояние и неожиданно оказался слишком близко. Взирая на мужчину снизу вверх, паршивец выглядел так… соблазнительно, что на мгновение Тобираме даже подумалось, что засранец делает это нарочно, но чуть расширенные от испуга зрачки, твердили об обратном. А жаль… Мужчина вглядывался в эти глаза еще долгое мгновение, выискивая хоть какой-то намек, что паршивец изводит его нарочно — это бы дало ему полное право действовать как хочется — но не находил. В груди заклокотало глухое недовольство. Тобирама наклонился к менестрелю почти вплотную, коснувшись носом влажных волос, глубоко и протяжно вдохнул, протянул руку и… — Полотенце, — глухо пророкотал он, после чего набросил оное на лохматую голову. — Вытрись, мы возвращаемся в гостиницу. Холодает. Болотная кочка в лице Чигу дернулась, когда на голову опустилась ткань, после чего резко вскинул голову, глядя на него расширенными зрачками, бездонными, как тягучая болотная трясина. Тобирама только крепче сжал кулак и отодвинувшись, направился к бортику, где оставил собственную одежду. Стоя спиной, альбинос сноровисто натягивал одежду, даже не подумав подождать пока обсохнет. Время перевалило за полночь и воздух заметно похолодал, но даже этого не хватало, чтобы остудить жар в груди… и не только в груди. Чертыхнувшись, Сенджу направился к тропинке, по которой и пришел, но вынужденно остановился, когда за спиной раздался неровный топот и шуршание, заставившее оглянуться — лохматое чудовище, тоже толком не вытеревшись, сразу напялило одежду и спешило за ним, в тщетной попытке одновременно надеть свои тенгу-гета — и как только в них умудрился забраться в гору? — и отжать длиннющие волосы полотенцем. Заметив, что на него смотрят, менестрель попытался улыбнуться, но вышло неубедительно. — Не отставай, — сквозь сжатые зубы бросил Тобирама и направился вниз. Спуск занял в пять раз дольше времени, чем потратил бы Сенджу будь он один, а потому к рекану он вернулись к середине ночи. Уже у себя в комнате, Тобирама внезапно осознал, что духота так и не прошла. Ни горный воздух, ни горячие источники, ни ночная прохлада не помогли. Подступивший к горлу ужас вырвался измученным стоном. Только гона ему не хватало!