Бессердечные

Дазай вскинулся на постели, разбуженный будильником, отголосками криков из сна и собственным стоном. От резкого движения накатили тошнота и головная боль. Обычно он пережидал похмельную волну, валяясь почти до обеда и листая утренние новости, но сегодня оставаться в постели было невыносимо. Он размотал облепившие тело влажные простыни, отбросил их в сторону и поспешил подняться. Голова болела нещадно. Дазай споткнулся об одну из разбросанных по комнате бутылок и с досадой прищелкнул языком, пробираясь к ванной. Нужно было убрать в комнате, вынести мусор и сдать в стирку грязные простыни. Нужно было перестать напиваться перед сном, это выпускало из глубин его памяти слишком опасных рыб. Дазай сложил губы в привычную пустую улыбку: он прекрасно знал, что не сделает ничего. Комнатой и бельем займутся Ацуши и Куникида, когда им надоест терпеть, а засыпать трезвым он давно разучился. Можно бы было попробовать заменить выпивку сексом, но теперь это редко приносило облегчение и часто заканчивалось проблемами с женщинами, которые хотели от Дазая слишком многого. Когда-то он умел пить в меру, получать удовольствие от секса и спать без кошмаров, но это было давно. Друзья больше не ждут его вечерами в знакомом баре, и кто знает, кого теперь согревают по ночам объятия Накахары Чуи. Укол тоски и нелепой ревности оказался неожиданно реальным. Дазай отвел от шеи опасную бритву и с отвращением заметил, что держит ее как скальпель. На шее алела небольшая царапина от неосторожного движения, пальцы дрожали от желания продолжать резать. «Придется сменить тебе повязки», — сквозь годы долетел до него знакомый голос. Дазай вгляделся в зеркало, отыскивая в отражении следы гнева и ненависти, многие годы терзавших его при одном воспоминании о Мори Огае, но ничего не увидел. В гладком стекле отражалось то же легкое насмешливое выражение, что и всегда. Чтобы стащить с Дазая маску, давно требовалось нечто большее, чем похмелье и парочка кошмаров. Он запрокинул голову и поднес лезвие к тому месту, где бился пульс. Рука плавно скользнула вниз, снимая с кожи пену и щетину. Нового пореза не вышло, будто тело стало неуязвимым для лезвия, дрожь в пальцах мгновенно прошла. Дазай вздохнул: он и не рассчитывал, что все будет так просто. В кармане его запасного плаща лежала непочатая пачка сигарет на всякий случай. Дазай закончил наматывать свежие бинты, взглянул на время и решил, что сегодня можно позволить себе выкурить одну. Если начать приходить на работу вовремя, коллеги начнут относиться к этому, как к должному, не стоит внушать им лишних надежд. Он выглянул в окно и медленно затянулся, раздумывая как хорошо бы было, не поленись он сварить себе кофе. Или если бы убедил Ацуши каждое утро приносить ему по стаканчику, но тогда пришлось бы вовремя приходить в агентство... Скучные бытовые мысли лениво текли по поверхности сознания, погружая опасные воспоминания в холодную воду забвения, из которой они все чаще выныривали. Дымок от тлеющей сигареты уносило вверх, и Дазай немного жалел, что не может отдать ее кому-то докурить. Сам он редко делал больше пары затяжек, ему просто нравился ритуал. Возможно, все же стоит попытать счастья сегодня вечером, хватит засыпать одному. Если попадется подходящая женщина... — Рабочий день начнется через двадцать восемь минут. Удивительно, что у тебя есть время мечтать о чем-то с таким обреченным лицом, — послышался сварливый голос сбоку. Дазай улыбнулся. Несгибаемый Куникида Доппо не терял надежды сделать из него достойного члена общества. Дазай искренне желал ему успеха, но облегчать работу не собирался. Чем позже Куникида махнет на него рукой, тем дольше продлится приятная иллюзия, будто он способен измениться и его сдерживает только собственная капризность и испорченность. — Тише, Куникида-кун. Я оплакиваю свою добродетель, которой мне придется пожертвовать ради отказа от пьянства. Это требует времени и покоя, — драматически поведал он, начиная обычное ежедневное представление. Слова лились из него ручьем, он даже не задумывался о том, что говорит. Все равно он был не способен сказать Куникиде ни слова правды: тот был слишком хорошим человеком, чтобы знать, какой монстр живет под личиной его непутевого коллеги. Куникида закатил глаза, до зубовного скрежета напоминая Дазаю Анго. — Добродетель? Ты там словарь на ночь читал, что выучил слово, которое никогда не узнал бы естественным способом? — А какой способ узнавать слова ты считаешь естественным? — оживился Дазай. — Как, например, человеку естественно узнать слово «член»? У родителей? Конечно, нет. Что за извращенец захочет впервые услышать «член» от родной матери. В борделе? Но тогда придется как-то естественно узнать, что такое «бордель»... — Заткнись! К сожалению, от гнева Куникида не делался красным, а бледнел, как сам Дазай, поэтому дразнить его было не так весело, как Чую когда-то. Но иногда человеку приходится утешаться маленькими радостями.

