Пламя-2. Фиолетовая Ночка

- Давай, погоняем, - пропел робкий голосок, едва пробившийся через неловкие, отрывистые смешки смущения и страха. - Погоняем? – Модо опешил. Да, ему не слишком-то нравилось ездить на «стариковской» второй передаче, но с любимой девушкой за спиной даже столь малая скорость порой казалась чрезмерной. И с чего это вдруг его мышка-трусишка так осмелела? Хочет преодолеть страхи? - Угу. Модо обернулся к Терри и с сомнением посмотрел в её перепуганные фиолетовые глаза, но, углядев в них помимо страха ещё и нечто пронзительно-умоляющее, всё же согласился. - Ну, давай, только держись крепче и ничего не бойся – я хорошо езжу. Девушка кивнула, пряча под шлем побледневшие антенны, как всегда, вжалась в спину жениха и затихла в ожидании. Модо решил, что разгоняться будет постепенно, чтобы не пугать свою пассажирку и не подвергать её жизнь и здоровье риску, но перед тем, как начать движение, спросил: - А куда поедем? - Отвези меня туда, где я ещё не была, - пробубнила девушка в шлем, ещё сильней обвивая мощный, совсем уже мужской торс молодого байкера руками и хвостом. Модо задумался, потом чему-то улыбнулся, хотя Терри этого и не видела, тоже надел шлем и крутанул заветную правую ручку на руле мотоцикла. *** На самом деле, ехали они очень даже быстро, но отважная мышка за спиною парня отчаянно крепилась, не издавая ни звука. Лишь иногда, когда байк закладывал небольшие виражи на поворотах или чуть подскакивал на ухабах старой лесной дороги, она ещё сильнее прижималась к телу гонщика, отчего тот, бывало, даже начинал задыхаться. Вроде бы маленькая, слабенькая, а от страха становилась сильной. А меж тем, немного покружив с нею по знакомым местам, Модо остановился у той самой скалы, где прошло его детство, и где он до сих пор любил посидеть, любуясь красотами родного края. - Приехали, Звёздочка, - сказал он, чувствуя, как сильно колотится сердечко во всё ещё плотно прижатой к его спине девичьей груди, - дальше, правда, придётся немного покарабкаться. Ты как? Не страшно было? - У-у, - помотала головой Терри, хотя звук, вырвавшийся из её горла, очень напоминал стон. - Ты у меня смелая, - Модо помог ей слезть и, погладив мотоцикл по бензобаку, оставил его под старым раскидистым деревом. Терри, восхищённо оглядев скалу, с сомнением посмотрела на своего байкера. - Нам туда карабкаться? - Туда. Иди за мной. *** Модо, пока они поднимались по пологому склону, успел искусать себе все губы. Терри, совсем не умея лазать по горам, много раз спотыкалась, теряла равновесие, и приходилось её ловить, поддерживать, подталкивать, словом – касаться её. От того, как тело её было горячо и мягко, а иной раз, напротив, упруго и напряжено, от того, как оно невыносимо приятно пахло, от того, как трепетало оно под его ладонями, хотелось взвыть. Да, они уже успели нацеловаться при встрече. Нацеловаться, наобниматься, наласкаться друг к другу до потемнения в глазах, до хриплого дыхания, до онемения в конечностях. И всё равно этого было мало. Модо не знал даже, как всё это назвать. Он просто снова хотел её губ, её рук, её антенн… Он хотел её всю. Но вот они и на месте. В полутьме тесноватой пещерки было пусто, лишь на полу, посередине каменной ниши лежало старое, видавшее виды шерстяное покрывало. - Вот, - обвёл Модо рукой пространство пещерки, - это когда-то было нашим секретным штабом. Мы тут с Рэем и Кэвином всё детство провели. Я здесь до сих пор часто бываю. Тут такая красота! Молодой мышь кивнул в сторону приграничного леса и далёкой горной страны, чьи каменные зубья скребли полыхающее красками вечернее небо. Мышка полюбовалась немного этим видом, а потом, привычно склонив голову, тихонько произнесла: - А я у родителей отпросилась на ночь… Сказала, что у Марты буду. Но я к ней не пойду. Давай тут до утра останемся. - До утра? – переспросил Модо, соображая, что придётся позвонить родителям и предупредить их о ночёвке вне дома. Мама, наверное, недовольна будет. - Да. Здесь у тебя так красиво. И уютно. Будто желая подтвердить свои слова, Терри села на краешек старого покрывала. Модо ощутил, что сердце у него начинает колотиться, как бешеное. Снова боль в прикушенной губе, снова трепет, от которого нет спасения. Он закрыл глаза, задышал часто, хотя от этого, кажется, стало только хуже. Ооооо! Надо написать сообщение родителям, звонить совсем не хотелось. Модо достал из кармана мобильное устройство и занялся набором текста: он, мол, якобы засмотрелся на пейзажи и не заметил, как начало темнеть. Ехать ночью опасно, так что лучше он заночует в пещере, а утром, как только просветлеет, вернётся домой. Нелепо всё это, конечно, однако ничего лучшего в затуманенную голову просто не пришло. Спустя какое-то время парень, убрав средство связи обратно в карман, вновь обернулся к девушке и… увидел её обнажённой. Перед взглядом всё поплыло, потемнело, будто зрение спасало его от чего-то, наверное, от опасности ослепнуть. Красу Терри невозможно было передать ничем: ни один поэт не опишет её, ни один художник не сумеет