Мойзе

      У Мойзе глаза красивые. Тёмные, как ночь. Уютные, как огонь в камине. А у Федерико все тело в ранах: синяки, царапины, глубокие шрамы, не заживающие. А от Мойзе пахнет книгами. Книгами и чаем, уютом. У него темная, как горький шоколад, кожа, пухлые губы и забавные косички-дреды ярких цветов.       Этот парень, извечно ходящий в мешковатых больших свитерах и вытертых секондхэндовых джинсах, помешанный на охране окружающей среды и потому не покупающий ничего из пластика, не мог не вызывать к себе умиления и симпатии. Он так же вызвал и непонимание, удивление, иногда зависть, но у Федерико он вызывал прежде всего восхищение. Восхищение искренностью, светом и открытостью души. Сам Бернардески так и не смог снова открыться людям, снова поверить в их доброту и искренность.       С Мойзе они впервые познакомились в баре. В баре на окраине города, том самом, где Федерико впервые познал мелочность людей.       Он сидел такой маленький и светлый, несмотря на чёрную, как смоль, кожу. Свет исходил у него откуда-то изнутри, возможно, то светилась душа.       Заляпанная студенческими бутербродами книжка в мягком переплете лежала у него на коленях.       Было видно, насколько он нездешний: простой вязанный свитер с застрявшими в нем хлебными крошками. Перекусывал в поезде бутербродами, которые в дорогу сделала мама. Старые, купленные на последние деньги в секонде джинсы, наверняка парадные. Парадные и единственные, по крайней мере Бернардески еще долго (до первой зарплаты) видел парня исключительно в них.       Впервые в этом городе, впервые в этом баре. Не знает здешних порядков, да и не должен. Он сидит один возле барной стойки, улыбается скромно, счастливо. Каждому. Не знает он, что здесь так не принято, не так поймут, если счастьем своим делиться и душу всем показывать, раскрывать. Федерико, вот, показал однажды…       У Федерико сердце в пятки уходит, когда к Мойзе подсаживается какой-то синьор, предлагает купит коктейль.       Парень смущенно улыбается, теребит рассыпавшиеся по плечам разноцветные косички, глаза прячет.       А Бернардески понятия не имеет, какого черта взгляд его от угловатой фигуры парнишки не отрывается, а старуха ворчливая, что памятью зовется, воспоминание одно хлеще другого подкидывает: вот наивный Бернардески к своему Дьяволу Искусителю подсаживается, виски выпить предлагает. В глаза волшебно-янтарные с оранжевыми ободками адского пламени заглядывает. Душу свою чистую, наивную, нетронутую на растерзание отдает. А вот уже потрепанный невеселым опытом, но все такой же верящий в чудеса дурак, преданно, словно Бобик уличный за Криштиану в Мадрид направляется на унижение на собственное.       Роналду все у него отобрал: честь, гордость, осознание собственной значимости, достоинства. И все равно не упал в его глазах. Не смог Федерико возненавидеть очаровательного португальца с глазами цвета драгоценного янтаря. Не пал он в его глазах, что обиднее всего. Федерико даже где-то на задворках сознания признавался себе, что будь возможность отмотать время назад, вернуться в прошлое с опытом настоящего… он сделал бы все то же самое.       Криштиану заставил его почувствовать себя ничтожеством.       Мог ли позволить он этому снова случиться? Разумеется… - Да! - забавный темнокожий паренек с рыжими косичками, уже явно нетрезвый, поднял взгляд на своего собеседника, соглашаясь на что-то, в чем не смыслил толком ничего. Что-то обманчиво безобидное, привлекательно звучащее, но способное разрушить все, на чем зиждется его мир. - Нет, - в свою очередь отрезал резко поднявшийся и подошедший со спины Бернардески. - Какого черта? - резко обернулся к нему безымянный средних лет синьор.       Действительно, какого черта? Он был в шаге от своей цели - затащить выпившего лишнее ребенка в кровать, получить легкий и доступный секс и исчезнуть в неизвестном направлении, как вдруг нарисовался Федерико Бернардески.       Парнишка же смотрел на него большими испуганными глазами. - Кто вы? - Я тот, кто вытащил тебя из дерьма, в котором с лихвой поплавал сам.       Широкая, мозолистая, вся в цыпках ладонь смотрелась странно, даже дико, на узком, костлявом, утонувшем в мешковатом свитере плече. А эти большие карие глаза, в зрачках которых все ночное летнее небо Турина, Федерико не забудет никогда.       