Когда падают звезды

Это случилось довольно давно. Стояли жаркие ночи начала августа. Как раз те ночи, когда Земля проходит метеорный поток Персеид. Улица, на которой стоит дом моей бабки — самая крайняя в городе. С двух сторон от нее лес, с третьей — глубокий овраг, с четвертой — обширный частный сектор. Так что опасаться проезжающих машин после полуночи не имело смысла, а последние лампочки на столбах сгорели еще при Горбачеве. Бабка с утра уплелась в гости к своей племяннице, дом и сад были полностью в моем распоряжении. Мы вдвоем сидели на крыльце, наслаждаясь прохладой и смешанными запахами леса, маттиолы и созревающих яблок. Мы — это я и моя псина. Чистокровная овчарка ВЕО, победитель многих выставок и смотр-соревнований, 68 кг силы и интеллекта, упакованных в колючую шубу. Она тоже чуть поводила ноздрями, читая запахи, мне недоступные. И комментировала их едва заметными движениями ушей. По ее сообщениям вокруг все было спокойно и упорядоченно. В общем, стояла тишина, нарушаемая лишь криками сыча из сосняка. С неба сыпались Персеиды, прочерчивая короткие следы между яркими звездами. Это зрелище соблазняло сочинить не очередное фэнтези, а доброкачественную фантастику. В стиле Стругацких или даже лучше — Снегова. Чтоб огромный мощный звездолет прошивал подпространство по направлению за край нашей Метагалактики. Экипаж — спаянный коллектив отважных и умелых — стремился добыть новые знания для землян. И чтоб впереди ждали не вульгарные злодеи и страдающие невероятные красавицы, а нечто неожиданное, требующее для понимания и преодоления массы знаний, эвристичности, креативности от каждого космонавта. Да, пусть экипаж состоит из представителей разных космических рас. Но чтоб не создавать дополнительных сложностей, более-менее гуманоидных. Скажем, одни из них будут потомками стайных хищников. Их врожденный коллективизм, самоотверженность и этичность сделали из них идеальных защитников. Но и создадут потом некоторые проблемы. Как создают проблемы стайные инстинкты моей псины: при ней ни одна мама не то что шлепнуть свое безумно любимое дитя, но даже вякнуть на него не может. Потому что будет немедленно прижата спиной к какому-нибудь неподвижному объекту без возможности шевельнуться, пока я не сниму защитника малыша с поста. Вторыми инопланетянами пусть станут насекомообразные. Но не коллективные существа-клетки типа муравьев — нечто вроде огромных кузнечиков. Темпераментные, несколько безбашенные, вооруженные инфракрасным и ультрафиолетовым зрением и умеющие летать… Сюжет начал обрисовываться. Вот только записывать было нечем и не на чем. А идти в дом, покидая метеорный поток, не хотелось. Оставалось только смотреть начавший прокручиваться в голове фильм и стараться получше запомнить детали… И тут за домом посыпались яблоки. Первой мыслью было взять на веранде бамбуковую палку и налепить люлей вторженцу. Если он окажется совершеннолетним. В случае его малолетства пригласить на крыльцо и побеседовать о космических полетах, а потом отпустить с добычей. Ибо 24 дерева плодами обещались завалить с крышей. Но псина моя повела себя неожиданно. Вместо того, чтоб наставить уши штыками и начать поднимать гриву, она растянула свои тонкие черные губы. Потом повернулась ко мне и произнесла: «Уи-и-иву! — Посмотри, кто пришел!». Надо сказать, что ни в лесу, ни — тем более — в саду никогда не бывает совсем темно. Потому искать фонарик не имело смысла. Стараясь ступать одинаково бесшумно, мы вдвоем обогнули дом. Под молодой мельбой кто-то возился. Тут во мне лениво зашевелилось возмущение. Это дерево давало плоды — двумя ладонями не обхватишь. Кроме того, их обожали за рыхлость и сочность все мои престарелые родственницы — а таковых у меня было полдесятка. Трясти дерево в темноте означало зазря побить и помять самые первые и лучшие яблоки. Придется все же ввалить похитителю — хотя бы вербально. — Может, поздороваетесь сперва с хозяевами?! Собиравший яблоки выпрямился, не задев наклонившиеся чуть ли не до земли ветви. Он был отменно высок — мне можно было бы не наклонять головы, чтоб пройти у него под рукой. Черная коса, свесившись на грудь, доставала концом до блестящей пряжки его поясного ремня. И глаза, поймав звездный свет, загорелись ярче Венеры. — Звезда осияла нашу встречу, — произнес он с немалой дозой иронии. — Точнее, все звезды и метеоры в придачу. Прошу прощения, не заметил, что вы не спите в столь поздний час. Яблоки у его ног были сложены в аккуратную высокую кучу. — А-аахх! — произнесла Волга: — «Мы вам очень рады!». — Зачем тебе сразу столько? — Ребятам в Мандос отнесу. Иной раз так хочется свежего и натурального. — Сейчас корзину достану. А коричневки и грушовки не надо? — Как же! — Тогда я тебе свой большой рюкзак одолжу. Пока со старым похожу. Яблоки в полутораведерную