***

Куникида дулся на него всю дорогу, но подбросить не отказался. Дазай попробовал было завязать легкую беседу, но затих после хмурого «еще слово — и пойдешь пешком». Место их назначения находилось далеко от общежития, и у Дазая не было никакого желания добираться туда своим ходом. Он прислонился к стеклу и постарался вздремнуть. День выдался ясным, утреннее солнце согревало кожу, заглядывая в окна машины, когда ее не скрывали холодные тени домов. Чередование тепла и прохлады мешало расслабиться — и вскоре Дазай отказался от попыток немного поспать. Он взглянул на суровый профиль Куникиды — тот сжал руль крепче, как только заметил, что Дазай пошевелился — улыбнулся и включил радио. — В Йокогаме нарастает паника из-за серии зверских убийств, прокатившейся по городу, — раздался бодрый голос диктора новостей. — Сегодня утром в парке Санкэйен было обнаружено тело третьей жертвы. Очевидцы утверждают, что жертвой снова стал ребенок, но личность убитого и детали преступления держатся полицией в строгом секрете. Жители города требуют от мэра и полиции решительных действий... — Да хоть каких-нибудь действий! Они до сих пор не опознали ни одной жертвы и все равно отказываются подключить к расследованию Рампо! — Куникида выключил приемник таким резким жестом, что чуть не свернул ручку. Дазай взглянул на него с интересом: возможно, Куникида был сегодня таким раздраженным совсем не из-за обычных подтруниваний. Он всегда болезненно воспринимал детские смерти, а после случая с Достоевским несколько лет назад это только усугубилось. Невозможность помочь расследованию наверняка была для Куникиды мучительной: во всем городе, пожалуй, не было никого, кто так сильно желал поймать убийцу. — Если полиция отказывается от помощи агентства, значит, у нее есть на то причины. — Дазай широко улыбнулся, демонстрируя уверенность в силах городских властей, как добропорядочный гражданин. — Я могу понять полицейских, ты видел как Рампо с ними обращается? Конечно, они не стремятся снова с ним встречаться, берегут остатки самоценки. Если бы взгляды убивали, Куникида бы совершил мгновенное самоубийство, глядя в зеркало обзора. — Или они нашли козла отпущения и не хотят, чтобы Рампо мешал им фабриковать против него дело. — Куникида, в отличие от Дазая, был настоящим законопослушным гражданином и мог позволить себе критиковать власти сколько угодно. — Ты прекрасно знаешь, что городская полиция сможет отличить собственную голову от задницы, только если Рампо укажет им восемь отличий. Что смешного? — Представил, сколько пунктов до идеала не дотягивает в твоих глазах несчастная полиция. Цифра получилась астрономическая. — Дазай перестал сдерживать смех. Негодующий Куникида был очарователен. Куникида смерил его тяжелым взглядом. — Гибнут дети, Дазай. В этом нет ничего забавного. — В мире постоянно кто-нибудь гибнет, — Дазай пожал плечами и перевел взгляд на дорогу. Желание убивать всегда было частью человеческой натуры, он никогда не считал это чем-то особенным или интересным. — Я бы сказал, что сейчас выживает гораздо больше детей, чем во время войны. Добро в итоге побеждает. Гневную отповедь Куникиды оборвал телефонный звонок. Бросив в трубку несколько коротких «Да» и «Понял», Куникида, не меняясь в лице, свернул на дорогу к офису агентства и прибавил газу. Обстановка в машине ощутимо разрядилась, и Дазай не замедлил этим воспользоваться. — Что, мы не будем сегодня охранять толпу зануд в белых халатах? — уточнил он, практически не скрывая облегчения. Проходящий в центре «Пасифико Йокогама» международный симпозиум врачей был большим событием. Американская группа ученых обещала предоставить в конце недели какой-то сенсационный доклад, но из-за орудующего в городе убийцы мероприятие потребовало повышенных мер безопасности. Пока что жертвами маньяка становились только дети, но мэр явно не хотел получить труп мирового светила из-за того, что понадеялся на последовательность неизвестного психопата. Поэтому к обычным охранникам подключилась часть полиции и агентство в полном составе, Дазай был уверен, что видел даже парочку ребят из особого отдела, но с ними никогда не знаешь наверняка. По крайней мере Анго среди них не было, хоть что-то хорошее в этой отвратительной неделе. — А что? — Куникида улыбнулся, он на глазах приходил в норму. — Почему ты так не любишь врачей? Дазаю пришлось заставить себя расслабиться, чтобы не выдать нервную дрожь. Не было слов, чтобы объяснить это тому, кто никогда не стоял под фонтаном чужой крови, сжимая вложенный в руку скальпель. С первого дня этого врачебного слета ему требовалось все больше выпивки, чтобы уснуть, а кошмары о прошлом становились все настойчивее. — Не люблю врачей, — ответил он вместо этого, нацепив дежурную улыбку. — Жуткие создания, то и дело возвращают людей из любящих объятий смерти. Надеюсь, я не попаду к ним в лапы, когда совершу свое идеальное двойное самоубийство с красивой девушкой. — Чертов суицидник, — Куникида наградил его неодобрительным взглядом и притормозил у входа в здание агентства. — Выметайся, ты нужен директору. Рампо наконец допустили до расследования.