Они вышли из бара бок о бок. Ветер пробирал до костей. Федерико отдал ему свое пальто. Новое, шерстяное, теплое, на последнюю зарплату купленное. В такси усадил и заплатил. Все… для человека, которого видел первый и последний раз. Однако, почему же домой с улыбкой шагает? Федерико не знает…       Утром он снова просыпается один. В холодной давно несвежей постели. Думает, что лучше сделать себе на завтрак: сварить овсянку или яйца? Это жизнь.       Он одевается, набрасывает на плечи потрепанный пиджак, завязывает галстук, берет черный портфель. Ныряет в метро, смешиваясь с толпой таких же, как он, унылых белых воротничков. Заложников пластиковых боксов, стеклянных переговорок и вечной рутины. Федерико можно разбудить в три часа ночи, и он без запинки расскажет все, что будет делать с 8 утра до 6 вечера…       Сегодня у них собеседование. И вчера. И позавчера. И завтра. Сроки горят, требуется еще один штатный работник бухгалтерии. И вот он приходит… Сосредоточенный, серьезный. Смешно морщит вздернутый к верху носик, сводит к переносице брови, ну не дать, не взять ребенок, которому не купили мороженого. - Это же вы! - ахает паренек, несмело переступив порог переговорки, и лицо до этого такое сосредоточенное такой радостной, детской улыбкой озаряется, - В баре вчера…       А у Бернардески из головы разом все слова исчезают, и только глаза, впервые, пожалуй, за пять лет унылой работы кадровиком, ярко вспыхнувшие, выдают его с лихвой. - Вы - Мойзе Кин? - глаза на резюме опускает, улыбку совсем не рабочую прячет. - Да, - Мойзе губу нижнюю прикусывает, одну из косичек треплет и неуверенно напротив садится. - Вы не выглядите на двадцать пять, Мойзе, - Федерико голову чуть набок склоняет, внимательно парня рассматривает.       А тот глаза опускает пристыжено, поражение признавая, да лишь нервно складки на футболке расправляет. И как только на охране пропустили в таком виде? - Вы не проходите возрастной порог, - Федерико бумаги в сторону откладывает, мысленно на помощь весь свой профессионализм призывая, - Нам нужен бухгалтер с опытом работы не меньше 4 лет. Вы не подходите, но…       Глаза с надеждой поднимает и лишь сильнее футболку портит, а нижняя губа даже кровить начинает. - Я могу предложить вам стажировку в отделе кадров. Будете моим помощником, синьор Кин?       И опять это взгляд, до дрожи пронзительный, головокружительный, будто голову запрокидываешь и на звезды далекие смотришь. И снова ветер встречный лицо обдувает, в ушах завывает, и Федерико пыль из-под колес на языке ощущает. Но взгляда не отводит, нет. Это выше его сил, увы. «Не привязывайся» - так Будда говорил, а Будда не дурак. Дурак здесь один - Федерико. - Конечно! - глаза Мойзе в порыве радости едва не переливаются. Северное сияние, самое настоящее. Но радость эта преждевременная, и Федерико руку поднимает, успокоиться призывает, ведь не договорил он, нет. А как договорит, так Мойзе уйдет, наверняка уйдет. Это жизнь. - Она не оплачивается, - сухо говорит, взгляд вновь на бумаги падает, - а вы, я так понимаю, студент, верно? - Верно, - Мойзе кивает охотно и улыбаться продолжает, - я все равно согласен, синьор Бернардески, ведь это значит, что я буду видеть вас каждый день. И спасибо за пальто, я верну. - Оставь себе, считай подарок коллеги. - Спасибо.       В шесть часов вечера они бок о бок из офиса выходят. - Что на ужин? - спрашивает Мойзе так просто, так обыденно. И улыбается. Тепло. Так, что Федерико себя уже дома чувствует.       Турин сверкает огнями, шумит по обе стороны от них, но они не слышат. Они идут бок о бок, сквозь толпу людей, две засверкавшие звезды на ночном небе. Они тонут друг у друга в глазах, слышат лишь друг друга, и кажется им, что знают они друг друга уже всю жизнь.       Мойзе забавный. Смешной со своими разноцветными косичками, кипой бумаг в руках и учебниками по матанализу под рабочим столом. Он сова, а Федерико - жаворонок. Они идут домой, обычным путем, на метро, ведь ни у одного нет машины. Да и нужна ли?       Сначала Федерико провожал Мойзе до общежития, давал деньги, а потом привел к себе домой и сказал оставаться, а Мойзе не посмел ослушаться своего начальника, наставника, лучшего друга и… любимого человека.       А Федерико взял с полки книгу, ту самую, что Роналду подписал ему, пролистал к Эпилогу и зачеркнул слово «конец». Потому что Фредерико вновь поверил в свои силы, обрел любовь к жизни, а стало быть, был достоен продолжения истории.