Последнее лето

Говорят, что время лечит. Ей скоро тридцать, и последние семь лет она не снимает траура, так что у нее есть все основания поспорить с этим утверждением. Время не лечит, нет. Оно просто притупляет боль, ненадолго, невесомо. Лживо. Она всегда молилась о муже, который будет вдали от нее, ей не хотелось терять видимость свободы. А теперь уже поздно просить Господа забыть о ее молитвах. Господь может все, но чего он никогда не делал, так это не поворачивал время вспять. Шарлотта не жалуется на судьбу, ведь это и впрямь великое чудо — наутро после свадьбы вдруг понять, что вышла замуж по любви. Она была счастлива почти целое лето, и ее любили и улыбались глазами только ей. Но даже теперь она не возьмется ответить на вопрос, что же это было: благословение Господне или кара Его за грехи? Ее Сезар уехал после почти целого лета, а ей остались письма. Много писем, пахнущих войной, злым весельем и бесконечной нежностью. Они приходили и приходили, а Шарлотте все казалось, что она вышла замуж не за человека, а за стопки исписанных размашистым почерком листов. Потом письма перестали приходить, уступив место слухам и сплетням. А вскоре пропали и они, и остались только воспоминания, блекнущие год от года. Она помнит, как услышала о его смерти, и как резкий мартовский ветер вдруг рассыпался криком — ее криком — и как она прокусила щеку, чтобы больше не кричать, чтобы обернулся сонным маревом тающий под солнцем день, в который из ее жизни пропало лето, и мертворожденной обернулась живая любовь. Теперь она может только вспоминать и видеть сны, полные надежды и сумасшедшего, шалого счастья. Ей снится колокольный звон Блуа, симпатичный капитан со страшными глазами и предчувствие лета впереди. Она просыпается с невозможной, бьющейся в груди радостью, а потом в который раз вспоминает, что колокола Блуа для них уже отзвонили свое, и есть только старые письма, память и молитвы за упокой. Говорят, что время лечит. Шарлотта не верит в это последние семь лет. Каждое утро, надевая траурный убор, она чувствует, как сердце заходится глухой, зудящей тоской, от которой нет спасения. Время не лечит, нет. Но оно милосердно убивает тех, кто остался, давая им надежду вновь встретиться с теми, кто ушел.