отобразить на холсте или изваять. Модо никогда раньше не видел женского тела, но был уверен, что это – прекраснейшее во Вселенной. Тёмно-серую фигурку, освещённую лучами заката, спереди чуть прикрывала растрепавшаяся чёрная коса, а между грудей, маленьких и округлых, покрытых тоненьким, полупрозрачным слоем мягкого шерстяного пушка, невинно и смело взиравших на мир нежнейше-розовыми кружками сосцов, сиял кулон с тёмно-сиреневым камнем-слезинкой. «Фиолетовая Ночка» - так сказал продавец в ювелирной лавке. «Фиолетовой Ночкой» сияли прекрасные очи девушки. Лицо Модо, уши и антенны вспыхнули, дыхание полыхнуло жаром, и парень, стиснув зубы, отвёл взгляд. - Я не для того снимала одежду, Флейм, чтобы ты отворачивался… Терри, привстав на колени, взяла его за руку и, потянув, заставила опуститься на подстилку. - Терри… ты… я… - слова застревали в глотке, точно комки чего-то жёсткого и сухого. Наверное, потому что были бессмысленны. - Модо, - с невыразимой нежностью произнесла она, а потом прижалась к любимому. Так они и переступили черту, откуда назад уже нет возврата. *** Старая Скала, уже давно забывшая, с чего всё в этом мире началось и ничуть не озадачивавшая себя мыслями о том, что с ним будет, от начала времён молча взиравшая на красоту вокруг своей каменной подошвы, теперь с интересом наблюдала за странным «танцем» и слушала не менее удивительную «песнь». Вот он, мальчишка, которого Скала так хорошо успела запомнить за годы его верности ей, из простого юнца превращается в Бога, могучего и неистового, для которого нет ничего невозможного, который и есть сам – могущество этого мира. А в его руках, сильных и неописуемо ласковых, нежной птахой бьётся его Богиня. Тела их ещё не успели соединиться до конца, а мысли и чувства уже срослись воедино, и они не отличают уже себя самих друг от друга, они всё больше дуреют от этого: от несказанного счастья, от наслаждения быть вместе, они пылают и танцуют, танцуют, танцуют… О, как чуден этот танец, как дивен в своей первозданной, дикой страстности, как прекрасен в своих порывах. Она тонет в Нём, в объятьях Его больших сильных рук, Она трепещет от ласк, извивается язычком закатного пламени. И поёт. Оба Они поют. О, слышите ли вы, Первородные Боги, как Они поют?! Вот, точно из глубин самого Марса поднимается низкий, рождённый мощью и пропитанный ею гул – рычание страшной бури, раскат весеннего грома, грохот скал, разрываемых страшным взрывом… И вдруг, из жуткого этого шквала рождается надрывно-высокий, певучий голос шального вихря, того, что поднимается из пылевых клубов или спускается из багрово-сизых туч, застилающих небо, и вьётся, вьётся, вьётся в их беспощадных объятиях. Что Он делает с Нею? О, что Он делает? Она извивается, Она кричит от рвущегося изнутри блаженства, точно так же, как кричали и будут кричать все Богини этого мира, песней своей разрывая его материю. Для чего они это делают? То тайна. Самая сокровенная тайна всех женщин. Скала знала о ней лишь понаслышке. Но знала. Вот только не скажет… А две молодых жизни – Он и Она – продолжали наполнять своей страстью немую глотку каменной старухи. Она изнемогала, соловела под Его ласками и поцелуями, и Он знал это, чувствовал, но не прекращал терзать её нежностью, потому что Она ни за что не попросит пощады – лучше умрёт от счастья в Его объятиях, чем лишится этой сладчайшей из мук. И потому Он милует всё неистовей, и потому Он всё сильнее и сильнее желает Её… - Модо… - простонала Она и подалась к Нему, обвивая руками, ногами, хвостом, точно тонкая гибкая лиана – мощный ствол могучего дерева. Он понял, что настал момент, и оба вдруг погрузились в боль. Сильная, резкая, она обоих заставила вскрикнуть, но, разделённая, боль всегда становится меньше, в отличие от счастья, которое при этом лишь умножается. И вот их новое па: ритмичное, сперва неторопливое, осторожное, но с каждым мгновением становящееся всё быстрее, сильнее, прекраснее… Боль заглушена, низвергнута с пьедестала – тут царит теперь только нега, к которой не подобрать слов, не описать никакими красками. - Модо! Да, кричи, Женщина, кричи Его имя – имя своего Мужчины – первого и единственного. - Терри! Ночка моя… Да, рычи, Мужчина, рычи имя своей Женщины – самой прекрасной из всех Богинь. А потом шепчи его нежно, в самое ухо, щекоча и обжигая дыханием. Кричите! И никого не стыдитесь, не бойтесь! Скала-старуха сохранит ваш секрет. А вечерняя полутьма… Смотрите, как глядит она на вас очами первых звёздочек и Фобосом, чуть более ярким и крупным. Видите: это ваша ночь и она вас благословляет… *** - Модо… Я люблю тебя. Дыханье частое, надрывное, горячее. - Нет. Это я тебя люблю. Ты моя, моя Звёздочка, Фиолетовая Ночка, моя невеста. Ты всегда будешь моей. Ты родишь мне много детей. Я хочу детей, Терри, таких же славных, как моя племянница. Руки дарят тепло, в котором хочется утонуть навсегда. - Да, милый. Да… *** Вот уже и рассвет. Будит спящих, а у них нет сил оторваться друг от друга. Неделя. Целая неделя врозь! О, жизнь, что же ты так жестока?