Плеер, шерсть и магия крови

Даунтаун лихорадит. Фенрис, захлопнув за собой дверь бара анархов, хмуро смотрит в сторону. Там — громадный мост: наверху несутся на огромной скорости машины, а внизу неровно пляшут на бетонных стенах тени от огня, пляшущего внутри железных бочек. Возле них ютятся другие тени — тощие, грязные, усталые, уже мало похожие на людей. Бездомные. Она втягивает носом воздух и морщится: среди запахов горящего топлива, гниющего мусора, вонючей затасканной одежды отчетливо пахнет больным, островато-резким потом. Болезнь поразила этих людей довольно давно. Фенрис подходит к ним размашистым уверенным шагом, молча смотрит в худые, искаженные гримасами боли и недовольства лица. Бездомные смотрят на нее в ответ, в их глазах — усталое равнодушие. Раздраженно фыркнув, она достает из кармана помятую двадцатку: — Кто хочет подзаработать? У меня есть пара вопросов. К ней неуверенно приближается женщина, из-за грязи и длинных складок у носа выглядящая на сорок лет старше, чем должна бы. Ее голова замотана в засаленный платок, поверх надета толстая шапка, тело скрывает безразмерное пальто, ставшее от грязи болотного цвета — все это отпугнуло бы любого нормального горожанина. Но Фенрис знает, что дно человеческого существования — совсем не это. Оно куда глубже. Бездомная жадно прячет двадцатку и отвечает на все вопросы, торопливо и суматошно, надтреснутым голосом. Ей известно, с кого началась эпидемия: Билл-Жестянка, который уже месяц давится кашлем и заодно несет чушь о жутких монстрах в канализации. Фенрис на всякий случай сует ей еще десятку и уходит в лабиринт переулков на поиски Билла. "Tell me what it is, аnd it would never be like this. А problem that we have in common, baby, tell me what it is," — в наушниках так кстати играет песня про кокаин. Только ирония в том, что смертные умирают без удовольствия, а для всех Сородичей города любимая, дарящая смысл не-жизни крышесносная страсть стала ядом. Они стали воистину наркоманами — со всеми вытекающими последствиями. И они страдают вместе со своим наркотиком, что придает ситуации... весьма ироничный оттенок. Она рывком выдергивает наушники, завидев сгорбленную фигуру, от которой так и веет слабостью умирающего. Билл-Жестянка поворачивается и смотрит на незваную гостью слезящимися пожелтевшими глазами, в его груди — хрипы, которые Фенрис своим обостренным слухом может услышать за пятнадцать футов. Он на последнем издыхании, и в ее душе шевелится брезгливо-тоскливая жалость. Может быть, Билл на деле и средних лет, но болезнь и страх превратили его в старика. Он, задыхаясь и едва не срываясь в истерику, выкладывает ей как на духу все, что помнит о дне, когда попался в лапы кошмарному подземному монстру. — Дайте мне долларов пять, мэм, — просит он в конце. — Нужно купить пойла, согреться, а там, глядишь, и на ноги встану... ох, — Билл приваливается к стене, учащенно дышит, — да что ж такое! — Мне жаль, — мрачно говорит Фенрис, когда он сползает по стенке вниз и какое-то время сидит, прежде чем затихнуть и обмякнуть. "Now it's too late, too late to live, only heaven loves you now, so love it back for once, just once," — крутится в голове навязчивый куплет, но иронии больше не чувствуется, лишь глухая злоба и желание разорвать кого-то на части. Разносчик чумы оказывается ближе, чем она думала — указанный Биллом вход в канализацию расположен прямо за поворотом. Фенрис отодвигает люк и спрыгивает вниз, не особо задумываясь о вони и грязи. В туннелях эхо ее шагов и плеска воды отражается как-то странно, и по такому своеобразному следу она выходит в большой подземный зал, где сильно пахнет тронутой разложением плотью: под потолком подвешен труп какого-то бедолаги с вываленными наружу внутренностями. Канализации — обитель Носферату. Бойня в канализации — дело лап Носферату, безумного, фанатичного и лишенного даже намека на чувство юмора. Его безумие — плод сумасшедшего культа еще какого-то вампира, решившего ускорить наступление Геенны. Фенрис слушает эту вдохновленную речь с раздражением и вместо ответа просто выпускает из кончиков пальцев когти. Этот безумец, однако, неплохо умеет драться, его кулаки полны Могущества, которое может при желании проломить ей ребра и смять череп. Но Фенрис куда проворнее, и когти кромсают изъязвленную шкуру, как тесак куски мяса. А потом, полоснув врага по глазам, она улучает момент, чтобы перекинуться полностью, и одним прыжком довершает дело. Выбравшись наверх, Фенрис ощущает, как скручивается внутри тугим комком безжалостный голод, перед глазами начинает плыть. "Твою мать, только не это," — думает она, а затем натыкается в подворотне на легко одетую женщину и едва ли не бессознательно нагоняет ее, а затем вцепляется в шею. Оторваться сложно, все равно что попробовать вовремя проснуться невыспавшимся без будильника: периодически сознание возвращается, но затем затуманивается жаждой вернуться в упоительное тепло, и вырваться из этой хватки можно лишь несгибаемой силой воли. К счастью, Фенрис умудряется отпустить жертву раньше, чем потеря крови стала бы опасной для жизни... хотя и выпила слишком много, чтобы это прошло бесследно. Но ощущение наполнившего тело витэ просто божественное. К несчастью, это ненадолго. Она успевает уйти от оглушенной женщины в соседнюю подворотню, а затем падает на асфальт и начинает давиться диким кашлем, а затем уже попросту блевать — чужой зараженной кровью; чувство странное и даже пугающее для существа, которое давно мертво и ничем не болело уже несколько десятков лет. Фенрис скребет пальцами по асфальту, не в силах прекратить, прийти в себя, да хотя бы просто подняться и привалиться к стене: так и корчится на четвереньках над темной лужей, капли текут по подбородку и шее, падают на руки, пропитывают ворот футболки. Затем она успевает все же поднять глаза — и над ней стоит Ирэн. "Вот же позор." На лице птенца, однако, нет отвращения — лишь изумление и, кажется, беспокойство? — Я тебе помогу, — слышит Фенрис приглушенные слова, а затем ее плеча касается чужая ладонь. И... враждебное, ядовитое витэ исчезает, будто его и не было никогда, растворяется, словно потраченное на применение Дисциплины. Вместе с ним прекращается и тошнота. — С-спасибо, — свистяще выдыхает она, наконец вставая на ноги и ошалело глядя на Ирэн. — Как?.. — Тауматургия, — хмыкает та, и серые глаза лукаво блестят. — Мистер Штраус любезно согласился научить меня этому приему для борьбы с чумой. Впечатляет, да? — Ах-ха, — кивает Фенрис, не в силах дать членораздельный ответ, но надеется, что птенчик знает, как сильно она благодарна. — Пойдем, — Ирэн серьезнеет. — Я вышла на след еще одного разносчика. Надо покончить с этой дрянью как можно скорее. Только ради бога, не питайся больше прохожими, пока эпидемия не закончится! Тут совершенно буквальный пир во время чумы, нужно быть осмотрительнее. — Посижу на диете из донорских пакетов, — криво ухмыляется Фенрис, стирая кровь с подбородка. — Веди, я за тобой.