корзину и тридцатилитровый рюкзак все же постарались сложить аккуратно. Хотя нолдор, конечно же, умели ценить внутренние качества объектов выше внешнего вида. Потом сидели на крыльце уже втроем, утилизуя лишние плоды путем их съедания. — Ну и как вы там в Мандосе? Исцеляетесь от гордыни? — Безусловно. Согласно курсу лечения, расписанного до конца времен. — Как же ты сумел покинуть это место покоя и отдохновения? Мастер ловко запустил огрызок через забор на улицу. — Ты вот иногда пишешь фантастику. Потому наверняка знаешь «лестницу эффектов». Один фантастический объект, создающий определенные возможности. Несколько подобных объектов задают уже другие возможности. Потом возможности уже без объекта. И, наконец, ситуация, когда эти возможности даже не требуются. — То есть вы можете этот Мандос переделать под себя? — Любую матрицу можно переписать. Только есть ли смысл в этом, если все равно остаешься в матрице? Игра — это не жизнь, а лишь ее имитация. — Но имитируют то, чего в реальной жизни не хватает. Это легко можно заметить, читая фанфики. — Естественно. Большинству самодеятельных писателей не хватает признания их «выдающности». А то и просто любови-литературщины. Оттого и становятся сьюхописцами. Или авторами ванильных флаффов. Разглядеть настоящую, большую проблему мало кому дано. — Это — ответственность? — Цель! Недостижимая, как горизонт. Чтоб движение к ней было бесконечным. — В канонной Арде ее нет. — Потому мне и безразлично, по какую сторону стен Мандоса находиться. — Слушай! Давай, я напишу… подгоню к вашему Аману звездолет. Называться будет… «Владимир Комаров»!.. — Командиром Эдуард Камагин, бортинженером демиург Эллон, корабельным врачом Лу Син. Корабль обвешан всякими аннигиляторами, генераторами пространства и антипространства, материи и антиматерии. На борту десантный батальон из твоих элморов и сиргонов. Валар забиваются в щели, Мандос вскрывается как консервная банка. А дальше — что? — «Комаров» заберет всех, кому до Моргота Замысел и Предпетость. Вы создадите свой мир, разумный. Без пророчеств и проходных пешек. В котором жажда знаний будет достоинством, а ответственность — честью. И горизонт от вас будет убегать в бесконечность Вселенной. — А-афф? — Волга скребнула лапой колено Мастера. Тот покрутил в пальцах надкушенное яблоко, вздохнул: — Наш уход из Валинора был возвращением на родину. В наш настоящий мир, который мы собирались обустраивать и защищать. А ты предлагаешь снова бросить его. Оставить для игры властителей или тихого благостного увядания. Веди свой корабль в галактику М-24 и дальше. Арду он не спасет. Нужна другая идея. Метеоры чертили небо. Псина положила тяжелую голову на плечо нолдо. — Постой! Но ты же создал сильмариллы! Артефакты, совершенно непонятные и к тому же недоступные для всяких айнур. Твой внук связал свои кольца с ними. И эти колечки как раз успешно прекращали увядание и разрушение, возвращая находящееся в зоне их влияния к развитию. Значит, и сами сильмариллы выполняют ту же работу? И ваш мир постепенно перейдет в разряд совершенствующихся? А вы потом сможете вернуться в него. Уже не с мечами и молотками — на хороших кораблях. Я назову их… «Химьярингэ», «Аркалондэ», «Хисиломэ»! И поможете, наконец, всем оставшимся! — Ваш палеонтолог Ефремов учредил в своем мире Академию Горя и Радости. За то время, пока три мизерных генератора развития остановят запланированное разрушение, горя накопится столько, что помогать уже будет некому. Останется одна лишь тема, прекрасная своей печалью да дикари, ее исполняющие. Мастер смотрел на серый куст георгинов, и во взгляде его было столько горькой иронии, что хватило бы на миллион порций шашлыка. Захотелось дать ему кулаком между лопаток. — Слушай! Кто тут у нас гений?! Я, понимаешь, умею копать и не копать. Стрелять и не стрелять. Гонять собак и сажать яблони. А ты — величайший в своем мире! Вот и думай, что еще можно сделать! — Так я же на пожизненном, — ирония стала веселой. — Думать следует вам — свободным от власти чуждой формы жизни. Нашему миру можно помочь только извне. Небо над черными соснами заметно поголубело. В тревожном этом свете угасали звезды. Мастер поднялся с остывших ступенек, с небольшим усилием поднял на спину рюкзак. — Придешь еще? — Конечно. Тару ведь надо вернуть. — В конце сентября я тебе насыплю синапа и пепина. Еще антоновки. Ее хорошо в чай класть. И в глинтвейн. Дают вам там чай? — Вечером. С ячменным хлебом. Нолдо шагнул в приоткрытую дверь сарая. Волга, дернув ухом, сказала: «Ушел». Спать не хотелось. Можно было идти в сад и собирать падалицу. Потом искрошить ее в соковарку и сесть смотреть футбол. Завтра у меня снова выходной. Ночью Персеиды будут падать и сгорать, а я — думать, как помочь кривому миру, в котором заперты такие замечательные… эльфы.